– Послушай, Мэрион, – начал Бен, однако она его тут же перебила.

– Нет, папа, с твоей стороны просто нехорошо все взваливать на твою хозяйку – она, кстати, такая милая. Пойми, тебе ведь очень сильно досталось. Значит, многое придется теперь переменить. Для начала закрой свой зал…

– Ни в коем случае, – Бен так энергично затряс головой, что боль тут же разлилась по всему телу.

– Но, папа, надо же вести себя разумно. Неужели ты воображаешь, что тебе по силам махать этими гантелями? Хорошо, что вообще жив остался, вот что я тебе скажу. И не забывай, тебе ведь почти семьдесят.

– Знаю, не нужны мне твои напоминания! – раздраженно оборвал ее Бен.

– Напрасно ты злишься, я должна тебе об этом напомнить, хоть и неприятно. А кто же еще об этом тебе скажет? Ты ведь сам знаешь, что я права, просто признаться не хочешь.

– Оставь меня в покое, Мэрион, – у него иссякли силы, чтобы с нею препираться. Он и правда очень устал.

– В Принстоне тебе будут созданы все условия. Поставлю у тебя в комнате новый телевизор с дистанционным управлением, лежи себе, программы переключай…

– Не надо мне никаких телевизоров!

– Да тебе просто поскорее надо выбраться из этой жуткой больницы, тогда сразу и приободришься. А сейчас, когда все болит, того не можешь, этого нельзя, конечно, твое самолюбие страдает, я же вижу, не слепая. – Она провела ладонью по его жесткой щетине. – Знаешь, я сама хочу тебя побрить, можно?

– Еще чего! Я даже мисс Толстухе этого не разрешаю. Словно услышав за дверью, что прозвучало ее прозвище, толстуха шумно ввалилась в палату.

– Все, время для посетителей кончилось. Лекарства пора принимать.

Мэрион направилась к выходу.

– Подумай о том, что я тебе сказала, папа. Он промолчал.

– Я ведь дочь тебе, не забывай. Кто еще о тебе позаботится?

– Ты бы лучше о себе позаботилась.

– Ну хорошо, хорошо. Просто помни, папа, я всегда с тобой.

Бен прикрыл глаза.

– Видать, с дочкой славно поговорили, а? – закудахтала толстуха. – Какая красивая она у вас, а уж похожа – прямо копия!

– Угу, – буркнул он.

– Ротик открыли! – в руках у сестры появилась пластиковая чашка, в которой она помешивала ложечкой.

– Это еще что?

– Я же вам говорила, мистер Джекобс, от димедрола этого часто запоры получаются. А у вас уже два дня стульчика не было, два дня, вот оно как. А без этого как же нам вас выписывать? Вот, выпейте-ка, и все мигом устроится, – в чашке болталось что-то белесого молочного цвета.

Она не отступала от него, пока он не выпил все до дна, потом, довольная, ушла, махая пустой чашкой.

Едва за нею затворилась дверь, Бен утер слезы, которые еле сдерживал все это время. Мэрион довела-таки его, как он ни старался. Без конца на самые больные точки нажимала. Господи, никогда еще в жизни не чувствовал он себя таким старым.

Голди с увлечением что-то читала, раскрыв журнал, когда Эллен так на нее и налетела, заметив, что та сняла халат.

– У тебя что, перерыв? Пойдем кофе выпьем. Голди кивнула, но не отрывалась от статьи.

– Что это так тебя заинтриговало?

– Да вот пишут, как трахаться без предохранения, – понимаешь, придумали способ, как женщина может натянуть ему резинку, а он даже и не заметит.

– Шутишь, что ли?

– Ничего не шучу. Значит, берешь резинку…

– Какую резинку? – поинтересовалась сестра Кларита, выросшая за их спинами.

– Перчатки резиновые, – ответила Голди, и глазом не моргнув, только прикрыла страницу ладонью. – Я теперь и на кухне ничего без резинок не делаю, а вы, сестра?

– Я тоже, само собой, – монашка с любопытством взглянула на Голди, – все так делают, да так и рекомендовано, только все равно, все под Богом ходим, и никакие тут резинки не помогут.

– Вот именно, сестра, я как раз это самое и стараюсь втолковать Эллен, – и Голди послала ей нежнейшую улыбку.

– Может быть, попьете с нами кофе в буфете, сестра? – предложила Эллен.

– Да, спасибо вам, милая, только меня срочно вызывают в травматологию, неприятности у них какие-то с родственниками пациента, вот я и понадобилась, чтобы все утрясти.

Они смотрели, как она бодро шагает по холлу, метя длинным подолом линолеум, – так вот и парит, словно ожившая скульптура Манцу.

– Она что, малость ку-ку, да? – подмигнула ей Голди.

– Что ты, – запротестовала Эллен, нисколько не лукавя. – Послушаешь, иной раз и правда кажется, что она с причудами. Но ты бы видела ее за работой – класс, скажу я тебе. Можешь не сомневаться, раз ее вызвали в травматологию, значит, по-другому им уж никак не обойтись.

Так и оказалось. Выходя из кафетерия, они снова увидели сестру Клариту. Она стояла посреди холла, окруженная кольцом евреев-хасидов, в длиннющих черных сюртуках и угольного цвета шляпах, из-под которых выбивались, подступая прямо к бородам, седые лохмы. Все они размахивали руками, что-то громко выкрикивая в состоянии крайнего возбуждения. А монашка, по одежде почти от них неотличимая, пыталась успокоить эту ораву.

– Эти еще откуда на нас свалились? – начала пораженная Эллен. Больница-то католическая, что в ней делать правоверным иудеям.

Из двери, ведущей в травматологию, вышел врач, и все кинулись к нему.

– Сестра, послушайте-ка, – поспешила Голди к оставленной на миг в покое монахине. – Что происходит?

– Ой, не спрашивайте. Опять расовые дела. Бедный Мойше.

– А что с ним, с этим Мойшей, – пострадал или сам кого покалечил?

– Куда там покалечил, он же несчастный студентик, Мойше, то есть, ну, хасид. Так что же, стрелять в него по этому случаю, если он решил заглянуть в дельфинарий? А это, – не находя нужного слова, монашка обвела рукой галдящую толпу, – это все его отцы.

Голди надула щеки, стараясь придать себе грозный вид.

– Только не рассказывайте мне, пожалуйста, что в дельфинарии оказался черный да еще с пистолетом.

– А при чем тут – черный, не черный? – нахмурилась сестра Кларита.

– Так вы же сами говорили про расовые дела, а с тех пор, как раввин задавил на машине ту несчастную девчонку, Бруклин в сплошное поле боя превращается, – Голди говорила с настоящей горечью. – Нет, подумать только, четвертая жертва за какие-то полгода!

– Пойдем, – Эллен потянула ее за руку, – послушайся меня, Голди, давай уйдем.

Но Голди будто окаменела.

– Ой, бедненький, хасид этот, которого привезли. Ведь мальчишка еще совсем, а что они теперь видят, мальчишки эти, – то поножовщина, то наркотики, работы никак не найти и СПИД того и гляди подцепишь… Да, черт, не шибко им в жизни повезло!

– Господь в неизреченной мудрости… – начала было сестра Кларита, но тут на нее опять накинулись хасиды, и ее слова потонули в их воплях.

– Брюссельская капуста, потом цветная, латук, немножко салата, добавим чуточку уксуса, затем пшеничные хлопья, жженый сахар, немного сушеного хлеба без примесей… – пальцев не хватало и Эллен перестала подсчитывать, сколько всего надо до полной готовности. Вздохнула.

Бен улыбнулся:

– И все это ты для меня припасла?

– Подумаешь, какие сложности! Просто сказала себе: пойдешь в супермаркет и будешь покупать все то, что тебе всего больше не нравится.

Он расхохотался, но тут же сморщился от боли.

– Что с тобой?

– Да ничего, не волнуйся, ну, в желудке капельку закололо, вот и все.

Но на самом деле вовсе не капельку. Снадобье мисс Толстухи продолжало вовсю действовать, вот-вот произойдет самое главное. Он метнулся позвонить, вызывая сестру.

– В честь твоего возвращения домой, – продолжала Эллен, понятия не имея, как экстренно ему надо остаться одному, – я решила уступить тебе и вторую сторону холодильника.

Бен уже не слушал. Внутри у него бушевала настоящая буря.

– А черт, куда же нянька запропастилась!

– В чем дело, Бен? Давай, я сделаю.

– Ну хорошо, поищи няньку, только побыстрее. Эллен помчалась в холл, но тут же вернулась.