Временное… А Эллен и нужен временный постоялец… Комната со своей ванной… фактически, своя квартира или студия, если угодно.

Почему бы не заехать? Хуже-то не станет.

Ему удалось припарковаться на стоянке за квартал от ее дома, и до особняка он дошел пешком. Нажал на кнопку против таблички с ее фамилией. Почти тут же в домофоне раздался ее густой, мягкий голос: «Кто там?»

– Ваш телохранитель, – ответил Бен. – Решил проверить, надежно ли работает у вас сигнализация.

Послышался хрипловатый смешок.

– Четвертый этаж, – объяснила она. Зажужжало, замок открылся.

Поднимаясь по лестнице, он испытывал некоторое волнение. Дверь в квартиру была открыта.

– Надеюсь, я не очень рано? – Он неуверенно переступил порог. – Сам не знаю, сначала нужно было позвонить вам, предупредить… но вы же сами сказали: заезжайте взглянуть.

– Ну раз сказала, так и надо было приехать, так что все в порядке. – Она что-то быстро заворачивала в бумагу, стоя на кухне.

Он осмотрелся. Комната была большая, из окна открывался вид на вершины деревьев, почти скрывающих улицу под своей листвой. Мебель была подобрана без всякой системы, далеко уже не новая, но с виду уютная, а посередине, занимая почти все пространство от стены до стены, лежал восточный ковер в красных тонах. И повсюду находились книги – стены покрыты полками до самого верха, груды книг на столиках, на этажерках – деваться от них некуда…

– Кофе хотите?

– А у вас декофеиновый найдется?

– Извините, нет. Какой декофеин, я тогда просто не проснусь.

– Хорошо, давайте обычный, только побольше молока и без сахара.

– Заказ принят, сэр, – послышалось из кухни. Вроде и правда рада его видеть, или ему это только кажется?

– А как насчет кусочка халы? – сказала она, протягивая ему чашку.

– Халы? Вы что, еврейка?

– А разве еврейскую кухню одни евреи ценят? – и опять этот же хриплый смешок.

Кухня совсем небольшая, но уютная, чистенькая такая, стены выкрашены в веселые желтые тона. Посередине круглый стол из дуба, на нем целая гора всякой еды: яблоки, бананы, кофейный торт и ужасающее количество нарезанных булочек с сыром.

– Господи помилуй, да мне ведь больше десяти не осилить, ну, двенадцати.

– А вы больше одной не получите, остальное – моим постоянным подопечным.

– Постоянным?

– Ну, я же вам говорю, Джелло и другие вроде него.

– Джелло… ах, ну да, тот, с мышкой. Вы с ним дружите?

– Дружу, и к мышке его я давно привыкла, не крыса ведь, просто мышка.

Бен попробовал свою халу – свежая какая, настоящим тестом пахнет, – а Эллен продолжала нарезать и складывать бутерброды. На столе появились мешочки из оберточной бумаги – в каждый по два кусочка булки с сыром, яблоко или банан и еще по куску торта.

– Ну и где моя комната? – спросил он, беря быка за рога.

Она ничуть не смутилась:

– Ах да… пойдемте, покажу.

– Так, значит, вы вчера серьезно?

– Конечно, серьезно. Только еще раз напоминаю, что это временно – на два месяца, не больше.

Она провела его коротким коридорчиком. «Пожалуйста», – Эллен отворила дверь. Примерно такая же комната, как и у нее, и окна тоже выходят на улицу, а одно окно в эркере, и там есть сиденье прямо на подоконнике. Вот уж не думал, что тут будет так просторно.

– За этой дверью кладовочка, которую предоставляю в ваше пользование, а вон там ванная.

Кладовка ему в общем-то и не нужна. Ванная крошечная, но там чисто.

– Извините, тут только душ, ванну все не установлю. Вам как, ничего?

– Отлично, мне только душ и нужен.

– Понимаете, тут раньше было две студии, но люди, которые в них жили, решили превратить все это в одну квартиру, потому что они соединились и стали жить вместе. Поэтому две спальни, две ванные, хотя, вообще, такого в этом районе почти не найти.

– Вот как? Мне трудно судить, я ведь давно не занимался подыскиванием квартиры. С того самого времени, как женился…

– А вы, простите, развелись?

– Нет, моя жена умерла.

– Ой, простите, пожалуйста. – В ее голосе звучала неподдельная искренность.

– У вас очень приятная квартира, – сказал Бен. Он ясно себе представил, как вечером будет сидеть в том большом кресле перед телевизором, а утром на кухне, залитой светом, станет готовить завтрак.

– Шестьсот в месяц. И необходимо оплатить за два месяца вперед.

Он бросил на нее пристальный взгляд.

– Ну теперь я понял, что вы действительно не шутили.

– Разумеется! Ну сколько мне вам повторять: раз я сказала, значит, сказала.

– Конечно, конечно… но сами понимаете…

Она начинала терять терпение.

– Хорошо, только, видите ли, – быстрый взгляд на часы, – мне надо уходить. Подумайте до завтра, только завтра я уже должна знать точно. – И она стала торопливо складывать мешочки с едой в большую картонную коробку.

– Куда вы со всем этим багажом собрались?

– На Кони-Айленд.

– И как намереваетесь туда добираться?

– Ну, подземкой, разумеется… Ой, что ж это я, – она хитро ему улыбнулась, – я хотела сказать, поездом.

– Позвольте вас подвезти.

– А у вас есть время? – Похоже, не ждала и очень обрадовалась, что он ей это предложил.

– Конечно, сегодня же воскресенье, вот и проедусь с большим удовольствием.

Они ехали в «камаро» по Кони-Айленд-авеню, и Бен все посматривал на Эллен, чуть видную из-за огромной коробки, стоявшей у нее коленях.

– Да, ничего себе поклажа у вас. Почему ваш друг вас не сопровождает в этих поездках?

– А он раза два сопровождал, – вздохнула Эллен. – Только я же видела, что он это делает скрепя сердце. Считает, что все это глупости, затеи эти мои. Нечего, говорит, так вот, за здорово живешь, предоставлять бездомным, что им требуется, они от этого только ленивее становятся, а надо, чтобы они стремились работать. Я уж и не пытаюсь его разубедить.

– А вам-то зачем это нужно, им помогать?

– Понимаете, я одно время состояла в добровольном обществе, которое нанимает машину и развозит бездомным завтраки. А потом мой доктор начал книжку свою писать…

– Это ваш друг, доктор, то есть?

– Ну да, а я ему стала помогать. Короче, ни на что больше не оставалось времени. И я из-за этого ужасно мучилась. Особенно из-за того, что бросила тех, кого регулярно опекала. Они у меня… ну, не как все. У них свои понятия о том, как с жизнью надо справляться, хотя вам, возможно, покажется, что очень уж странные понятия эти.

– Что значит – справляться? Они же бездомные, так?

– Вот потому для них самое главное и есть – справиться, выжить. – Она взглянула на него очень серьезно. – А бездомным ведь каждый может оказаться, разве нет?

– Не знаю… не могу сказать.

С минуту она молчала, потом тихо выговорила:

– А у меня отец так вот и умер, прямо на улице.

Бен полуобернулся к ней. Она смотрела прямо перед собой, поглощенная своими мыслями. Что-то ему подсказало: не надо ее расспрашивать, он ведь и сам ценит тех, кто способен проявить деликатность. И Бен предпочел переменить тему.

– Бруклин хорошо знаете?

– Да видите ли, я и на работу, и с работы поездом, так что тут много не насмотришься.

– Тогда давайте я вас покатаю по живописным местам. Буду вашим чичероне, ладно?

– Вы и по-итальянски понимаете?

– Когда в морской пехоте был, мы стояли в Салерно.

– Ну и замечательно, – опять эта ее загадочная улыбка.

Бен обрадовался, что она, кажется, снова в хорошем настроении.

– Все равно, лучше Бруклина ничего в целом мире нет. У нас тут что угодно найдется, только назовите: русская мафия? – есть, хасиды? – тоже есть…

– Ах да, жутко они выглядят: пальто до пят, черные шляпы…

– А самый из них жуткий – это рабби Шнеерсон, ему девяносто лет уже. Удар его хватил, он и говорить-то не может, но все равно хасиды считают, что он мессия. Вот и пойми.

– А помните, какой шум недавно поднялся, когда раввин на машине сбил какую-то черную девочку, маленькую совсем?