Дембовский перевёл взгляд на Борьку Капелюхина, который сидел, низко опустив голову к парте.
— Как я вижу, смелости у вас больше не хватает, — усмехнулся он. — Выходит, что часы ушли вперёд сами по себе. Ну что ж, придётся Сушкову побывать у директора школы и объяснить за всех, что это за чудеса происходят у нас с часами.
— Мне?.. — вздрогнув, удивился Федя.
— Да, да, именно так. Надеюсь, что перед Иваном Александровичем ты будешь более откровенен.
— Не подводил я часы… — забормотал Федя. — Честное пионерское… Знать ничего не знаю…
— Неправильно, — раздались голоса ребят. — Сушков не виноват. Мы все пойдём к директору… целым классом.
Неожиданно, вскинув голову, из-за парты поднялся Борька Капелюхин.
— Не надо всем… Я один пойду! — с трудом выдавил он.
— Борька, молчи! — дёрнув за локоть, шепнула ему соседка по парте Лёля Назарова. Но мальчик только отмахнулся.
— Это я часы подвёл! Я! Сушков ничего не знает. И Архипов ни при чём.
Дембовский посмотрел на Капелюхина поверх пенсне.
— Ну вот, наконец-то! — облегчённо вздохнул он. — Я, между прочим, так и предполагал. Как очередное происшествие в школе — в главной роли непременно выступает Капелюхин.
Дембовский возбуждённо заходил по классу, припоминая все Борькины проделки.
Школа помогла мальчику устроиться в детский дом, взяла над ним шефство, проявляет к нему особое внимание, а Капелюхин платит за всё это самой чёрной неблагодарностью. Он первый нарушитель дисциплины в классе, драчун, озорник, дерзит учителям, не желает как следует заниматься и вообще ведёт себя, как «явно выраженный трудновоспитуемый элемент».
Нет, как верёвочке не виться, а кончику быть. Сегодняшний разговор о Капелюхине, наверное, последний. И, судя по всему, мальчику не место в обычной, нормальной школе, его придётся изолировать в колонию трудновоспитуемых и неполноценных детей.
— Как это… изолировать? — растерянно спросил Федя Сушков. — Его что же, прогонят из школы?
— Надеюсь, что педсовет согласится с моим предложением, — закончил Дембовский. — Во всяком случае, в моём классе Капелюхин больше не появится.
— Ну и ладно… не появлюсь! — выкрикнул Борька и, засовывая на ходу в сумку учебники, выскочил за дверь.
Дембовский сокрушённо покачал головой.
— Ну вот и ещё одно лишнее доказательство. Вопрос теперь ясен предельно… — И он сделал знак ученикам, что они могут расходиться по домам.
Шестиклассники выбежали в коридор и бросились разыскивать Борьку Капелюхина. Но того нигде не было.
Двадцать восемь Борек
Вечером Лёля обо всём рассказала старшей сестре: и как Дембовский назвал Борьку «трудновоспитуемым элементом», и как погрозил исключить его из школы и отправить в колонию, и как Борька, хлопнув дверью, убежал с классного собрания.
— Исключить из школы! — ахнула Клава.
— Да, да, так и сказал. А всё из-за вас! — упрекнула Лёля. — Из-за ваших конных состязаний. Борька всех ребят с урока сманил… и часы подвёл.
Клава невольно вспомнила вчерашний день. Один за другим молодые конники выезжали на скаковую дорожку и демонстрировали перед судьями, чему они обучились за лето. Дошла очередь до Клавы. Пришпорив коня, она пустила его в галоп, сделала один круг, другой, а потом принялась преодолевать препятствия: канаву, ров, один барьер, другой, третий. На первом барьере лошадь, чего-то испугавшись, резко прянула в сторону. Но потом всё наладилось.
Умный кавалерийский конь, понукаемый ласковой рукой наездницы, ловко перемахнул через все деревянные барьеры, не сбив ни одного из них, и более чем на два корпуса опередил скакавшего рядом с ним коня Вити Скворцова.
Среди болельщиков раздались одобрительные аплодисменты, а потом восторженные выкрики: «Ура!.. Ура!.. Клашка победила!»
Клава оглянулась и узнала среди болельщиков ребят из своей школы. Их было человек двадцать.
Они кричали, размахивали руками, подкидывали вверх фуражки и кепки. Больше всех шумел и радовался Борька Капелюхин.
Клаве тогда и в голову не пришло, что Борька самовольно увёл ребят с урока. Сейчас она задумалась. И что ей делать с этим мальчишкой? За три года, что Борька провёл в детском доме, он сильно привязался к Назаровым, часто бывал у них дома, охотно помогал Евдокии Фёдоровне по хозяйству.
* * *
Наутро стало известно, что вечером в школе состоится педсовет. В большую перемену Клава задержала в классе свою одноклассницу Зину Бахареву, работавшую отрядной пионервожатой шестого класса, и спросила, знает ли она, что сегодня может произойти с Борькой Капелюхиным.
Зина ответила, что ей всё известно и будет очень хорошо, если Борьку поскорее уберут из школы.
— Как?! — вскрикнула Клава. — Ты согласна с Дембовским? Ты, вожатая, и не выступишь в защиту своего пионера?
— И не подумаю. — Зина пожала плечами. — Да какой же он пионер, этот Капелюхин? Галстука не носит, сборов не посещает… Ни в одно отрядное мероприятие его не вовлечёшь. А как грубить учителям да срывать уроки — так он первый из первых. Правильно про него говорят, что у него дурные наклонности…
— Дурные наклонности! — повторила поражённая Клава. — И ты веришь этому? Да ты хоть раз поговорила с ним с глазу на глаз? Узнала, как он живёт, к чему тянется? — Она задумчиво покачала головой. — Нет, Зина, не знаешь ты своих ребят. Не знаешь и не болеешь за них.
— Ну вот что, Назарова, — вспыхнула Зина. — Ты меня не учи, как с пионерами работать… Пока я ещё вожатая, а не ты. И отряд — это тебе не спортивный кружок: заплывы там, забеги… Тут думать надо, думать!
Девушки холодно расстались.
После занятий Клава сбегала домой, наспех перекусила и вновь вернулась в школу.
В полутёмном школьном зале она уселась на подоконник недалеко от учительской, где уже начался педсовет. Из-за двери доносились приглушённые голоса учителей. О чём они там разговаривают? Может быть, уже решают судьбу Борьки.
Мальчишка, конечно, виноват, и его стоит наказать, но исключать его из школы — с этим Клава никак не могла примириться. Борька же совсем неплохой — надо только отнестись к нему повнимательнее.
«А я ведь тоже его забыла», — мысленно упрекнула себя Клава и, тяжело вздохнув, покосилась на дверь учительской. Если бы только Борьку оставили в школе! Тогда всё бы пошло по-другому. Клава следила бы за каждым его шагом, помогала бы ему заниматься, выбрала бы для Борьки самых надёжных товарищей…
А может, так и сделать? Войти сейчас в учительскую и заявить обо всём этом педагогам. Заявить твёрдо и решительно. Так, мол, и так, она ручается за Капелюхина и берёт его под свою полную ответственность. И дать честное комсомольское…
Клава подошла к учительской и взялась за ручку двери.
Но как войдёшь туда? А вдруг преподаватели не пожелают даже выслушать её и попросят оставить учительскую?
В школьный зал осторожно вошли шестиклассники: Федя Сушков и Люба Кочеткова.
— Вы зачем сюда? — вполголоса спросила их Клава.
— А мы… мы от наших ребят… от всего класса, — признался Федя. — Насчёт Борьки…
— Нельзя Борьку исключать… никак нельзя, — горячо говорила Люба Кочеткова. — Мы вот письмо учителям написали… Следить за ним будем, помогать будем, только пусть его в школе оставят.
Девочка достала из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и попросила Клаву передать его директору школы или вожатой Зине Бахаревой.
— А может, письмо под дверь подсунуть? — предложил Федя.
Клава прислушалась.
Голоса за дверью учительской звучали всё громче и громче. Говорила, кажется, Анна Павловна Оконникова, учительница русского языка и литературы, но вот её перебил Дембовский.
— Я категорически настаиваю на самых решительных мерах… Категорически, — донеслось до Клавы. — В противном случае…
«Вот он как… требует, угрожает… Значит, с Борькой совсем плохо», — мелькнуло у Клавы, и она, потянув на себя тяжёлую дверь, кивнула Феде и Любе:
