— Даже если опасность лишь предположительная?

— Да.

Все ясно, заключил Кирит. Контакт невозможен. Я не могу рисковать кораблем и жизнями членов своего экипажа.

Никто не стал возражать против решения капитана.

Никто, кроме квайлы.

В последнее время она не общалась с миквири непосредственно, но сейчас дала о себе знать, написав свое послание на стене огромными красными буквами.

«Не думаю, что чужак представляет для вас угрозу, — гласило послание квайлы. — Мне кажется, я могу вступить с ним в контакт и определить его истинную сущность. Пожалуйста, позволь мне попробовать!»

Кирит с недоверием отнесся к предложению квайлы, подозревая, что та более заинтересована в изучении высокоразвитой нервной системы чужака, нежели в установлении контакта. И все же Кирит согласился. Он не знал, насколько сильно повредилась квайла во время бедствия, постигшего «Найэти», но она, несомненно, страдала, и не следовало расстраивать ее еще больше, особенно теперь, когда только от нее зависело, останутся ли они в живых.

Чужака привели в чувства, но, едва квайла прикоснулась к нему, он вновь потерял сознание.

— Она причинила ему вред? — встревоженно спросил Кирит у торопливо направившегося к существу врача.

— Непохоже, — осторожно ответил тот, тщательно осмотрев чужого.

Кирит обернулся к Тайри.

— Данные с их кораблей собраны?

— Да, — кивнула она. — Мы уже расшифровываем их язык и интерпретируем информацию, заложенную в памяти их компьютеров… Кирит, ты уверен, что нам не следует вступать с ними в контакт?

— Мы не можем рисковать, — резко ответил Кирит, а затем добавил более мягким тоном. — Мы подвергаем опасности не только себя, но и всех миквири.

— Но ведь они могут знать, как преодолеть барьер!

— Если они знают, то и нам вскоре станет известно. У нас есть их записи.

— А что если нам не удастся их прочесть? Если в них не упоминается о барьере? Что тогда, Кирит?

— У нас будет возможность вступить с ними в контакт позже… если я сочту это целесообразным. Пока же я так не считаю.

Кирит повернулся к Райэтиру, своему помощнику.

— Доставьте чужака на его судно и готовьтесь к старту, — приказал он. — Мы должны покинуть планету, прежде чем его соплеменники придут сюда.

Воспоминания начинали постепенно возвращаться к Лукасу: некоторые во время сеансов у Кинана, другие — неожиданно, как бы по собственной воле. Первое такое озарение посетило его на камбузе, куда он пришел, чтобы перекусить и застал Лайю, которая готовила обед для себя и Риза. Она бросила на Лукаса внимательный взгляд, пытаясь понять, в каком состоянии пребывают его разум и чувства. Так же посмотрел на него Джон Роберт, когда они часом раньше встретились в коридоре.

Кроме безобразной сцены с Джоном Робертом и разговора с Кайли в столовой, Лукас почти ничего не помнил из того, что происходило в течение прошедшей недели — ни того, что он говорил, ни того, что он делал. Однако, судя по настороженности Лайи, Майклсоны опасались нового взрыва.

Лукас вымученно улыбнулся Лайе.

— Я хотел приготовить себе что-нибудь на скорую руку, но вижу, что мешаю вам. Приду попозже, когда вы закончите.

Вы мне вовсе не мешаете, Грег, — быстро ответила Лайа. Слишком быстро. — Если хотите, можете пообедать с нами.

— А я вас не стесню?

— Нисколько, — твердо заявила она. — Вы даже можете мне помочь. Вот, нарежьте дыню, пока я закончу с овощами.

Лукас взял протянутый ею нож, занес его над ярко-желтым спелым плодом… И вдруг оказался в зале суда базы Церрон, глядя на оранжево-желто-белую, эмблему базы на кафедре судьи. Судья зачитывал приговор.

«…признать… виновным…»

Он продолжал говорить еще что-то, но Лукас слышал только одно.

«ВИНОВЕН…»

— Что с вами, Грег?

Лукас, вздрогнув, вернулся в настоящее и обнаружил, что стоит с ножом в руке перед Лайей, а та смотрит на него расширившимися от страха глазами.

— Вам нехорошо? — прошептала она.

— Нет, нет. Все в порядке, — он торопливо положил нож на прилавок. — В порядке. Я… я вообще-то и не голоден. Извините, но мне лучше уйти, я…

— Погодите, Грег! — остановила его Лайа, когда он двинулся к выходу. — Дэниэл предупредил нас, что у вас могут быть кратковременные провалы в восприятии действительности по мере возвращения памяти. Видимо, сейчас именно это и случилось, да? Что-то вроде провала? Вы не очень-то хорошо выглядите. Может, вызвать Кинана?

— Нет, — быстро отказался Лукас. — Пожалуйста, не нужно.

— Но…

— Я хорошо себя чувствую, Лайа. В самом деле.

— Вы уверены?

— Да.

— Тогда вы останетесь обедать?

— Я не…

— Не надо спорить. Голодная диета в вашем состоянии совершенно ни к чему. Давайте, берите вот эти тарелки и несите их в столовую. А я позову Риза.

Несколько таких вспышек памяти случилось с Лукасом, когда он оставался наедине с самим собой, но по большей части они имели место во время сеансов Кинана. Психиатр прекратил пичкать его лекарствами, и теперь просто задавал ему вопрос за вопросом, по крупицам выуживая у него информацию о событиях годичной давности.

Вскоре Лукас по достоинству оценил мастерство своего друга и влияние, которое Кинан на него оказывал. Кинан время от времени давал ему возможность выплеснуть свою ярость на вероломство Сорсели, злостное неподчинение Макларена или холодный отказ Гордона объяснить цель полета на Джаинос. Но, как только Кинан приказывал ему успокоиться, Лукас тут же брал себя в руки. Казалось, еще секунду назад он испытывал такое бешенство, что собственноручно задушил бы Сорсели, окажись тот рядом, а уже через секунду Лукас практически забывал о существовании адмирала.

Его беспокоило, что Кинан с такой пугающей легкостью контролирует его эмоции, хотя психиатр уже перестал использовать в своих сеансах лекарственные препараты. Если бы Лукас верил ему хотя бы на йоту меньше… Но он доверился Кинану безоговорочно, и эта слепая вера пугала его так же, как и резкие переходы от ярости к абсолютному спокойствию. При обычных обстоятельствах Лукас никому бы так сильно не поверил, даже лучшему другу — значит, Кинан сделал с ним нечто такое, что обеспечивало ему покладистость со стороны Лукаса. Грег накинулся было на психиатра, обвиняя его в этом, но Кинан лишь улыбнулся.

— Да, я предпринял кое-какие меры, — спокойно подтвердил он. — Когда ты находился в состоянии наибольшей восприимчивости, я дал тебе несколько очень глубоких, очень сильных установок насчет полного доверия ко мне. Это было необходимо. Погоди, погоди, прежде чем ты впадешь в неистовство, позволь объяснить, что эти установки имеют вполне определенные границы. Они срабатывают потому, что ты сам хочешь сотрудничать со мной — как бы ни убеждал тебя в обратном твой разум. Ты веришь мне подсознательно. Как только ты решишь — опять же, на подсознательном уровне, — что не желаешь дальнейшего сотрудничества, тебе не составит труда воспротивиться непосредственному приказу, не говоря уже об установке.

— Я тебе не верю.

— Я дал тебе хоть один повод усомниться во мне?

— Нет, — неохотно признал Лукас.

— Я не дам такого повода и впредь. Клянусь тебе, Грег, я никогда не скажу и не сделаю того, что могло бы причинить тебе вред А сейчас я попросил бы тебя сделать глубокий вдох и расслабиться. Пора тебе «возвращаться» на Джаинос и рассказать мне, что произошло после того, как ты совершил посадку на планету.

И Лукас начал вспоминать.

Он отправился с «Келсоу Моран» на шаттле вместе с двумя членами экипажа и Лайлом Гордоном. Гордон сказал, что Лукасу и его людям следует оставаться в шаттле, пока он сам выйдет на поверхность планеты. Лукасу не понравился приказной тон Гордона, ему не нравился и сам Гордон. Но приказ Сорсели был предельно ясен: по прибытии на Джаинос неукоснительно исполнять инструкции Гордона, чтобы он ни говорил делать. И Лукас подчинился Гордону. Он позволил ему покинуть шаттл и взять с собой объемный контейнер для геологических образцов. Штатский отсутствовал часа три — более чем достаточно для того, чтобы Лукас и его ребята, Кроутер и Эдрик, почувствовали беспокойство.