– Откуда такая уверенность? Этот пистолет могли сотню раз уже перепродать или передарить. Главное, что у вас нет этого пистолета, а значит, нет и отпечатков пальцев. Ну а следы обуви, отпечатки пальцев на мебели, я не знаю, косяках, ну как обычно?… Сигареты или что-то там еще?… Что-нибудь нашли?

– Никаких отпечатков пальцев, а следы обуви самые обычные, сорок пятого и сорок четвертого размеров, ботинки итальянские, которыми завален весь город и, наверное, вся страна.

– Хорошо, Бог с ним, с Селивановым. Я посмотрю… А теперь про хирурга. Разве его убили?

– С ним вообще произошла очень странная история. К нему в операционную ворвалось трое мужчин в масках, схватили медсестру, оглушили ее, а затем стали что-то требовать от Бурковица…

– Это фамилия хирурга?

– Да. Им что-то от него надо было, один из них заломил руку доктора назад, да так сильно, что вывихнул ему сустав. Но Бурковиц умер, конечно, не от этого, а от сердечного приступа. Сказал что-то и умер… В операционной было шумно, сестра, которая как раз входила в операционную буквально за минуту до смерти Бурковица, увидев бандитов, побежала по коридору в ординаторскую и вызвала милицию. Потом вернулась, спряталась за дверью, откуда студентам позволяют следить за ходом операции, и увидела вообще странную картину: один из бандитов склонился зачем-то над телом лежащего на столе больного. Было такое ощущение, будто он там что-то искал…

– Это он! – воскликнула Наталия и даже подскочила на кровати. – Это точно он!

– Кто?

– Тот самый неудавшийся хирург, который вспарывал животы своим жертвам. Ты разве не получал от Романова результаты экспертизы?

– Нет, а что?

– Но разве ты не видел, что у всех трех женщин разрезаны животы? Неужели тебе не кажется подозрительным, что в операционную врываются бандиты, что-то требуют от Бурковица, а когда он умирает, начинают копаться в животе пациента? Кстати, вы установили, кто именно лежал на столе и какую форму анестезии применил Бурковиц во время операции?

– Установили, конечно, операцию делали под общим наркозом, а пациенткой была девушка по фамилии Гольцева.

– Поздравляю тебя, прокурор, ты мечтал объединить все преступления, вот и получай: три женщины и убийство Бурковица – одного поля ягода. Это как пить дать.

– Ты думаешь, что у Бурковица было что-то такое, что он мог спрятать в живот пациента? Уж не пистолет ли, которым убил Селиванова? – рассмеялся Логинов.

– Да ты не смейся. Может, и он, откуда мы знаем? И что мы вообще знаем? Ровным счетом ничего.

– Ты допускаешь мысль о том, что Бурковиц, уважаемый в городе человек, пришел к Селиванову, наорал на него, затем убил и в свои семьдесят лет стал лазать по балконам?

– А почему бы и нет? Хотя Селиванова и Бурковица мне пока что связать нечем. Хотя ведь Бурковиц-то наверняка ветеран войны и у него вполне мог быть трофейный пистолет… Только навряд ли он поставил его на учет. Далеко не все граждане такие законопослушные, как некоторые присутствующие… – Наталия вдруг вскочила с постели: она вспомнила, что через час ей надо быть на причале. – Все, извини, я опаздываю. Пусти меня…

– Не могу, посмотри, правда не могу… Ты просто обязана сделать так, чтобы я был в состоянии идти на работу. Видишь, разве в таком виде меня пустят в прокуратуру? Там такие не нужны. Останься… Даже если мне после этого придется жениться на тебе.

– Логинов, для начала ты ответишь мне на один вопрос.

– Хоть на сто.

– Как ты думаешь, милый, что такое высший пилотаж в любви?

– Гм… Если ты об извращениях, то я хоть сейчас…

– Ты меня не понял, – серьезно произнесла она, ложась на спину и закрывая глаза, – высший пилотаж в любви – это любовь платоническая. Но тебе до нее, как я вижу… Господи, уже и чувствую… тебе до нее, я хочу сказать, далеко…

Солнечный день, причал с выкрашенным белой краской нарядным дебаркадером и сверкающей поверхностью реки с зелеными берегами – что может быть прекраснее?! Разве что двадцать тысяч долларов.

Она отлично знала этот причал, а потому смело рассказала Денисову, где именно он должен оставить пакет с деньгами. Третья опора маленького мостика располагалась перпендикулярно старой ржавой огромной трубе, которая раньше служила дренажем и в которой Наталия еще в детстве довольно часто находила маленьких черепах. Теперь там лежал небольшой черный пакет.

Самое удивительное, что на причале играли дети, ожидали катера несколько дачников с рюкзаками, на самом мостике сидели несколько мальчишек, они удили рыбу. Мирная картина. Значит, Денисов пришел сюда рано утром, чтобы никто не видел, как он будет засовывать пакет в трубу.

– Вы что-то ищете? – спросил Наталию один из мальчишек.

– Ищу. Мне тут должны были оставить несколько тысяч баксов. Не видел мужчину в черном костюме и на лимузине?

– Нет. Был здесь один ханурик, бутылки искал… Может, это ваш лимузинщик?

– Может…

Она с бьющимся сердцем вошла в воду и, сделав несколько шагов, протянула руку и вытащила из трубы пакет. Положила в сумку и быстрым шагом направилась к машине, но вдруг услышала, как мальчишки закричали ей вслед:

– Тетенька, пользуйтесь презервативами! Мы – за безопасный секс! Мы – за самый безопасный в мире се-э-экс!

Похоже, они приняли ее за какую-нибудь шлюху, которая ищет по берегу свою одежду. Или… Про «или» не хотелось даже думать: если Денисов ее обманул, она отдаст его тепленьким Логинову…

Отъехав от берега километра три, Наталия остановила машину и, достав из сумки густо вымазанный старой ржавчиной пакет, открыла его. Деньги были там. Она вытащила их и пересчитала. Ровно двадцать тысяч долларов. Отлично. И кто бы мог подумать, что у обычного, даже скромного, российского бизнесмена дома находится такая наличность! К деньгам прилагалась записка: «Спасибо. Д.Д.». Очень трогательно. Лучше бы оставил коробку конфет или что-нибудь в этом духе. Вот подсчетами, сколько коробок с шоколадными конфетами она могла бы купить на все эти деньги, Наталия и заполнила время, требующееся для того, чтобы доехать до квартиры Перовых.

Виктор Борисович, казалось, ждал ее.

– Вы один? – как можно тише спросила Наталия, лихорадочно соображая, каким образом сообщить страшную весть о смерти дочери.

– Да, один. – Перов выглядел еще хуже, чем в их первую встречу. Он сильно сдал и теперь казался больным стариком. – Жена ушла к портнихе.

– К портнихе? – Она чуть было не прокомментировала этот факт, но вовремя сдержалась: это не ее дело.

Однако Перов понял ее, поэтому лишь махнул рукой куда-то в сторону и горько усмехнулся:

– Пусть ее… – И сразу же, без перехода: – Ее нашли?

– Но откуда?…

– Я чувствовал. С самого начала. Я же сказал вам, что Оля не такой человек, чтобы уйти, не предупредив. Что с ней? И… где она?

Только при слове «где?» голос его дрогнул, и он тихо зарыдал, уткнув свое маленькое узкое, как у птицы, лицо в ладони.

– Я могу вас отвезти…

– Нет… Я сам. Но вы хотя бы можете сказать, что с ней? Как она умерла? Ее не изнасиловали? Знаете, она всегда была закомплексована на этот счет, это моя вина, мне надо было уделять ей побольше времени, чтобы она не чувствовала себя… понимаете, она считала себя уродиной…

– Нет, ее не изнасиловали. Вы сейчас в таком состоянии, что было бы лучше, если бы я отвезла вас в морг.

– Хорошо. Я согласен. И не верьте мне, что я был готов к этому известию.

Я надеялся, Боже, вы себе представить не можете, как я надеялся… Но поедемте… Скорее…

Наталия оставила его одного у дверей морга.

В машине достала сигареты и закурила. «Нет, все же невозможно привыкнуть к смерти…»

Она поехала к Логинову в прокуратуру. Почти ворвалась в его кабинет.

– Как хорошо, что ты один! Мы же с тобой не договорили. Что там было дальше, с Бурковицем? Мне необходимо знать все, что связано с его смертью. Как зовут ту медсестру, которая видела людей в масках… Да и вообще, ты же мне ничего не рассказал, приехала ли милиция, и когда…