На рассвете мы поднялись, но вскоре уже наткнулись на врага. Помимо обычного оружия, у него были еще странные палицы, которыми они действовали очень ловко. Все же мы их опрокинули и уж считали победу решенной, как вдруг из-за холмов на нас набросились свежие силы. У них также были опасные новинки: прежде всего, крепкие арканы, которые они издали набрасывали на коней и людей, а затем особые сети, применяемые ими для красной дичи, которыми они старались опутать наших лошадей. С великим трудом удалось нам осилить и эти отряды. Наконец, они дрогнули, повернули вспять и побежали, причем многие бросились в реку, показав себя замечательными пловцами… Тут же, на поле битвы, мы повалились от усталости. Падре наш затянул благодарственное песнопение, а несколько солдат, с хорошими молодыми голосами, подтягивали. Красиво это было, и мы все, оставшиеся в живых, радовались своей удаче. Невдалеке росли вишневые деревья, полные спелых ягод, и никогда эти плоды не казались нам столь вкусными!

Было уже за полночь, когда подплыло несколько лодок, крадучись, почти бесшумно. В них был десяток индейцев. Наши дозоры их схватили, но они этого-то и хотели. Когда их привели к нашему капитану, они заявили, что они не жители Чиапы, а родом из Шалтепека; Чиапа их некогда победила, и множество народа переселила к себе; теперь они живут здесь на положении рабов, в горькой доле и непрестанной работе, вот уже 12 лет, и по несколько раз в год у них уводят лучших женщин и девушек; ныне они надеются на освобождение, ибо готовы испанцам указать надежный брод; но за это они просят отпустить всех их на родину, как только Чиапа нами будет покорена.

Двое из них остались при нас, а остальные, чтоб не возбуждать подозрений, вернулись. Тем не менее их проследили, невидимому, и вскоре на том берегу послышались звуки барабанов и боевых дудок, а также шум настоящего боя: это восстали рабы против своих притеснителей, для чего и захватили большой си [(пирамиду храма)]. А тут подоспели и мы. Реку мы прошли вброд, хотя вода и доходила до груди и течение было очень сильное. Взобравшись на берег, мы ударили на врага, а недавние рабы напали с тыла с неслыханным ожесточением, и вскоре мы одержали полную победу и в добром порядке, с музыкой и знаменами вошли во вражеский город.

Жители, конечно, бежали. Но наш капитан умелыми действиями заставил их вернуться; их примеру последовало и население соседних поселков, и скоро жизнь вошла в колею, и наш падре проповедовал с большим успехом. Добрые отношения вскоре были нарушены по вине одного из наших солдат, бывшего в Чамуле, соседнем большом городе. Солдат был отправлен в Мешико на суд, но Чамула все же восстала, и пришлось ее вновь покорять. Город лежал в горах и был защищен крепкими стенами, а кругом зияли непроходимые пропасти. Обстрел ничего не дал, и вот мы соорудили особые крепкие подвижные навесы, под защитой которых мы стали подкапывать стены. Защитники сбрасывали разные горючие материалы, стараясь зажечь навесы, лили кипящую воду, обрушивали большие глыбы камней. Несколько раз навесы обрушивались, и мы строили более крепкие, ни на минуту не прекращая своей работы. Ожесточение обеих сторон все возрастало. Помню, как жрецы со стен кричали: «Вам нужно золото, только золото! Нате!» — и со стен полетели чудесно сработанные украшения, но сброшены они были в такое место, куда свободно достигали и стрелы, и дротики.

Но вот, как-то днем, прошел ливень, а затем последовал густой туман, как это бывает в горах. Ничего не было видно, и даже звуки как-то глохли. Наш капитан хотел прекратить пока работы, но я, зная по мешикским примерам, что и враг в таких случаях слабеет, с немногими товарищами пробрался сквозь пролом и, действительно, наткнулся лишь на небольшой отряд человек в 200. Завязалась отчаянная схватка, и, может быть, всем нам тут бы и пришел конец, если бы несколько из наших индейцев не бросились за помощью. Наши подоспели, и город был взят; жители в паническом страхе устремились в противоположную от нас часть города, где старались улизнуть по отвесным почти скалам; многие расшиблись насмерть. Многих мы забрали в плен, но сокровищ никаких не нашли. По нашему обычаю мы послали кое-кого из пленных, чтоб они вернули бежавших. Те пришли, выразили подчинение, и им вернули их добро. Наш же капитан дал мне в пожизненную энкомьенду всю Чамулу, ибо Кортес написал ему, что во вновь завоеванной стране я должен получить те места, куда я проникну первым… Впрочем, я пользовался энкомьендой лишь восемь лет, ибо, когда здесь был построен новый город, значительная часть моих земель отошла под него. Конечно, иначе думали, когда я завоевал Чамулу! Жители считались моей собственностью, но я хорошо с ними обходился, ибо полюбил их.

После взятия Чамулы долго спорили, учреждать ли здесь город или нет. Мнения широко разошлись, так и ни на чем не порешили. Вообще, споров и несогласий было не мало, особенно во время мелких походов в окрестностях. Наконец, после долгого отсутствия, мы вернулись к себе в Коацакоалькос.

Неоднократно уже пришлось указывать, что дон Хуан Родригес де Фонсека — епископ Бургоса и архиепископ де Росано — был другом Диего Веласкеса и недругом Кортеса и всех нас. И вот, в год 1521 от Рождества Нашего Сеньора Иисуса Христа, был в Риме избран Верховным Понтификом, нашим Святейшим Падре — Папой, Адриан1 из Лёвена, живший в то время в Витории, в Испании. Все бросились приветствовать нового первосвященника, отправились туда и поверенные Кортеса Диего де Ордас, лиценциат Франсиско Нуньес — двоюродный брат Кортеса, и Мартин Кортес — отец Кортеса. Им удалось заинтересовать одного германского вельможу — придворного Его Величества, которого звали де Ласао, и при его посредстве Его Святейшество узнал, сколь великие услуги Его Величеству и нашей святой вере оказал Кортес. Дальше — больше: выяснились столкновения Фонсеки с Кортесом, все его несправедливости и подвохи, и так как многие другие рыцари и гран-сеньоры, среди них был герцог де Бехар, были недовольны Фонсекой, то и Святой Папа Адриан готов был рассмотреть все дело, наши поверенные подали Его Святейшеству надлежащие прошения со всеми подписями и материалами.

Святой Папа решил: не только изъять из ведения Фонсеки решение спора между Веласкесом и Кортесом, но и самого Фонсеку освободить от должности в Королевском Совете по делам Индий, Кортеса же назначить губернатором Новой Испании с условием, что он возместит Диего Веласкесу все его расходы по снаряжению экспедиции Кортеса; Его Святейшество еще отправил в Новую Испанию буллы2 со множеством индульгенций для госпиталей и христианских храмов и написал похвальное письмо Кортесу и всем нам — конкистадорам, его товарищам. Такая милостивая резолюция была утверждена императором, когда он вернулся в Испанию из Фландрии; даже более, — Диего Веласкес был отставлен от должности губернатора острова Кубы, так как он без разрешения Его Величества и против воли Королевской Аудьенсии — монахов иеронимитов, которая была на острове Санто Доминго, снарядил войско Панфило де Нарваэса против испанской же армии, а также за то, что был захвачен и содержался в тюрьме аудитор этой Королевской Аудьенсии — Лукас Васкес де Айльон, который отправился с этим войском.

Епископ Бургоса Фонсека сильно огорчился таким оборотом дел, ушел в частную жизнь, даже захворал. Но тут в Испанию прибыли Панфило де Нарваэс, Кристобаль де Тапия, пилот Карденас, которого я раньше упоминал в главе, где говорилось о первом дележе золота и как он был обижен3, а также пилот Гонсало де Умбрия, которому по приказу Кортеса отрубили ногу, поскольку он пытался увести корабль вместе с Хуаном Серменьо и Педро де Эскудеро, которых по приказу Кортеса повесили; прибывшие выдвинули тяжкие обвинения против Кортеса. Разумеется, Фонсека был вне себя от радости и так ловко подстроил дело, что императору прожужжали все уши старыми и новыми кляузами; Его Величество разгневался и передал все на рассмотрение новой полномочной Комиссии.