Несмотря на подчеркнутое подобострастие нашего монаха Ольмедо, Нарваэс все же почуял неладное и даже готов был арестовать его. Но Андрес де Дуэро, не только секретарь, но и родственник Диего Веласкеса, весьма любимый всем войском, а посему наиболее независимый, определенно воспротивился этому: арест монаха из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой всегда может навлечь крупные неприятности; не беда даже, если он попытается кое-кого интриговать; с другой стороны, нужно вспомнить, с каким почетом и сдержкой Кортес обращался с послами Нарваэса; наконец, он сам уже поговорил с монахом Ольмедо и вынес впечатление, что все капитаны Кортеса горят желанием найти примирение с Нарваэсом, да и сам Кортес говорит о нем с исключительной похвалой.

Словом, Андрес де Дуэро сумел переубедить Нарваэса, о чем немедленно и сообщил падре Ольмедо, который вскоре был вызван Нарваэсом и принят с большой учтивостью. Наш монах, тонкий и хитроумный человек, высказал пожелание поговорить с Нарваэсом наедине и открыл ему следующее: «Отлично знаю, что Вы только что помышляли о моем аресте. Напрасно! Сеньор, в собственном лагере навряд ли у Вас есть столь же преданный слуга, как я. Ведь я глубоко убежден, что большинство рыцарей и капитанов Кортеса хотели бы видеть его в Ваших руках, да и вообще думаю, что не избежать нам быть под Вашим водительством. Как раз, чтоб ускорить это, они и заставили Кортеса написать Вам дерзкое письмо, которое мне дали для передачи Вам, но которое я хотел было бросить в реку». Конечно, Нарваэс выразил живейшее желание увидеть письмо. Ольмедо немного для виду поломался, но потом согласился пойти за ним на квартиру. На самом же деле он поспешил к Андресу де Дуэро, прося его сделать так, чтобы как можно больше видных людей присутствовало при прочтении письма. Сальватьерра, разумеется, был среди них.

И вот падре Ольмедо передал письмо Нарваэсу, прося его не слишком уже считаться с тоном этого послания, ибо, при благосклонном отношении к ним, Кортес и его войско охотно ему подчинятся… По требованию присутствующих письмо было прочитано вслух. Нарваэс и Сальватьерра так и сыпали ядовитыми замечаниями; другие просто потешались; но Андрес де Дуэро прикинулся удивленным: как это они, желая примириться с Нарваэсом, пишут такой вздор! Его поддержал старший альгуасил лагеря Нарваэса — капитан Агустин Бермудес и предложил совместно с Андресом де Дуэро, да еще с Сальватьеррой отправиться к самому Кортесу для выяснения всех этих странностей. Сальватьерра наотрез отказался (так и рассчитывал наш падре Ольмедо) посетить «изменника», а Андрес де Дуэро согласился, причем взял с собой также нашего Бартоломе де Усагре, чтоб он не проговорился как-нибудь. Нарваэс дал ряд секретных поручений, между прочим, уговорить Кортеса встретиться с Нарваэсом в одной индейской деревушке, посередке между обоими лагерями, дабы переговорить друг с другом о разграничении провинций.

При первом же точном известии о силах армады, приведенной Нарваэсом, Кортес отрядил одного из наших солдат, долго служившего в Италии, замечательного знатока всякого оружия и ловко орудовавшего пикой, в провинцию Чинантла, где было немало руды. Народ этой провинции, смертельный враг мешиков, недавно вступил с нами в дружбу; особенностью его вооружения были копья, куда длиннее наших испанских, с широким двуострым концом. Теперь Кортес вспомнил об этом и заказал у них 300 таких копий, причем дал посланному образец металлического наконечника, ибо индейцы по своему обычаю применяли и тут кремень. Медная руда, как сказано, была в изобилии на месте, и каждое копье делали с двумя наконечниками, а так как все население, во всех четырех или пяти поселениях этой провинции, принялось за дело, копья быстро были сделаны и удались на диво хорошо. Кроме того, Кортес потребовал от них еще 2 000 человек, вооруженных копьями местного образца, и они должны были прибыть к нам как раз в день праздника Духа Святого1 в поселение Панганекиту; а поскольку посланный солдат Товилья вернулся вместе с заказанными копьями, то привести 2 000 индейцев с их копьями должен был другой наш солдат, Варриентос. Пока же к нам присоединилось 200 индейцев со своими копьями, мы изучили их способы владеть копьем, прибавили к этому приемы итальянские, особенно против действий конницы, и результаты получились отличные.

Затем произведен был смотр, и, согласно запискам, нас оказалось всего-навсего, считая весь командный состав и даже музыкантов и не считая одного лишь монаха [Бартоломе де Ольмедо], — 266 человек, среди которых было 5 всадников, 2 артиллериста, несколько арбалетчиков и еще меньше аркебузников. Ясно, что при таких малых силах вся наша надежда должна была быть в счастье и умении, и на новоизготовленные копья мы надеялись крепко.

Между тем к нам в лагерь прибыл Андрес де Дуэро, с ним был наш солдат Усагре и двое индейцев-слуг [(naborias)] с Кубы; Кортес уже давно был в дружеских отношениях с Дуэро, который был секретарем у Диего Веласкеса на Кубе. Много он тогда, вместе с королевским контадором Амадором де Ларесом, оба они были наперсниками Диего Веласкеса, оказали услуг Кортесу, за что и выговорили они себе определенную часть будущей добычи. Теперь, под предлогом посланца Нарваэса, он явился напомнить об этих своих и товарища своего Амадора де Лареса правах. Конечно, Кортес не скупился на ласку и обещания: пусть только Нарваэс будет убит или захвачен, его отряд обезврежен, и провинции Новой Испании, золото и все прочее будет поделено по уговору. Говорят, даже Агустин Бермудес, старший альгуасил в лагере Нарваэса, и другие рыцари [(caballeros)] дали письменное обязательство способствовать этому плану. Во всяком случае, Дуэро взял с собой две карги2 золота в слитках и великое множество украшений, нагрузив двух своих индейцев, дабы распределить все по точно установленному списку, отчасти через посредство Агустина Бермудеса и священника Хуана де Леона, отчасти через другого священника Гевару, который был первым посланцем Нарваэса, и иных друзей.

Дуэро прибыл к нам накануне дня праздника Духа Святого, и всю ночь велись переговоры и строились планы. Утром была предложена обильная трапеза, после чего Дуэро откланялся. Когда он был уже в седле, Кортес, в присутствии многих из нас, еще раз напомнил ему: «Через три дня мы будем в вашем лагере. Смотрите, чтобы все было подготовлено, иначе плохо вам придется!» Дуэро же, спокойно улыбаясь, ответил: «Будьте покойны! Все будет в исправности и по вашему желанию».

У Нарваэса Дуэро дал самые успокоительные сведения, будто не только люди Кортеса, но и он сам ждут не дождутся подчиниться Нарваэсу.

Между тем Кортес попросил к себе Хуана Веласкеса де Леона, всем известного и всеми любимого, очень близкого родственника губернатора Кубы Диего Веласкеса, тем не менее весьма преданного нам друга и соратника. С обычной чарующей улыбкой Кортес обратился к нему: «Сеньор Хуан Веласкес, я Вас обеспокоил ввиду того, что Андрес де Дуэро только что мне сообщил, будто Нарваэс и его свита глубоко уверены, что Вы склонны поддержать их, а посему-то мне и грозит гибель. В силу этого я решил просить Вас отправиться на Вашей отличной серой кобыле к Нарваэсу, чтобы он убедился в Вашем истинном настроении. При этом прошу Вас, нацепите на себя все золото, какое у Вас имеется, и, прежде всего, Вашу «якорную цепь»; я же Вам дам и другую, еще большую, Вы ее дважды оберните вокруг шеи и остальное спустите с плеч. Не забудьте при этом хорошенько выяснить, что, собственно, затевает Нарваэс». Тогда же Кортес отправил идти в компании с ним одного юношу, ждущего посвящения в рыцари и служившего Кортесу, которого звали Хуан дель Рио. Хуан Веласкес высказал полную готовность, но с одним условием — чтобы золото его оставалось у нас. «Мои слова, — заметил он, — стоят куда больше золота». — «Конечно, — возразил Кортес, — таково и мое мнение, но дело не в этом; если не хотите полностью исполнить мое желание, оставайтесь лучше здесь». Тогда Хуан Веласкес повиновался, снарядился, как указано, и уехал.