В конце концов, все же пришлось решиться просить мешиков о мире, а затем покинуть Мешико. Но на следующий день нападение не только возобновилось, но и превосходило все прежние дни; а средств и сил у нас становилось все меньше. Тогда Кортес принял решение — пусть великий Мотекусома поговорит с ними с плоской крыши и прикажет им прекратить военные действия, так как мы хотим уйти из их города. А когда великому Мотекусоме передали приказ Кортеса, он с большой горечью воскликнул: «Что же еще хочет от меня Малинче?! Я не хочу жить и слушаться его, так как он причина такого положения и исчезновения моего счастья». И он не хотел идти и разговаривать, сказав, что не хочет видеть Кортеса и слышать его фальшивых речей, обещаний и лжи. А падре [Бартоломе де Ольмедо] из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой и Кристобаль де Олид долго, очень дружески и сердечно, уговаривали его выполнить приказанное. И Мотекусома сказал: «Я попытаюсь совершить невозможное, ибо никак не удастся остановить войну, поскольку они поставили над собой другого сеньора и решили не выпускать вас живыми отсюда; так что я полагаю, что всех вас убьют».

И он направился к сражавшимся, где мы его ожидали. Мотекусома встал у парапета плоской крыши вместе со многими нашими солдатами, которые его охраняли, и начал доброжелательно говорить своим, чтобы они прекратили военные действия, и мы уйдем из Мешико. Многие знатные и военачальники мешиков сразу его узнали и тотчас приказали своим людям замолчать и прекратить обстрел дротиками, камнями и стрелами; и четверо из них подошли к месту, где возвышался Мотекусома, чтобы говорить с ним, и со слезами на глазах ему сказали: «Ох, сеньор! Наш великий сеньор! Несчастье Ваше и страдание Ваших детей и родственников глубоко нас печалит! Уведомляем Вас, что мы уже поставили над собой другого сеньора, Вашего родственника». И там ему назвали они имя — Куитлауак, сеньор Истапалапана; а когда его не стало, сеньором стал Куаутемок. И еще сказали они, что войну не прекратят, пока всех нас не умертвят, это они обещали своим идолам; и что они просили каждый день своих Уицилопочтли и Тескатлипоку, чтобы он [Мотекусома] смог освободиться целым и невредимым из нашего плена, а как он выйдет, как они и желали, они будут относиться к нему с великим почтением, как к прежнему своему сеньору; и они принесли ему извинения. И лишь они закончили разговаривать, тотчас мешики метнули столь много камней и дротиков, а наши, прикрывающие Мотекусому круглыми щитами, пренебрегли в тот момент своим долгом защищать его, поскольку видели, что во время его разговора с мешиками не было военных действий, и в Мотекусому попали три камня: один — в голову, другой — в руку, а третий -в ногу; и мы, положив его, просили лечиться и подкрепиться, говорили ему это доброжелательно, но он не хотел, а вскоре неожиданно пришли нам сказать, что он умер6. Все мы: Кортес, капитаны, солдаты — оплакивали его искренно; многие печалились так, точно он был им родной отец; пусть никто не дивится нашему поведению. Мотекусома был великий и добрый человек! Никогда Мешико не имел лучшего сеньора. Уважали мы его и за храбрость: трижды он решал вопрос о спорных землях единоборством с сеньорами этих земель.

Итак, Мотекусома был мертв, и хотя монах [Бартоломе де Ольмедо] из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой неотступно был около него, Мотекусома так и не выразил желания принять христианство. Для извещения о смерти великого Мотекусомы Кортес велел освободить одного из самых важных жрецов, а также видного сановника, прося их как очевидцев засвидетельствовать глубокую нашу печаль. Они должны были также сообщить касику, возведенному в сеньоры, которого звали Куитлауак, и его военачальникам, что мы готовы выдать тело для торжественного погребения, а кроме того, что у нас в плену находится тот сеньор, который имеет наибольшие права на престол — двоюродный брат Мотекусомы7, а также дети последнего. Пусть они также расскажут подробно, как и при каких обстоятельствах умер Мотекусома, ибо они присутствовали при последних его минутах. Наконец, пусть они передадут, что если теперь не произойдет замирения, то весь город ужасно поплатится, ибо до сих пор мы щадили его из любви к умершему. С телом отправили мы большое количество знатных и жрецов, бывших у нас в плену. Но… события от этого мало изменились. Правда, при виде убитого раздались крики горя, завывания и причитания, но уже в следующий момент штурм возобновился с еще большим ожесточением. Они лезли на нас, как безумные, издавая дикие возгласы вроде: «Не заботьтесь о погребении других! Думайте лучше о собственной смерти — через два дня ни один из вас ее не минует!»

Дворцовый комплекс наш опять был подожжен в нескольких местах, и вот Кортес, видя тщету дальнейших усилий, собрал всеобщий совет, где сообщил, что мы должны уйти и пробиться к суше, берегу озера; но сперва следует сделать еще одно, последнее и отчаянное усилие — не удастся ли нам напугать врага величиной его потерь. Так мы и пытались на следующий день: убито было великое множество врагов, но ряды их все вновь смыкались; мы потеряли около 20 убитыми, но до суши не добрались, так как мосты были разрушены, а там, где могли бы пройти кони и без мостов, вбиты были крепкие палисады, занятые множеством индейцев. В вылазке этой участвовали, кроме наших конных, — Сандоваля, отличного наездника Лареса, Гонсало Домингеса, Хуана Веласкеса де Леона, Франсиско де Морлы и других наших отличных наездников, еще и кавалерия Нарваэса, хорошие наездники, но неумелые бойцы, совершенно не знавшие мешикских приемов. И со всех сторон, как мы убедились, нас окружали препятствия, опасности и гибель!

Мы видели, что каждый день наши силы уменьшаются, а мешиков увеличиваются. Мы видели, что многие из нас уже мертвы и все много раз ранены, и хотя мы сражались как доблестные мужи, не могли ни прогнать, ни заставить отступить их многочисленные отряды, воевавшие с нами днем и ночью, — запасы пороха таяли, и съестных припасов и, главное, воды почти не было совсем, и великий Мотекусома умер, и перемирие, нами предлагаемое, отвергалось с издевкой; и мы видели нашу смерть, со всех сторон окруженные восставшими. И было решено Кортесом и всеми нашими капитанами и солдатами, что ночью1 мы должны уйти окончательно. Выбрано было ночное время, ибо бдительность врагов тогда несколько ослабевала; а чтобы окончательно усыпить их подозрительность, мы накануне выпустили одного papa [(жреца)], самого знатного из тех, что были у нас в плену, с предложением прекратить войну и через восемь дней дать нам свободный выход, за что мы готовы вернуть все их золото. Кроме того, был вместе с нами один солдат, которого называли «Бутыль» [(Botello)], казавшийся человеком больших знаний, знавший латынь и бывавший в Риме, говорили, что он был некромантом, умел вызывать умерших, некоторые называли его «Астрологом»; и этот «Бутыль» объявил, что, по его гаданиям или астрологиям, если мы этой же ночью не выйдем из Мешико, то через четыре дня мы заплатим своими жизнями, ибо больше нам надеяться не на что, и еще он сказал, что Кортесу удастся после многих трудов овладеть этими землями и получить великие почести и что затем, вернувшись [в Испанию], Кортес станет великим сеньором, а также будет прославлен и очень богат, говорил он и многое другое.

Но оставим «Бутыля», мы вернемся и скажем о нем после; а теперь я сообщу, как мы приготовились. Прежде всего построен был переносной мост из надежных бревен и досок, чтобы перекидывать его через каналы взамен убранных; несли этот мост впереди армии. Для транспортировки его, установки и охраны назначены были 400 индейцев-тлашкальцев и 150 солдат; также для переноски артиллерии назначены были 200 индейцев из Тлашкалы и 50 солдат. Авангардом командовали Гонсало де Сандоваль и Диего де Ордас; а для поддержки их в бою были, между ними и серединой, Франсиско де Сауседо и Франсиско де Луго с отрядом из 100 молодых и ловких солдат; затем в середине были Кортес, Алонсо де Авила, Кристобаль де Олид и другие капитаны; арьергард поручен был Педро де Альварадо и Хуану Веласкесу де Леону. И присоединены были к середине капитаны и солдаты Нарваэса; а в середину, для переноса груза и охраны пленников и доньи Марины, и доньи Луизы, были назначены 300 тлашкальцев и 30 солдат.