Инструкции Кортеса состояли в следующем: Кристобаль де Олид должен был сесть на суда в Вера Крусе, а оттуда направиться в Гавану, где забрать приготовленные уже съестные припасы и лошадей, а затем, никуда не заходя, прямо идти в Гондурас; к туземцам ему относиться с опаской, но благосклонно; затем выбрать место для постройки города с хорошей гаванью, попытаться найти «Проход», а также навести справки о городах и гаванях по ту сторону материка.
Дав эти и еще многие другие точные предписания, Кортес сердечно, как отец, простился с Кристобалем де Олидом и его отрядом. В Вера Крусе все, действительно, было приготовлено, и посадка произошла быстро, без помех. Переезд в Гавану совершился тоже удачно, и там опять-таки все было заготовлено по условию. Тут же к Кристобалю де Олиду присоединились пятеро видных солдат, изгнанных из Пануко за какие-то столкновения с комендантом; они то и подали Кристобалю де Олиду мысль отложиться от Кортеса. Немало способствовали этому и другие, особенно губернатор Кубы Диего Веласкес, смертельный враг нашего полководца; он отправился к Кристобалю де Олиду и сговорился с ним совместно, во имя короля, завоевать и управлять Гондурасом и Игуэрасом. Разделились они так: военное командование остается у Кристобаля де Олида, гражданское же управление перейдет к Диего Веласкесу, ибо все знали, что Кристобаль де Олид храбрый и опытный военачальник, но ничего не смыслит в управлении… В это время Кристобалю де Олиду было около 36 лет; внешность его была привлекательна — высокий рост, широкие плечи, приятные черты лица, чуть-чуть лишь нарушенные рассеченной нижней губой. Говорил он несколько надменно, порой грубо, но разговор с ним был приятен, тем более, что он отличался редким прямодушием. В Мешико он был всегда верен Кортесу, но теперь подпал влиянию дурных людей и впал в искушение власти; к тому же он с детства еще служил в доме Диего Веласкеса, так что даже знал кубинский язык, и вот воспоминания детства, привычка повиноваться Веласкесу вновь в нем воскресли, и он забыл, что Кортесу он обязан большим, нежели Веласкесу.
Во всяком случае, договор был заключен, а затем флот вышел в море; 3 мая9 1523 года он пристал к берегу вблизи от Пуэрто де Кабальос [(Puerto de Caballos)], и Кристобаль де Олид основал там город Триунфо де ла Крус [(Triunfo de la Cruz)]. Алькальдами и рехидорами нового города он назначил тех подлинных конкистадоров, которыми снабдил его Кортес, да и страной он овладел во имя государя и Кортеса; вообще, он в точности исполнял инструкции нашего полководца, чтобы его друзья до поры до времени ничего бы не могли заметить, то есть до той поры, пока он уверится, что страна богатая и у него хватит средств перетянуть всех на свою сторону. Ежели же Гондурас окажется ниже своей славы, Кристобаль де Олид решил вернуться в Мешико и оправдаться пред Кортесом тем, что переговоры с Диего Веласкесом велись им лишь для получения провианта и солдат. Но оставим пока Кристобаля де Олида: ведь Кортес обо всем этом узнал лишь через восемь месяцев. Сейчас же нужно рассказать о других, не менее серьезных событиях.
Именно. Многие из нас, старых, подлинных конкистадоров, поселились в Коацакоалькосе, где у нас были крупные поместья. И тут случилось то же самое, что и в остальных провинциях: когда приходил срок сбора налогов, индейцы наши противились и пытались убить владельца энкомьенды. Бунты поднялись повсюду, и мы, объединившись, без устали переезжали с места на место, чтоб восстановить покорность.
Таким же образом взбунтовалось и население Симатана10. Наш капитан, Луис Марин, считал достаточным отрядить туда четырех испанцев, среди которых находился и я. Мы отправились туда, идя все время по трудной, болотистой почве со множеством рек. Немного не доходя до Симатана, мы известили жителей о цели нашего прихода; ответом послужило нападение с трех сторон: двое из нас пало, я получил опасную рану в горло и истекал кровью; наконец и последний из нас тоже был изранен, и как мы отчаянно ни бились, нам пришлось подумать о бегстве по направлению к большой реке Масапа [(Mazapa)], где стояли лодки. Мой товарищ Франсиско Мартин и устремился туда, а я, обессилев, забрался в густые заросли, где почти лишился чувств. Наконец, я оправился, собрался с силами и с криком: «Наша Сеньора, помоги мне, чтоб эти собаки хоть сегодня меня не убили», — я бросился на индейцев и, несмотря на новые раны, пробился к своему товарищу Фансиско Мартину, который уже находился подле лодок. Лодки наши спасены были четырьмя верными индейцами, подвиг которых тем выше, что жители Симатана не столько интересовались нами, сколько нашим багажом. Нам всем удалось забраться в лодки и переправиться через реку, очень бурную и широкую.
Достигши противоположного берега, мы больше недели прятались в горах, чтоб окончательно сбить преследователей. В Коацакоалькосе между тем узнали о нашей неудаче, но предполагали, что мы убиты, ибо так думали и верные наши индейцы, напрасно прождавшие нас несколько дней. Посему Луис Марин отдал, как то требовалось обычаем, наши энкомьенды остальным конкистадорам, сообщив об этом в Мешико, а наше имущество было продано… Когда же мы после 23 дней появились в Коацакоалькосе, друзья наши встретили нас с восторгом, а «наследники» были немало огорчены.
Постепенно Луис Марин пришел к убеждению, что для прочного усмирения страны ему нужно куда больше сил. За этим он и поехал в Мешико, наказав нам отсиживаться в наших крепких домах и никуда не соваться наобум. Кортес согласился на доводы Марина, дал ему 30 солдат, но в то же время обязал его и нас подчинить провинции Чиапу и основать там город.
О немедленном походе не могло быть и речи: сперва пришлось проложить пути, ибо страна изобиловала болотами и горными зарослями; стали настилать гати из бревен и досок, а где этого было недостаточно, заготовляли лодки. Так мы прошли, наконец, первую часть пути. Далее следовали горы, и мы опять прокладывало себе дорогу вдоль реки, чтоб таким образом добраться до Чиапы. Никакой дороги раньше здесь не было, ибо соседи весьма боялись Чиапы, жители которой были, может быть, самым воинственным племенем во всей Новой Испании, так что даже Мешико не мог их покорить. Занятие их было — разбой; они то и дело требовали дань золотом, всяким добром и людьми, которых потом зарезали при своих жертвоприношениях; в своих набегах они часто доходили до Теуантепека и залегали в тамошних горах, ожидая прохода индейских купцов, так что нарушали мирный обмен целых провинций. Частые и удачные походы их собрали у них множество пленных, которых они держали на положении рабов, прежде всего для сельских работ.
Идя вверх по реке, мы произвели смотр нашим силам. Нас было: 30 всадников, 15 арбалетчиков, 8 аркебузников, 1 артиллерист с пушкой и большим количеством пороха, 60 солдат с мечами и щитами. Было с нами и немало индейцев — более 80 мешиков, и касик Качулы с большой свитой и значительным отрядом, но они настолько опасались Чиапы, что соглашались лишь помочь при транспортировке грузов и прокладке дорог.
Мы шли с величайшей предосторожностью, но люди из Чиапы нас заметили, и всюду зажглись сигнальные костры для сбора воинов. Между тем, дорога шла уже между маисовыми полями и другими весьма привлекательными насаждениями; мы надеялись на изобильный ужин, ибо отсутствие жителей — они все бежали — нисколько нас не конфузило. Но вместо отдыха пришлось биться. Со всех сторон насели враги, неослабно нападая вплоть до самого вечера. Капитан Луис Марин был тяжело ранен в самом начале, а теперь еле дышал, так как не хотел покидать битвы, и раны его остудились и загрязнились. Убитых мы похоронили, а раненым оказали помощь, насколько могли. Было ясно, что положение наше серьезно, ибо противники оказались отважными и опытными бойцами.
Тем не менее, мы решили на следующий день подойти вплотную к городу Чиапе. Именно городу, а не поселку: ведь в Чиапе было много прекрасных и просторных домов, правильные улицы и население, по меньшей мере, в 4 000 душ, не считая пригородов и многих соседних поселений.
