Папаша Бена обожал один древний афоризм, известный в народе в разных вариантах, и часто повторял его сыну, то назидательно покачивая пальцем, то развалясь в кресле и сложивши ручки на круглом пузе: «Вадик, ты должен хорошенько усвоить, что мужчины делятся на две категории. Одни способны порвать медведю пасть голыми руками, а другие способны оплатить услуги мужчин из первой категории. Надеюсь, что ты все-таки умный мальчик, и сам сделаешь верный вывод — к какой категории лучше всего принадлежать».

Да, Вадим был где-то в чем-то неглупый мальчик. Хотя бы в том, что ему хватило ума не сообщать отцу о своем выводе, который был прямо противоположен отцовскому мнению.

Бен всегда, всю жизнь, сколько себя осознавал, мечтал принадлежать к первой половине мужчин из любимого папиного афоризма. Были ли тому виною супермены, герои звездных войн и всякие уничтожители нечисти, виденные в раннем детстве; или же причина его странных устремлений была в том, что в семье, как говориться, не без урода, и именно Бена угораздило родиться моральным уродом в своей семье… Во всяком случае, набраться такого из своего круга общения и получаемого воспитания Бен никак не мог. И брать пример для подражания ему было совершенно не с кого из окружающих.

В детстве он отчаянно гнался за своим идеалом. Если задирали сверстники — не бежал жаловаться родителям, а давал сдачи, дрался, насколько хватало сил, компенсируя средние физические способности яростным напором. Терпел родительские упреки в неумении договариваться и «решать конфликт другими способами» — в переводе с маминого языка это означало «наябедничать взрослым», а на эту подлость Вадим ни за что не желал соглашаться, потому что настоящие (в его семилетнем понимании) мужчины так не поступают. Когда он немного подрос, то попытался заниматься в секции рукопашного боя, но продержался всего месяц — ровно до момента внесения оплаты за тренировки. Родители банально отказались давать сыну деньги на «эту глупую и опасную блажь». Для нормального физического развития мальчику вполне подойдут лыжи, или плавание, или волейбол. А бьют друг другу морды пусть грубые тупые сынки мужичья, которым одна дорога — в ПТУ и в армию. Потом Бен нашел другую секцию — похуже, но зато бесплатную, и еще какое-то время успешно делал вид, что кидает мячик через сетку, но родительский контроль после прецедента стал строже и тщательнее, и обман очень скоро раскрылся. Бойкот родителям и демонстративная голодовка не помогли; одиннадцатилетнему пацану было не по зубам переупрямить отца или взять измором мать; Бен поплакал в подушку, повздыхал и отправился-таки кидать мячик. Потому что это давало хоть какую-то возможность не превратиться в папочкино подобие — колобок на ножках. Но сам себе он дал слово, что когда вырастет и начнет зарабатывать деньги, то уж тогда…

Прошло время, Бен вырос, и с годами постепенно осознал несколько неприятных вещей. И что по-настоящему крутым бойцом ему никогда не стать — потому, что начинать уже поздно… И что склад личности у него для бойца неподходящий… И вообще — что верховодят в жизни отнюдь не те, кто умеет заехать противнику пяткой в нос в прямом смысле слова… Скрипя зубами, он вынужден был внутренне — а это гораздо хуже, чем внешне, напоказ — признать, что отец прав. Надо быть мужчиной из второй категории его любимого афоризма. Не хочется, а надо. Но все-таки полностью наступить себе на горло и подчиниться Бен не захотел, и вместо проторенной и устланной соломкой дорожки на юридический пошел в институт связи, навешав отцу кучу лапши о перспективном бизнесе в области мобильников и интернета.

И насчет армии иллюзии у Бена растаяли после того, как он послушал рассказы старших братьев своих друзей — о том, как там «стоят на тумбочке», стирают «дедам» носки и разгружают вагоны. Теперь он был даже рад, что квочка-мамочка заранее обеспечила ему белый билет, таская сына по знакомым врачам и выискивая у него несуществующие болезни. К третьему курсу он уже почти успокоился во всех смыслах — как вдруг жизнь взяла его за шкирку и с маху ткнула носом в его детскую мечту.

Детская мечта сдохла в жутких корчах; и мало того — Бену теперь было ужасно стыдно признаваться даже самому себе (какое счастье, что он никогда никому вслух не говорил об этом!), что когда-то он хотел стал крутым бойцом.

Потому что даже несмотря на волейбольную секцию и прогулки с тридцатикилограммовым рюкзаком, на полосе препятствий он был «тюфяк» и «беременный таракан», а в тире — «криворукий мазила, косой на оба глаза».

Особенно усердствовал инструктор по стрельбе Иван Ильич, пожилой дядька со сморщенным, как сушеное яблоко, лицом и почти не потерявшей формы атлетической фигурой. Но главной его особенностью была луженая глотка. Он наверняка мог бы без «матюгальника» докричаться до самого дальнего конца полигона; а уж по гулкой коробке тира его баритон раскатывался громче выстрелов.

— …Ну куда ты стволом ведешь?! Ты хоть вообще смотришь, куда его наводишь?! Силуэт еле-еле по краешку задел. Руки-крюки?! Или глаза в разные стороны смотрят?! Теорию читал?

— Читал, — цедил сквозь зубы Бен.

— Ну-ка зацитируй, как надо целиться.

— Для прицеливания в горизонтальной плоскости надо совместить мушку с серединой прорези прицельной планки, и…

— Ну так совмещай! Совместил? Огонь!

«Калаш» выплюнул короткую очередь.

— Тьфу ты, опять в белый свет, как в копеечку, — Иван Ильич с раздражением оторвался от телескопической трубы.

В голове у Бена от грохота выстрелов трещало не хуже автомата. Зябкий сквознячок холодил взмокшую спину; а цевье и рукоятка скользили в потных ладонях, и казалось, что от отдачи «калаш» вот-вот вырвется из рук. Как Бен ни старался держать ствол направленным прямо в середину мишени, тот все время предательски отклонялся от верной линии. Больше всего ему хотелось бросить эту чертову непослушную железяку и выйти из провонявшего пороховой гарью тира на свежий воздух. Ну, или хотя бы заткнуть фонтан язвительности и недовольства над правым ухом.

— Перезарядил? Давай еще… Огонь!

От резко грянувшей очереди ствол подпрыгнул вверх. А сам Бен инстинктивно дернулся назад.

— Чего прыгаешь, как карась на сковородке?! Плавно спускай крючок, плавно! Ты не должен ждать выстрела. И не задерживай дыхание, не зажимайся.

— Да знаю я…

— А чего ж тогда не делаешь, если знаешь? Вон на ту мишень посмотри — стрелок кладет ровненько, кучно, не то что некоторые… Толку-то от твоего знания, если знаешь, а не делаешь!

— Иван Ильич, — не выдержал Бен, — давайте я вечером еще приду и один потренируюсь?

— Ишь ты, хитрый! Хочешь в спокойной обстановке пострелять? А ведь в бою у тебя ее не будет. Там тебе никто спокойно прицелиться не даст! Учись работать точно и правильно независимо от того, что творится вокруг.

— Иван Ильич, а скажите, правда ли, что обучение строится по принципу «от простого к сложному»? Так ведь? — Бен положил автомат и, обернувшись, невинным взором уставился на инструктора. — Я пока еще не научился самому простому — стрелять в спокойной обстановке, когда ничего не мешает. Давайте, я сначала этому поучусь, а? А потом уже добавим усложняющий фактор в виде шумовых эффектов.

Инструктор побагровел; потом набрал в грудь побольше воздуха и выдал:

— Ах ты, гаденыш, считай, повезло тебе, что ты не в погонах! Иначе сейчас пошел бы сортир драить…

— Зубной щеткой? — с еще более невинным взором уточнил Бен.

— Ты поговори еще, языкастый! Я те быстро язык укорочу! А ну принять положение «лежа»! Целься! — последнюю фразу инструктор рявкнул с такой громкостью, что у Бена заложило уши.

Он аккуратно положил автомат на служившие опорой мешки с песком и встал.

— Команды встать не было! Эй, ты куда?!

— В туалет, — бросил Бен через плечо. — Мне надо. Или прикажете прямо здесь лужу устроить?

— Чтоб одна нога здесь, другая там!