Хорват, который задумчиво смотрел через окно на мостовую, тяжело вздохнул.

– Может быть, мы поговорим об этом в другой раз? Мария, вам уже пора уходить. Вас, наверное, уже разыскивают дома.

Едва слышно всхлипнув, девушка поднялась со своего места, но, не сделав и двух шагов по направлению к двери, бросилась на шею Ференца.

– Ты же мой, мой,– горячо заговорила она. Хорват с трудом освободился из ее объятий.

– Я... Я всегда буду вашим другом. Мария тут же отпрянула, словно обжегшись.

– Другом? – прошептала она. Хорват отвернулся и опустил голову.

– Мария, вам сейчас лучше всего куда-нибудь уехать. Может быть, в Буду, а еще лучше – отправляйтесь в Белград, к дяде.

Он обернулся.

– Нет, пожалуй, я все-таки провожу вас. Мария гордо вскинула голову.

– Благодарю вас, я сама. Теперь мне не страшно.

Не прошло и нескольких недель после того, как тело Иштвана Жигмонда было предано земле, как сегедский воевода приказал продать имущество покойного, чтобы покрыть его долги.

В тот день, когда были назначены торги, Кресченция поднялась рано утром и разбудила Фьору.

– Сегодня наше имущество будет описано и продано,– сказала она.– Нужно спрятать хотя бы фамильные драгоценности.

– Но куда? – удивилась Фьора.

Кресченция махнула рукой.

– А это уже не твоя забота. Помоги мне собрать столовое серебро.

Кресченция кое-как рассовала мелочь по карманам, специально для этого пришитым к подолам юбки. Вскоре явились и служащие канцелярии воеводы, которые принялись описывать имущество, предназначенное для продажи.

Кресченция уединилась на кухне, причитая:

– Все добро прахом пошло! Вся жизнь коту под хвост! И говорила я этому глупцу – не прогоняй Тамаша! Надо было сосватать ему Марию.

Потом она умолкла и с неслыханным аппетитом набросилась на еду.

– Фьора, садись и ты. Еще неизвестно, когда в следующий раз можно будет поесть. Скоро все наши запасы кончатся, и придется пойти по миру с протянутой рукой. Одна надежда на бога.

Фьора никак не отреагировала на эти слова, с отрешенным видом переставляя туда-сюда серебряную посуду.

– Ну, что ты молчишь? – в сердцах воскликнула Кресченция.– У тебя такой вид, как будто ничего не случилось. Хоть бы заплакала, что ли. Мы же тебе не чужие.

Фьора тяжело вздохнула.

– Слезами ничего не изменишь.

Кресченция нехотя согласилась.

– Да, слезами горю не поможешь.

Она не выдержала и расплакалась.

Услыхав плач матери, на кухню вошла Мария.

– Доченька, милая,– всхлипывала Кресченция,– нам теперь одна дорога – в служанки.

Мария побледнела и надменно отвернулась.

– Перестань, мама. Ты уже неделю плачешь. Сколько можно? Я скоро рехнусь от твоих слез.

Кресченция затихла за столом, вытирая слезы уголком платья.

– Можно? – раздался с порога знакомый голос. Это был Тамаш Запольяи. Он вошел на кухню, как ни в чем не бывало, легкой походкой и широко улыбаясь. Смахнув с головы шляпу, Тамаш сказал:

– Госпожа Жигмонд, вы, кажется, плакали. Прошу вас, забудьте о слезах. Долгов господина Жигмонда больше не существует. Я за все расплатился.

Кресченция ошеломленно привстала.

– Это правда?

– Правда,– весело подтвердил Тамаш.

– Неужели мы спасены? – сдавленно проговорила Мария.

– Можно сказать и так. Правда, нужно еще кое-что уточнить. С этого дня хозяйкой дома является Фьора.

Не поверив услышанному, она переспросила:

– Я?

– Да, именно вы,– радостно сказал Запольяи. Кресченция и Мария смотрели друг на друга так, как будто только что услыхали о втором пришествии.

– Этого не может быть,– Фьора растерянно развела руками.– Я вам очень благодарна, господин Тамаш,– с трудом подбирая слова, сказала она.– Но я не понимаю, в чем дело. Как такое может быть?

Лицо Тамаша стало серьезным.

– Всему, что со мной произошло, я обязан вам. Все, что я имею, также принадлежит вам,– он запнулся.– А если бы... Если бы я не боялся быть навязчивым... Одним словом, будьте моей женой.

Фьора опустила глаза.

– Не отвечайте сейчас,– торопливо сказал Тамаш.– Не нужно спешить, я подожду.

Фьора поняла, что у нее появилась хоть какая-то надежда. И, хотя душа ее рвалась на родину, она прекрасно понимала, что ни во Флоренции, ни в Париже ее никто не ждет. С одной лишь оговоркой – там не ждут прежнюю Фьору Бельтрами, лишившуюся денег и вынужденную просить то здесь, то там.

Если же она будет богата... То не все ли равно, где. Она словно бросилась с головой в омут.

Те чувства, которые она испытывала по отношению к своему спасителю, трудно было назвать чем-то большим, нежели обыкновенная благодарность. Но она надеялась, что со временем сможет полюбить.

Ведь главное – надежда...

– Мой ответ готов,– тихо сказала она.– Я буду вашей женой.

От неожиданности Тамаш едва сумел проговорить:

– Фьора...

Некоторое время он стоял в нерешительности, а затем бросился на колени перед Фьорой и стал целовать ее руки.

– Я благодарю вас. И благодарю господа за то, что он услышал мои молитвы. Я непременно сделаю так, что вы будете счастливы. Вы забудете обо всех неприятностях, которые вам причинили в этом доме. Вы забудете о всем том страшном, что вам пришлось испытать прежде, еще до того, как я встретил вас. Неужели я не ошибся? Вы согласны?

– Да,– снова повторила она.– Только...

Он вскинул голову.

– Я исполню любое ваше желание. Все, что угодно. Просите.

Фьора слабо улыбнулась.

– Нет, нет, я... Я не это хотела сказать. Я хочу, чтобы госпожа Мария и госпожа Кресченция остались в этом доме. Я считаю их своими близкими, господин Тамаш.

Теперь на колени рухнула Кресченция Жигмонд. Она принялась громко голосить, обняв Фьору за колени.

– Дорогая моя, я тебе так благодарна! Вот увидишь, я тебе все отслужу!

Мария с презрением посмотрела на мать.

– Мама, поднимитесь. Не стоит так унижаться.

Не обращая внимания на ее настроение, Тамаш сказал:

– Мария, о себе вы тоже можете не беспокоиться. Я подарю вам приданое, и вы будете счастливы в браке с вашим женихом.

На лице Марии не дрогнул ни единый мускул. Она не произнесла ни слова.

Зато Кресченция поднялась с пола и кинулась благодарить Тамаша:

– Господин Левитинца, мой хороший, мой дорогой, я даже не знаю, как еще назвать вас. Бог отблагодарит вас за все.

Фьора стояла в стороне, чувствуя, как необъяснимое спокойствие охватывает ее душу. Это совсем не было похоже на то, что ей приходилось испытывать раньше.

Она не понимала, что с ней происходит, и укоряла себя за это. В такие минуты девушки должны волноваться, нервничать, беспокоиться о собственной судьбе.

А она, напротив, была равнодушна. Она восприняла все так, как будто именно этого и ожидала. Как будто она знала, что человек, который помог ей бежать из ненавистного турецкого плена, станет чем-то большим в ее жизни, нежели просто благородным избавителем.

Как же так? Почему она не чувствует биение своего сердца? Почему ничто не дрогнуло в ее душе, хотя судьба ее снова круто изменилась? Почему так переживает госпожа Кресченция? А она, Фьора Бельтрами, молчит? Правда, молчала и Мария, но это продолжалось недолго, только до тех пор, пока Тамаш не сказал:

– Мария, хотите, я сам сообщу Ференцу о том, что вы можете пожениться уже в ближайшее время?

Девушка гордо подняла голову и с недоброй улыбкой сказала:

– Господин Левитинцы, вы напрасно думаете, будто я собираюсь стать женой господина Ференца Хорвата. Он меня больше ни капли не интересует. Я с ним порвала, он мне больше не нужен. А у вас в доме я могу остаться горничной. Надеюсь, что смогу справиться.

Свадебная церемония прошла в городском соборе Сегеда пышно и торжественно. Здесь собрался весь цвет местной знати. Присутствовали сегедский воевода, гостьи из Буды, торговцы, банкиры, адвокаты, все, кому так или иначе приходилось иметь дело с богачом Тамашем Запольяи.