За человечество в целом. А думал ли он о людях в отдельности?

Но нельзя же думать о каждом из восемнадцати миллиардов!

Правда, на этом первом корабле Большой экспедиции должны были отправиться не восемнадцать миллиардов, а несколько десятков человек. И он всех их знает.

Герду и Жана — больше других. Но представлял ли он себе их переживания, настроения? Они должны были расстаться с близкими. Может быть, очень надолго. Или… навсегда… Они должны были выйти на поверхность неведомой им планеты — неведомой всем им, кроме Горячева, и сразу включиться в опасную борьбу с ее стихиями. Представлял ли он себе, как каждый из них, сообразно своему характеру, будет на это реагировать? Да что он знал об их характерах?

Он и не думал об этом. А должен был бы: характер человека определяет его поведение, особенно в необычных условиях. И в этом его равнодушии (да, равнодушии! Как ни тяжко, приходится в этом сознаться) к участникам экспедиции не проявилось ли его недостаточное внимание к людям вообще?

Человечества нет без людей. Нельзя любить человечество, не любя живых, конкретных людей. Вот сейчас эта мысль, кажется, начинает доходить до его сознания. Но какой горькой ценой!..

В этих тягостных думах Пьер потерял представление о течении времени.

Незаметно прозрачные сумерки сгустились в тьму, и тотчас же снаружи полился свет искусственного дня. Но он показался слишком ярким.

Пьер повернул регулятор освещения до отметки «светло-лунный». Свет ночного электрического солнца сменился нежным серебристым сиянием, словно от невидимой луны.

В соседней комнате раздался свежий, энергичный голос Ольги:

— Ты дома, Пьер?

Не дожидаясь ответа, она вошла быстрыми, легкими шагами. Повеяло знакомым, едва уловимым ароматом. Он встал ей навстречу, и ее гибкие руки обвились вокруг его шеи.

Ольга участливо заглянула в глаза Пьеру. Этот взгляд смутил его: так смотрят на тяжелобольного, желая ободрить его и в то же время не умея скрыть тревогу.

— Ты сегодня задержалась, Ольга.

— Как почти всегда, — улыбаясь, ответила она.

Основная специальность Ольги — химия. Она работала на заводе синтеза пищевых продуктов. Ольга выходила из дому в девять утра и освобождалась большей частью в полдень по швейцарскому времени. После работы она иногда навещала своих родных в Москве — мать и двух братьев. Иногда отправлялась на лекцию, в театр, на концерт или к кому-нибудь из друзей. Но особенно много времени проводила в Центральном историческом музее. Возвращалась домой обычно к вечеру, как и Пьер в последний период подготовки Большой экспедиции. В те дни он был так занят, что редко бывал у родных и знакомых.

И вот теперь все это отпало, он сидит дома один, и время тянется, ничем не заполненное.

— Ты сегодня не говорила с Анной? — тоскливо спросил Пьер.

— Говорила, — ответила Ольга, — она скоро будет здесь.

Анна, их дочь, работала на одном из островков вблизи экватора, на пульте управления трубопровода, подающего воду для отепления полярных областей. У родителей она бывала редко, но почти каждый день виделась и разговаривала с ними по теле — чаще с матерью: Ольгу было легче застать в определенные часы на заводе, отец же бывал в самых различных местах, за ним не угонишься.

— Она уже здесь, — сказала Ольга, прислушиваясь.

В самом деле, послышался сперва еле уловимый напев веселой песенки. Он приближался, нарастал, казалось Пьеру, с быстротой урагана. И вот уже сама Анна ворвалась как ураган, бросилась к отцу, обняла.

Хоть и радостна была для Пьера встреча с ней, он с горечью отметил, что она бросилась к нему первому — не к матери: значит, тоже хочет проявить к нему особое внимание, утешить…

Уловив, сколь тяжело Пьеру это невольно подчеркнутое сочувствие, Ольга ласково остановила дочь:

— Ну, раз мы все вместе сегодня, давайте и закусим по-семейному.

Ольга, как рачительная хозяйка, нажимала кнопки заказа. Откинулась заслонка в стене — и конвейер стал подавать на выдвижной столик любимые кушанья Пьера.

Едва уселись, Анна разом выпалила то, в чем, вероятно, и состояла цель ее приезда:

— Слушай, отец, ты ведь давно хотел посмотреть наши трубопроводы и все никак не мог собраться. А почему бы тебе завтра утром не полететь туда со мной?

Пьер не сразу отозвался на это предложение: он любовался дочерью, ее милым лицом, звонким голосом. Давно уже он так не сидел среди своих близких, никуда не торопясь, ничем не отвлекаясь. Иногда даже мечтал о такой возможности. Но как она осуществилась!..

Говорили у них в семье по-русски. Пьеру нравился плавный московский говорок жены и дочери — и откуда только взялся у них этот выговор в эпоху всеобщего перемешивания народов, языков?

Когда сказанное Анной дошло до сознания Пьера, он радостно кивнул: да, конечно, это отчасти заполнит невыносимую пустоту…

Подошло время передачи известий. Ольга включила теле.

Появился Котон. Почти не двигая мускулами лица, бесцветным, лишенным живых интонаций голосом он произнес:

— Требую внимания человечества. Мерсье наказан по заслугам, но преступная авантюра не прервана. Мировой Совет не отозвал экспедицию, она продолжает работу. От имени миллиарда людей я требую прекратить это.

— Миллиарда! — вздрогнул Пьер.

— Преувеличивает! — нахмурилась Анна. — Катастрофа повлияла на неустойчивые умы, но их не так уж много.

— Мы, противники космической авантюры, — продолжал Котон, — требуем, чтобы Мировой Совет принял единственно правильное решение: вернуть на Землю людей с Венеры, положить конец губительному эксперименту!

— Возмутительно! — не успокаивалась Анна. — По какому праву он требует?

— По праву гражданина земного шара, — возразил Пьер, — и притом не он один.

Как видно, не все люди считают мою идею правильной…

Он осекся. Где уж тут говорить о его идее! Он выключен из жизни человечества.

Пьер задумался. Ужин заканчивался в молчании.

Анна не могла долго оставаться спокойной. В то время как ее мать, пользуясь несложной системой кнопок, отправляла посуду в мойку микрорайона, она подбежала к мультитону — клавишному многотембровому инструменту, бегло прошлась пальцами, и поток сливающихся звуков, от несильных высоких до победно гудящих низких, заполнил комнату. Потом села и в бешеном темпе повела старинную тарантеллу. Наслаждаясь музыкой, Пьер продолжал любоваться дочерью: матовое лицо, белокурые волосы, голубые глаза. Внешностью вся в мать, а неукротимым темпераментом — в него. Внезапно оборвав музыку на высокой, звенящей, медленно замирающей ноте, Анна повернулась к отцу:

— Ну так как? Летим утром?

— Да, конечно.

Ольга внимательно взглянула на Пьера, ласковая улыбка тронула ее полные губы.

Неожиданно для себя Мерсье в эту ночь спал лучше, чем в предыдущие, — просыпался всего два раза и ненадолго, тогда как в последние дни его начала одолевать бессонница.

Затерянный в океанской пустыне островок, где работала Анна, находился в стороне от больших мировых дорог — от трассы ракет дальнего сообщения. Чтобы добраться туда, надо было сделать две пересадки.

Утром, впервые за много времени, вся семья вышла из дому вместе. Синее озеро лежало ровной гладью. В синем небе медленно плыло несколько бесформенных тучек. Снежные вершины в чистом воздухе казались призрачными. Они походили на белые облака, которые вот-вот растают.

По берегам озера и склонам гор в живописном беспорядке были разбросаны здания — от больших, многоэтажных до маленьких, индивидуальных домиков, — каждый выбирает жилье по своему вкусу.

Через десять минут пешей прогулки Мерсье с женой и дочерью пришли на станцию ближних вертолетов.

Машина шла невысоко, и отчетливо были видны внизу снежные вершины, зеленые склоны и долины, синие осколки озер, синеватые ленты рек. Здесь, в Альпах, климат оставили без изменения, и сюда по-прежнему со всего мира стекались туристы любоваться нетронутыми красотами природы, наслаждаться горным спортом.