— Добрый день. Меня зовут Елена Юстина, — объявила Елена, которая умела вести себя спокойно, даже при виде двенадцатидюймового ножа в руках моей родительницы над миской с миндальным фаршем. — Мой отец — сенатор Камилл Вер. Служанка ждет меня снаружи. Я надеялась поговорить с Дидием Фалько. Я его клиентка.

— Я — его мать! — заявила моя мама, словно Венера с покрытыми пеной ногами, выступающая от имени Энея. (Учтите, я не думаю, что благочестивый Эней, этот несносный самодовольный хлыщ, питался рыбой, которую его прекрасная мать богиня сама для него чистила и фаршировала.)

— Я так и подумала, — ответила Елена в своей спокойной, приятной манере, глядя на неприготовленный для меня ужин так, словно ей очень хотелось, чтобы ей предложили остаться. — Однажды вы позаботились о моей двоюродной сестре Сосии. Я очень рада, что мне представилась возможность вас поблагодарить.

После этого она поправила покрывало и скромно замолчала, как делает молодая женщина после обращения к старшей, если обладает воспитанием. (До этого ни одна женщина, которая знала меня, не считалась с моей матерью и не проявляла такта в общении с ней. Это было впервые.)

— Марк! — заорала мама, сбитая с толку, после того как над ней так вежливо одержали верх. — К тебе по делу!

Пытаясь выглядеть беззаботным, я вошел в комнату. Мама схватила тарелку с рыбой и вышла на балкон, в знак уважения к клиентке, которой не требуются свидетели. Это не было настоящей жертвой — она все равно могла подслушивать и с балкона. Я предложил Елене стул, предназначенный для клиентов, а сам устроился с другой стороны стола. Выглядел официально.

Наши глаза встретились — и мое актерство рухнуло. Елена пыталась решить, рад ли я ее видеть. Я точно также осторожно наблюдал за ней. В одно и то же мгновение наши глаза загорелись от нелепости ситуации. Нам обоим хотелось смеяться над собой. Затем мы просто сидели в тишине, которая говорила сама за себя, и счастливо друг другу улыбались.

— Дидий Фалько, я хотела бы обсудить оплату твоих услуг.

Глядя одним глазом на балкон, я потянулся через стол и коснулся кончиков ее пальцев. Меня словно пронзило током, и на руках выступила гусиная кожа.

— Что-то не так с представленным мною счетом, госпожа?

Она вырвала руки в настоящем негодовании.

— Что означает «спорные вопросы»? — спросила она. — Пятьсот сестерциев за что-то, что ты даже не объясняешь?

— Это просто выражение, которое используют некоторые счетоводы. Я советую тебе просто как следует поторговаться — поспорить и не платить! — я улыбнулся. Она поняла, что это было только поводом, чтобы пригласить ее ко мне.

— Хм! Я об этом подумаю. Мне следует поговорить с твоим счетоводом?

— Я никогда не пользуюсь услугами счетовода. Половина из них умеет только рассчитывать процент, положенный им в виде оплаты услуг, а у меня достаточно нахлебников и без какого-то лысого финикийского учетчика и его чахлого болезненного помощника, которые также хотят ко мне присосаться. Когда будешь готова, тебе лучше поговорить напрямую со мной.

Я вперился на Елену честным взглядом, предполагая таким образом напомнить ей про вечер, который ей следовало забыть, но прекратил это, потому что мое собственное сердце билось слишком часто. Я чувствовал себя легкомысленно и весело, и еще мне казалось, что я потерял две пинты крови. Я прислонился к стене и сплел руки над головой, с улыбкой наслаждаясь ее видом. Елена улыбнулась в ответ. Я наслаждался ее улыбкой…

Я должен был это прекратить. Это было ужасной ошибкой. В жизни мне обычно требовалась какая-нибудь доступная девушка с цветком за ухом, которая будет хихикать, когда я читаю ей свои стихи. Я никогда не стану читать свои стихи Елене. Она сама их прочитает, потом подчеркнет места, где допущены ошибки в правописании и рифмах. Я буду яростно возмущаться, но потом все равно исправлю все так, как она сказала…

— Есть кое-что еще, — заговорила она. Мое лицо расплылось в счастливой улыбке. Наверное, я напоминал бессловесную лягушку. — Очень скоро таможня освободит склад в переулке Ворсовщиков, и туда будет открыт доступ. Отец очень не хочет, чтобы я туда ходила.

Я резко опустил руки.

— В переулке Ворсовщиков было совершено убийство. Твой отец прав.

— Мне на самом деле хочется осмотреться.

— Тогда возьми кого-нибудь с собой.

— Ты пойдешь?

— С радостью. Дай мне знать когда.

Я хитро посмотрел на нее широко раскрытыми горящими глазами. Мой взгляд говорил ей о том, что мы можем сделать на складе перца. Это что-то само по себе будет пикантным. Елена казалась серьезной. Я разумно откашлялся. Она встала, чтобы уйти.

— Завтра твой триумф. Ты пойдешь?

— Не для себя. Выполнять семейный долг. Давай я займусь твоим складом после этого.

Я вылез из-за стола и проводил ее к двери. Мы оставили ее открытой для маскировки, и вышли из квартиры. Тут нас ждало смущение — ее служанка все еще ждала на площадке, где ее оставили.

Некоторые служанки знают, как незаметно исчезнуть, если мужчина хочет поцеловать красавицу, которую они сопровождают. С одной стороны, мне было приятно обнаружить, что служанка Елены не считала, что ее хозяйка захочет быть поцелованной. В то же самое время я пришел в ужас, что госпожа может этого больше не хотеть.

— Наисса, спускайся вниз. Я тебя догоню, — приказала Елена спокойным, деловым тоном.

Мы слушали, как стихают шаги Наиссы, пока она не завернула на следующий пролет. Больше никто из нас не произнес ни слова.

Елена повернулась ко мне с обеспокоенным видом. Я поцеловал ей руку, стоя на расстоянии вытянутой руки, затем немного приблизился и поцеловал другую руку. Я притянул Елену поближе, поцеловал ее в обе щеки. Со вздохом, который повторил мой, она упала в мои объятия, затем одно мгновение мы стояли без движения, а проблемы словно упали с нас, как лепестки с розы после сильного порыва ветра. Все еще сжимая Елену в объятиях и целуя, я медленно повел ее по площадке. В конце концов у начала лестницы я ее отпустил.

Елена пошла вниз. Я наблюдал за ней на всем пути до улицы. Пять минут я стоял на одном месте после того, как она ушла.

Эта женщина изменила мой день.

Я снова уселся за стол, притворяясь, что все в порядке. Лицо покалывало в том месте, где его коснулась Елена перед тем, как уйти.

Меня ждала мать. Она знала, что я много раз, проводив женщину, возвращался домой и долго бродил по комнатам, молча демонстрируя свои чувства. Они приходили, они уходили. Они не угрожали ничьему спокойствию.

Теперь мама с грохотом опустилась на противоположную скамью и поджала губы.

— Значит, это она и есть!

У меня под ребром перевернулось сердце. Я неловко рассмеялся.

— А ты откуда знаешь?

— Я знаю тебя!

Я вытянул подбородок и посмотрел в потолок: заметил новую дыру, в которую попадал дождь. Я подумал о Елене Юстине, представил, какой, вероятно, ее увидела моя мать. Женщина с прекрасной кожей, элегантная, с дорогими, но не вычурными украшениями и прекрасными манерами, а также унаследовавшая от отца способность казаться застенчивой. Правда, странное сочетание внутренней силы и иронии бросалось в глаза. Елена Юстина, сенаторская дочь, которая так холодно разговаривала со мной об оплате и складах, пока ее глаза молча пели о счастье, которое мы разделили… Все знали, что я ищу (когда я вообще удосуживался, потому что поиски проводились время от времени) кого-то типа Марины, девушки моего брата: простую душу, у которой есть разум и симпатичное лицо, способную вести хозяйство и имеющую достаточно собственных друзей, чтобы мне не мешать. Все это знали, я сам это знал.

Я снова уставился в стол, теребя в руках выпавшие веточки полыни.

— Ну! — бросила вызов моя мать. — Мне начинать печь шафранные кексы или надеть черный платок и отправляться плакать в храм Юноны? Что теперь будет?