Руфрий Виталий снова с восхищением фыркнул.

— Затем, куски свинца, из которых извлекли серебро, снова отправляются в плавильню…

— А это зачем?

— Чтобы очистить от различных добавок перед тем, как отправить на продажу. Mars Ultor, Виталий, давай не углубляться в технические детали, иначе мы вообще запутаемся! И так все сложно. Иларий должен знать процедуру…

Виталий положил мне руку на плечо, чтобы я успокоился и говорил тише. Я вспотел от усилий, пытаясь рассказать ему все. Я нахмурился и продолжал.

— После второй плавки исчезают еще какие-то слитки. Правда, поскольку к тому времени их ценность значительно уменьшается, на последнем этапе они исчезают в меньшем количестве, и в этом уже не участвует начальство. Очевидно, это позволяется надсмотрщикам в качестве привилегии, чтобы оставались довольными.

Я замолчал. Я так отвык говорить, что представление всех этих деталей меня утомило. Я отвык ясно выражать мысли. Я видел, что Виталий за мной внимательно наблюдает, хотя после первой попытки он больше не делал предложений вернуть меня в цивилизованное общество. Я правильно выбрал товарища. Он понял все, что я сказал, и все, что это подразумевает.

— Как им это сходит с рук, Фалько?

— Это полностью закрытое сообщество. Никого со стороны сюда не допускают.

— Но у них цивилизованное поселение…

— В котором у каждого пекаря, цирюльника и кузнеца есть право на обеспечение рудников. Специальная лицензия! Все они — люди, и вскоре после появления здесь их подкупают, и они включаются в систему.

— Как ты считаешь, о чем думают молодые мечтатели из форта?

У поселения стояла небольшая крепость, аванпост Второго полка Августа. Предполагалось, что он следит за рудниками. Я улыбнулся Виталию. Вероятно, он предполагал, что после его отставки, вся дисциплина в армии пошла к чертям собачьим.

— Ты говоришь как центурион! Никто не может их винить. Конечно, все операции проходят проверку…

— И офицеров, и солдат следует регулярно менять…

— Их и меняют. И я видел, как из форта к нам приходят расчеты, чтобы оглядеться. Как я понимаю, они путаются, потому что все слитки выглядят одинаково. Как они могут определить, в которых есть серебро, а в которых нет?

— А как кто-то может это определить?

— А-а! Слитки, которые крадут до купелирования, маркируют особым образом:

Т КЛ ТРИФ, четыре раза.

— Фалько, ты это видел?

— Я видел их здесь, и скажи прокуратору Флавию, что я видел один такой в Риме!

Он все еще лежал в чане для отбеливания в прачечной у Лении… Рим! Я когда-то там жил…

Наш разговор прервали. Моя нынешняя жизнь научила меня чувствовать неприятности, как лесной олень, который улавливает их с дуновением ветра. Я коснулся руки Виталия, чтобы предупредить его, и мы быстро изменили выражения лиц.

— Привет, Виталий! Этот мерзавец в чем-то признался?

Это был Корникс — мерзкий и наглый мастер, настоящий специалист по применению пыток к рабам, садист с широкими, словно налитыми свинцом, плечами и лицом, вырубленным, как кусок мяса. Жизнь наложила на него отпечаток. Как только я появился на рудниках, Корникс выбрал меня мишенью для издевок и безжалостно третировал. Однако в его курином мозгу все-таки брезжила мысль, что я когда-нибудь могу вернуться к какой-то предыдущей жизни и рассказать о нем.

Виталий пожал плечами.

— Ничего. Молчит. Завязал рот, словно девственница передник. Мне его оставить еще ненадолго? Есть вам от него какая-то польза?

— Никакой, — соврал Корникс.

Это было неправдой. К этому времени я конечно устал от работы, но при появлении на рудниках был сыт и крепок. Я смотрел в землю, скрывая негодование, пока Виталий и Корникс притворялись, будто ведут переговоры.

— Внимательно следи за ним и заставляй побольше работать, — с упреком в голосе говорил Руфрий Виталий мастеру. Я стоял рядом с жалким видом. — Еще несколько недель туманов и морозов — и он сам запросится домой. Но я не смогу много за него получить в его нынешнем состоянии. Ты не мог бы немного подкормить ублюдка? Я могу поделиться с тобой наградой. Например, пополам?

При этом намеке Корникс мгновенно согласился перевести меня на более легкую работу. Когда Виталий уехал после легкого кивка мне в виде прощания, я закончил работу сборщика серебра из печи и был переведен в возницы.

— Это твой счастливый день, Весельчак! — неприятно ухмыльнулся Корникс. — Пошли праздновать!

До этого мне удавалось избегать привилегии быть выбранным в сексуальные партнеры Корникса, правда, требовалось проявлять изворотливость. Я сказал негодяю, что у меня болит голова. Для снятия боли он со всей силы мне врезал.

Казалось, что быть возницей не трудно. Поскольку мы ехали по гористой местности, то использовали мулов, а в повозку укладывали четыре слитка. Это был большой вес, и ехали мы дьявольски медленно.

В путь отправлялось сразу же несколько повозок. Я следовал во второй, сразу же за главным. Говорили, что новый парень просто не знает дороги. На самом деле, пока себя не зарекомендуешь, начальство принимало предосторожности на случай побега.

Никому из рабов, вкалывающих в рудниках, никогда не доверяли. Тем не менее я к тому времени научился придавать своему лицу честное выражение. Мне доверяли, если вообще кому-то доверяли.

Мне требовалось провести последнюю проверку воровства богатств империи. Покинув рудники, мы проезжали мимо форта, где солдаты считали все слитки и выписывали соответствующий документ — грузовой манифест. Этот документ следовал с серебром до самого Рима. Из Вебиодуна вела одна хорошая дорога — к границе. Все повозки со слитками должны были проезжать по ней, поскольку другие были слишком узкими или слишком неровными для такого груза. Это означало, что все слитки, которые когда-либо покидали рудники, регистрировались в официальном документе — этом самом грузовом манифесте.

Нашей целью был военный порт в Абоне. Чтобы добраться до широкого устья, мы вначале поворачивались к нему спиной, следовали десять миль на восток к дороге вдоль границы, по ней ехали на север к священным источникам, затем — на запад по еще одному ответвлению дороги. В целом путь составлял примерно тридцать миль. К устью подходили тяжелые баржи для перевозки слитков. Они везли их вокруг двух мысов, а затем под охраной британского флота через пролив. Потом они следовали по Европе наземным путем. Большая честь серебра отправлялась на юг через Германию. Его прохождение гарантировало большое количество расквартированных там войск.

Я уже знал Абону. Ничто не изменилось. Мы с Петронием Лонгом когда-то провели там два мерзких года на таможенном посту. Пост так и стоял там, и на нем по-прежнему служили молодые солдаты, и на их новых плащах еще не выцвела краска. Они ходили словно вельможи, игнорируя угрюмых рабов, которые доставили сокровища империи. У всех этих парней были худые лица с заостренными чертами, текло из носа, но в отличие от наших проныр и соглядатаев на рудниках, все они умели считать. Они проверяли документ и внимательно считали все слитки. По прибытии баржей они снова их пересчитывали. Пусть небо поможет Триферу, если что-то здесь не сойдется по количеству или весу.

Все всегда сходилось. Но так и должно было быть. После выезда повозок на дорогу из Вебиодуна, мы всегда останавливались, чтобы возницы могли отлить перед деревней, расположенной перед самой границей. Мы останавливались и отдыхали, независимо от того, требовалось это кому-то или нет. Грузовой манифест менялся, пока мы там находились.

Теперь видел конец. После трех поездок я оказался довольно далеко от начала каравана. И я мог видеть, что происходило после того, как мы покидали эти жалкие плетеные лачуги, в одной из которых не вполне честный работник занимался бумагами. После того как основная часть каравана на идущей вдоль границы дороге заворачивала к северу, последние две повозки тихонечко отделялись и следовали на юг. Использование ворами военной дороги может показаться глупым, хотя это была хорошая дорога, позволяющая быстро передвигаться. От нее велись подходы ко всем плацдармам для высадки морского десанта на южном побережье. Обычный транспорт, который регулярно и открыто проезжал каждую неделю, легко пропустят все войска, которые они только встретят. А отвод Второго полка Августа в Глев ясно говорил о том, что эта часть дороги больше не подвергалась активному патрулированию.