Мягкие формы шизоидного коммуникативного аутизма тесно связаны с аутистичностью. Психологически понятно, что шизоид, природой своей души предрасположенный к интуитивно-глубинному погружению в себя ради поиска Гармонии, беднее оснащен коммуникативными навыками, чем, положим, циклоиды и истерики, для которых очень важно все, что происходит в повседневной жизни вокруг них.
Важным моментом душевной жизни шизоида является сформулированная Э. Кремером психэстетическая пропорция: сосуществование в одном человеке сверхчувствительности и холодности. Кречмер пишет: «Только тот владеет ключом к пониманию шизоидных темпераментов, кто знает, что большинство шизоидов отличаются не только чрезмерной чувствительностью или холодностью, а тем и другим одновременно, и при этом в совершенно различных комбинациях» /71, с. 473/. То есть шизоид может удивлять неожиданной чувствительностью к одним вещам, которая как бы плохо вяжется с безразличием к другим. У Кречмера данная особенность не увязана со всей суммой психики шизоида, характерологически понятно не разъяснена.
М. Е. Бурно полагает /78, с. 37/, что психэстетическая пропорция неотрывна от шизоидной аутистичности и тяги к Гармонии: шизоид чувствителен к тому, в чем он, порой бессознательно, ощущает проявление Духа, связь с ним, и менее чувствителен к тому, в чем такого проявления и такой связи не видит. Порой красивое экзотическое насекомое или древняя черепаха пробуждает в нем высокое чувство Совершенства, Вечности, а любящий его близкий родственник, своим брюзжанием и внешним видом лишь ломающий внутренний строй его души, невольно вызывает отчуждение и холодное отношение. Таким образом, парадоксальность эмоциональной чувствительности шизоида имеет внутренне понятное смысловое обоснование.
Гармония может быть обнаружена не везде: как существуют линии магнитного поля, так для шизоида существуют такие линии в жизни, где он избирательно находит свою Гармонию. Разные шизоиды по-разному ощущают Дух, и соответственно их линии Гармонии разные, что создает для каждого шизоида свой рисунок значимого для себя. У одних эта Гармония предельно эстетизирована и приподнята над вопросами нравственности или безнравственности. У других она прочно сцепляется с теми или иными нравственными постулатами. У третьих тесно связана с житейскими мелочами.
Так, одухотворенная шизоидная женщина не может дома расслабиться, заняться творческими делами, если книги в шкафу хаотично переставлены, а ребенок не выполняет режим дня. Для ощущения Гармонии ей нужно, чтобы в доме все было так, как уютно ее душе, без чего для нее невозможна творческая работа. В этом нет эпилептоидной авторитарности, так как домашний непорядок остро травмирует ее, и, психологически защищаясь, она вынуждена заставлять своих домашних подчиняться себе. Вообще же, если ее чувство внутренней Гармонии не разрушается, желание командовать ей антипатично, она сама боится тех, кто командует. Когда линии ее Гармонии приподнялись над бытом религиозной, мистически-духовной увлеченностью, то быт перестал ее остро ранить.
Поскольку у разных шизоидов разное ощущение Гармонии, то им трудно найти взаимопонимание друг с другом. Для реалистов же то, что для шизоида сверхзначимо, часто оказывается причудливой чепухой. Порой даже психологичному шизоиду трудно донести до окружающих суть своих переживаний так, чтобы они были полностью приняты. Неполным, частичным пониманием шизоид, в отличие от других характеров, бывает неудовлетворен. Понять другого человека ему самому тоже сложно: ибо глубоко понять — это на краткий миг соединиться душой, а как это сделать, если то, что для него свято, для другого вообще не существует. Если аутизм, то есть невозможность адекватно выразить себя, шизоидом может переживаться как терпкое, горькое чувство одиночества, как собственный дефект, закрытость, то аутистичность в моменты вдохновения воспринимается как открытость, способность видеть и чувствовать то, что скрыто от других.
Как же возможно встретиться с Духом и выразить эту встречу на языке реального мира? Встреча может быть непосредственной во время мистического экстаза, дзен-буддистского сатори, медитации, молитвы, в особые периоды жизни. Подобная встреча таинственно остается в душе, и обычные слова не в силах ее выразить. Легче и чаще удается встретиться с Духом и материально воплотить эту встречу через символ.
Символ — это живой знак духовно бесконечного. Как отмечал Юнг: «Знак всегда меньше, нежели понятие, которое он представляет, в то время как символ всегда больше, чем его непосредственный очевидный смысл» /80, с. 51/. Действительно, знак, обозначающий бензоколонку, больницу, столовую — всегда меньше обозначаемых объектов, является скупым, безжизненным слепком с них. Другое дело символ.
Лик на иконе несравнимо больше, чем портрет, в нем, за ним — бесконечность Божественной святости. Когда верующий предстоит иконе, то не он смотрит на нее, а Лик божий зрит сокровенные мысли в его душе.
Символ богат и жив, это дверца в глубинное, а не дорожный указатель. Одинокая хрупкая снежинка, в темноте лунной ночи падающая на холодную неприветливую землю, может переживаться кем-то, как символ человеческой судьбы. Символ тяготеет к бездонности, многозначности. Знак чем однозначней, тем лучше; символ чем полифоничней, тем ценнее. Животное может неплохо распознавать знаки, но понять символ оно неспособно. Символ раскрывается лишь духовному взгляду. При плоском, механическом взгляде он вырождается в знак. Таинственная многозначность символа не просто приписывается ему, а в момент духовной встречи раскрывается как живущая в нем, из него. Для шизоидов символами могут являться иконы, полотна В. Кандинского, А. Матисса, Н. Рериха, М. Нестерова, А. Модильяни и многих других. Символами является восточный сад камней, японская икебана, философичные хокку, многие стихи М. Лермонтова, А. Ахматовой, Н. Гумилева, А. Блока, Б. Пастернака.
Приближение к Духу также возможно передать волшебно-сновидными образами, лишенными полнокровной земной телесности, тяжести материального, что можно видеть на картинах Боттичелли, Шагала, Борисова-Мусатова и других. Кинорежиссер Андрей Тарковский в своих фильмах нашел удивительный язык сновидений, когда даже пролитое молоко, капающее со стола на пол, чарует нас чем-то нездешним. Вся вроде бы обычная реальность сдвинута каким-то таинственным образом и оживает неведомой жизнью. Слушая наиболее возвышенные произведения Баха и Бетховена, ощущаешь небесную высоту, на которую возносится их необычайно стройная, гармоничная музыка. Подобной высоты не ощутишь в музыке синтонных композиторов.
Интересно, что телосложение, жесты, форма лица шизоидов нередко несут в себе символику. Возникает ощущение, что человек жестами не только комментирует свою речь, но и будто бы пишет ими некие тайные, загадочные письмена (вспомним пластику движений французской певицы П. Каас и мимического актера Марселя Марсо). Порой внешние проявления шизоидного человека не дают судить о том, что скрывается за ними.
Э. Кречмер писал, что «многие шизоидные люди подобны римским домам и виллам с их простыми и гладкими фасадами, с окнами, закрытыми от яркого солнца ставнями, но где в полусумраке внутренних помещений идут празднества» /71, с. 468/. Для шизоидов, по наблюдениям Кречмера, характерно лептосомное телосложение: узкий крепкий стан, вытянутое лицо и острый длинный нос. Но, как показывает практика, может встречаться и астеническое, и диспластическое телосложение с нередкими здесь элементами легкой эндокринной аномалии. Иногда отмечается сложение тела, похожее на пикническое. Нередко шизоидная лептосомность несет в себе крепкую, сухую жилистость, в таких случаях, как правило, отмечается хорошее телесное здоровье.
Итак, ядро шизоидного характера можно представить следующим образом:
1. Аутистичность: самособойность мышления и склонность к идеалистическому мироощущению, тяга к Гармонии.
2. Мягкие формы коммуникативного аутизма.
3. Заостренные переживания личностного одиночества и закрытости.
