Однако, как правило, она просто предпочитала не обсуждать эту тему. Прошло совсем немного времени, и воспоминания Андреа об отце стали затягиваться туманом. Возможно, Рейнольдс Банкрофт, племянник патриарха семейства, был паршивой овцой, но когда его родственники сомкнули ряды, отторгая чужачку, Лора возненавидела весь клан.
Из преданности матери Андреа всегда стремилась соответствовать высоким стандартам Банкрофтов, не будучи при этом одной из них. Еще в старшей школе в окрестностях Хартфорда, а затем все чаще в колледже кто-нибудь поднимал брови, услышав ее фамилию, и спрашивал, имеет ли она отношение к «тем самым Банкрофтам». Андреа всегда это отрицала. «Никакого, – говорила она. – Абсолютно никакого». Впрочем, это действительно было очень близко к правде, и Андреа считала предательством любые претензии на то богатство, от которого отказалась ее мать. «Драгоценный яд» – так называла его Лора, подразумевая право, принадлежавшее ее дочери по рождению. Подразумевая деньги. Уйдя от Рейнольдса, она ушла от образа жизни, от мира роскоши и изобилия. Как отнеслась бы мать к решению Андреа? К троекратной подписи под договором? К этому «да»?
Андреа покачала головой, одергивая себя. Между этими двумя решениями нельзя ставить знак равенства. Ее мать вынуждена была бежать от несчастливого замужества, чтобы не потерять свою душу. Быть может, теперь судьба как-то расплачивалась с ней, возвращая следующему поколению то, что было отобрано у предыдущего. Быть может, это поможет ей обрести свою душу.
Кроме того, хоть Рейнольдс Банкрофт и был тем еще сукиным сыном, сам фонд Банкрофта, несомненно, это что-то очень-очень хорошее. Ну а что можно сказать о прародителе фонда, его стратеге и главе: разве он также не один из Банкрофтов? Как он ни боролся с шумихой, поднятой средствами массовой информации, факты оставались фактами. Поль Банкрофт – не просто великий филантроп; он является одним из величайших умов послевоенной Америки – в прошлом изгой академического сообщества, крупнейший теоретик человеческой морали, человек, которому действительно удалось воплотить высокие принципы в жизнь. Клан, в чьих рядах состоит Поль Банкрофт, имеет все основания гордиться. И если именно под этим понимается «быть настоящим Банкрофтом», нужно стремиться к тому, чтобы оказаться достойной этого.
Мысли Андреа, как и ее настроение, то взлетали вверх, то падали вниз. Она увидела свое отражение в зеркале, и у нее перед глазами тотчас же возникло осунувшееся, блеклое лицо матери. Такое, каким Андреа видела его в последний раз перед автокатастрофой.
Вероятно, сейчас был не лучший момент оказаться в одиночестве. Андреа еще не оправилась после разрыва с Брентом Фарли. Ей следовало бы предаваться буйной радости, а не погружаться в болезненные воспоминания. Ужин в кругу друзей – вот чего требовало такое событие. Андреа всегда не переставала твердить своим знакомым, что жизнь любит экспромты; почему бы в кои-то веки не попробовать поступить так самой? Сделав несколько телефонных звонков, молодая женщина быстро проехалась по магазинам, закупая все необходимое, и накрыла стол на четверых. Très intime.[11] Призраки прошлого исчезнут в самое ближайшее время. Нет ничего странного в том, что она с таким трудом привыкает к неожиданному известию. Но, господи, уж если это не повод для торжества, то что же может им быть?
Тодд Белнэп порывисто вскочил с места.
– Вы что, издеваетесь надо мной?
– Пожалуйста, успокойся, – протянул Гаррисон. – Как это кстати – объект умирает до того, как ты успел подключить прослушивающую аппаратуру. Так что нет никаких записей, никаких свидетельств того, что же произошло на самом деле.
– За каким хреном мне бы понадобилось убивать этого ублюдка? – Белнэп напрягся, его захлестнула ярость. – Мне удалось проникнуть в личное логово Ансари, я вот-вот был готов нашпиговать его кабинет всевозможной аппаратурой, которая позволила бы нам раскрыть всю сеть торговли оружием. Вы сказали, не подумав.
– Нет, это ты ни о чем не думал. Ты был ослеплен злобой.
– Да? И почему же это?
– Наши пороки всегда являются продолжением наших добродетелей. На самом конце любви и верности долгу находится слепая, разрушительная ярость. – Холодные серые глаза Гаррисона копались в душе Белнэпа, словно зонд, пробирающийся по его внутренностям. – Не знаю, кто тебе это сказал, откуда просочилась эта информация, но ты узнал о том, что произошло с Джаредом. Ты решил, что за этим стоит Ансари. И расправился с ним.
Белнэп вздрогнул, словно от пощечины.
– Что произошло с Джаредом?
– А то ты не знаешь, – язвительно заметил Гаррисон. – Твой тупоголовый приятель был похищен в Бейруте. Вот ты и прикончил того типа, который, как тебе показалось, устроил похищение. Первая реакция, вызванная яростью. И, как следствие, провалил ко всем чертям всю операцию. В данном случае твоя хваленая стремительность оказалась совсем некстати.
– Джаред был?..
Заплывшие серые глазки уставились на Белнэпа лучами прожекторов.
– Ты собираешься притворяться, что ничего не знал? Вы двое постоянно были в курсе того, что происходит друг с другом, будто между вами была установлена какая-то невидимая связь. Две консервные банки на одной веревке, на какой бы планете вы ни находились. Недаром ребята прозвали вас Поллуксом и Кастором. В честь близнецов-героев из Древнего Рима.[12]
Белнэп лишился дара речи. Он чувствовал себя парализованным, заточенным в глыбу льда. Ему пришлось напомнить себе о необходимости дышать.
– Вот только, насколько мне помнится, бессмертным был один только Поллукс, – продолжал грузный руководитель разведки. – Так что ты имей это в виду. – Он закинул голову назад. – И не забывай еще вот о чем. У нас нет никаких данных о том, что Ансари имеет хоть какое-то отношение к похищению Джареда. Это может быть делом рук любой из десятка вооруженных группировок, которые действуют в районе долины Бекаа. Любая из них могла принять Джареда за того, за кого он себя выдавал. Но ярость ведь не рассуждает, так? Ты действовал, повинуясь сиюминутному порыву, и в результате долгий, напряженный труд десятков людей был брошен коту под хвост.
Белнэп старался изо всех сил держать себя в руках.
– Джаред подошел вплотную к тем, кто финансирует терроризм. Он разрабатывал сторону покупателей.
– А ты разрабатывал сторону продавцов. До тех пор, пока не сорвал операцию. – Высохший пергамент щек ветерана-разведчика сморщился в усмешке.
– Вы что, не только глупы, но еще и глухи? – отрезал Белнэп. – Я же говорю: Джареда похитили как раз в тот момент, когда он подошел вплотную. Это неспроста. Или вы хотите сказать, что верите в случайные совпадения? Лично я не знаю ни одного разведчика, который в них верил бы. – Он умолк. – Забудем обо мне. Нам нужно поговорить о Джареде. О том, как его вызволить. Можете провести любые расследования и разбирательства. Я прошу лишь о том, чтобы вы подождали неделю.
– Чтобы узнать, чтó еще ты успеешь испортить за это время? Ты меня не понял. Наша организация больше не нуждается в таких, как ты. Нам нужна в первую очередь выполненная работа, а не удовлетворение каких-то личных амбиций. А ты у нас вечно разыгрывал свои собственные драмы, разве не так?
Поток гнева и отвращения:
– Во имя всего святого, вы хоть послушайте, что несете…
– Нет, это ты послушай меня. Как я уже говорил, сейчас на дворе совершенно другая эпоха. Треклятая комиссия Керка ковыряется у нас в заднице затянутым в перчатку пальцем. Уравнение «цель оправдывает средства» больше не в твою пользу. Я еще даже не могу оценить масштабы того ущерба, который нанес твой отвратительно поставленный римский спектакль. Так что вот как обстоят дела: ты с этой минуты отстраняешься от дел. Мы проведем служебное разбирательство, следуя всем правилам и инструкциям. Я настоятельно советую тебе оказать всестороннее содействие комиссии, которая тобой займется. Будешь вести себя хорошо – и мы тихо и мирно отправим тебя в отставку с выходным пособием. Но если вздумаешь встать на дыбы – я лично прослежу за тем, чтобы ты получил все причитающееся. Под этим подразумеваются обвинения в злоупотреблении служебным положением, за что следует наказание вплоть до тюрьмы. Все будет строго по закону.
