— Леди, я же привязан к этой чертовой качалке!

— Прекрати, — сказала Дези. — Можно подумать, ты два последних года был образцовым мужем.

Стоут зашипел, словно проколотый футбольный мяч.

— Мои адвокаты свяжутся с тобой, Дезирата. А теперь, придурки, лучше развяжите меня. — Он выгнул шею, чтобы видеть Твилли. — Что касается моста на Жабий остров, малыш, ни ты и никто другой на этой богом проклятой земле не смогут остановить строительство. Можешь забрать мою жену, мою собаку, но мост будет построен, нравится тебе это или нет. Это называется «неизбежный итог», пацан, и неважно, сколько еще собачьих лап, ушей и яиц ты мне пришлешь. Сейчас же сними эти веревки, пока я не начал орать!

Дези еще не видела мужа в такой ярости. Лицо у него опухло и стало похожим на баклажан.

— Палмер, зачем ты солгал? — спросила она.

Прежде чем Стоут успел на нее обрушиться, Твилли налепил ему на рот новый пластырь и натянул на голову наволочку, скрыв полные ненависти глаза.

— Сын, ты уж с ним помягче, — попросила Эми Спри.

Твилли отволок качалку в дом, а Дези свистнула Макгуину. На обед Эми Спри подала жареных креветок с рисом под домашним соусом из помидоров и базилика. Палмера Стоута подтащили к столу, но он злобным хрюканьем дал понять, что не особенно голоден.

— Если передумаете, тут еще много осталось, — сказала Эми Спри. — Извините, детки, что нет вина.

— Мама бросила пить, — объяснил Твилли.

— Знай я, что вы приедете, купила бы бутылочку прелестного «мерло».

— Все хорошо. Еда восхитительная.

— А как же ваш песик?

— Он потом поест, миссис Спри. Для него в машине целая сумка еды.

На десерт был шоколадный чизкейк. Твилли отрезал себе второй кусок, когда мать сказала:

— Отец о тебе спрашивал.

— Ты с ним все-таки общаешься?

— Звонит время от времени. Между загулами.

— Ну и как меняется береговая линия на Западном побережье?

— Об этом я и хотела рассказать. Он отошел от дел.

— С ума сойти! Бросил или ушел на пенсию?

— Вообще-то у него отобрали риэлторскую лицензию.

— В Калифорнии?

— В детали он не вдавался.

Твилли все не мог поверить:

— Наверное, нужно кому-то выпустить кишки, чтобы лишиться лицензии в Калифорнии!

— Я сама не поверила, сынок. Знаешь, чем он теперь торгует? Видеоэлектроникой. Прислал мне рекламный проспект, но я в этом ничего не понимаю.

— Знаешь, что не дает мне покоя, мам? Ведь он мог бросить дело после смерти Большого Фила. При таких деньжищах можно было не торговать вшивыми участками. Уехал бы на Багамы и рыбачил там.

— Он бы не смог, — сказала Эми Спри. — Продавать участки побережья — это у него в крови.

— Не говори так.

— Прошу извинить, — перебила Дези, — но Палмер ведет себя так, будто ему надо в комнату для мальчиков.

— Опять? — Твилли раздраженно встал. — У него пузырь еще меньше совести.

Потом Эми Спри проводила гостей, и Твилли затолкал в фургон качалку с Палмером Стоутом, который пытался вырваться из пут.

— Твилли, что ты собираешься с ним делать? — спросила мать. — Ради бога, подумай хорошенько. Ведь тебе двадцать шесть лет.

— Хочешь его сфотографировать, мам? Он любит сниматься, да, Палмер? — Из-под сбитой наволочки донеслось фырканье. — Особенно «поляроидом».

Дези покраснела, а с качалки раздался придушенный стон.

— Твилли, пожалуйста, не делай ничего, о чем потом пришлось бы жалеть, — попросила Эми Спри и повернулась к Дези: — Поддержите его, ладно? Ему нужно всерьез научиться управлять своим гневом.

Твилли сел за руль, рядом — Дези, а между ними втерся Макгуин, роняя слюни на приборную доску.

— Я люблю тебя, сын, — сказала Эми Спри. — Возьми, я завернула вам остатки чизкейка.

— И я тебя люблю, мам. С днем рождения.

— Спасибо, что не забываешь меня.

— Качалку я тебе верну.

— Не спеши.

— На будущий год, а может, раньше.

— Когда будет удобно, — сказала мать. — У тебя много дел, я понимаю.

Весть о губернаторском вето каким-то образом достигла Швейцарии. Роберт Клэпли пребывал в полном раздрызге, когда среди ночи позвонил один из банкиров, финансировавших проект «Буревестник».

— Щто злючилось з мост? — раздалось из Женевы в половине третьего ночи, как будто холоднокровная сволочь никогда не слышала о часовых поясах.

Правда, Клэпли все рано не спал, когда зазвонил телефон, — разламывалась голова. Весь вечер он пытался связаться с Палмером Стоутом, поскольку Барби устроили бабью истерику из-за носорожьего порошка. Клэпли вернулся из Тампы и обнаружил, что они заперлись в ванной, а за дверью стереосистема гремит джазом, роком и танцевальной музыкой. Через час девки, хихикая, вышли под ручку. Катины волосы были выкрашены в ярко-розовый цвет — в тон ее топа, а в ложбинке меж загорелых грудей хной нарисована гадюка: с обнаженных клыков хинной рептилии стекали капли яда. Тиш для контраста оделась мужчиной, в любимый костюм Клэпли — угольно-серый, от Армани, — и наклеила усы.

Клэпли сознавал свою беспомощность, его обуял ужас. Ненормальные девки выглядели вульгарно и совершенно не походили на Барби. Они сообщили, что направляются в стрип-клуб возле аэропорта на конкурс любительниц. Первый приз — тысяча баксов.

— Я дам вам две тысячи, только останьтесь дома, — умолял Клэпли.

— У тебя рог есть? — грубо спросила Катя и подмигнула. — Нет? Ну, мы тебе добудем! — И девушки, хохоча, выскочили в дверь.

Женевский банкир долдонил по телефону:

— Мост, мистер Клэпли, щто злючилось?

Снова и снова Роберт Клэпли пытался объяснить упрямому дуболому, что нет причин для беспокойства. Честно. Верьте мне. Губернатор — близкий друг. Вето — всего лишь хитрый ход. Мост будет. Остров Буревестника — дело решенное.

— Ради бога, успокойтесь, Рольф, — кипятился Клэпли. Он ответил на звонок лишь потому, что подумал — наконец-то откликнулся раздолбай Стоут, либо звонят из окружной полиции нравов Палм-Бич, где сидят в кутузке драгоценные Катя и Тиш...

— Но газет говорить...

— Рольф, это политика. Провинциальная политика Флориды, только и всего.

— Да, но видите ли, мистер Клэпли, столь большой кредит, что мы вам выдельять...

— Да знаю, сколько вы мне выдельять...

— Сто дьесять милльон американский доллар...

— Я помню сумму, Рольф.

— Подобный новость, естественно, вызвать определенный озабоченность. Понимать, да? При нашей открытость.

— Конечно. Говорю еще раз, и вы спокойно можете передать это своим компаньонам: беспокоиться не о чем. Понятно? Теперь вы это скажите.

— Щто?

— Повторите. Давайте, за мной: БЕСПОКОИТЬСЯ НЕ О ЧЕМ. Вперед, Рольф, я хочу послушать.

Проблема состояла в том, что Клэпли не привык сотрудничать с банкирами. Прежде он работал с наркоторговцами — преступниками, если говорить точнее, которые проявляли большую гибкость и прагматизм в затруднительных ситуациях. Обычный контрабандист существовал в мире, кишащем пронырами, жуликами и прохвостами. Он никогда не знал заранее, как сложится день, и, занимаясь поставкой наркотиков, оружия, денег, привычно подвергался безумному риску, которого юный Рольф из Женевы не мог даже вообразить. Открытость? Недоумок не понимает значения слова.

— Ну, Рольф?

— Безпокоица не о чьем.

— Молодчина! — сказал Клэпли.

Он обратился к швейцарским банкирам лишь потому, что проект «Буревестник» стал слишком крупным для наркоденег; во всяком случае, имевшихся у Роберта Клэпли. Ну, Жабий-то остров он купил самостоятельно, без напряга. Однако требовались более серьезные суммы для расчистки острова и превращения в гольф-курорт мирового класса. Единственный осуществленный Клэпли проект — семнадцатиэтажная многоквартирная башня в конце Брикелл-авеню в Майами — финансировался исключительно на доходы от марихуаны и кокаина, которые он отмывал и ссужал себе через подставную холдинговую компанию в Голландии. Клэпли охотно прибегнул бы к той же афере и с островом Буревестника, но у него не было свободной наличности в сто с лишним миллионов долларов, а единственные люди, у кого она имелась, не нуждались в Роберте Клэпли и его капиталах: бывалые колумбийские отмывальщики денег предпочитали коммерческую недвижимость жилой.