Ноздри окружного прокурора раздувались и втягивались, словно ища дурной запах, который они, несмотря на весь свой опыт, не могли учуять.

Выяснилось, что настоящее имя Маггера — Кертис Перри Хэтауэй. Фрэнкелл быстро вытянул из него сведения о том, почему его «иногда» называют Маггером. («Зачем вы об этом спросили?» — осведомился позже Эллери. «Потому что, — ответил адвокат, — если бы я этого не сделал, то его спросил бы об этом Херман. Я просто вырвал у него жало».)

— Каким образом вы получили это прозвище, мистер Хэтауэй?

— В детстве я сломал нос, играя в бейсбол, — ответил Маггер. — Это обезобразило мою физиономию, а я к тому же привык строить рожи, так как стыдился этого. Вот меня и прозвали Маггером.

— О господи! — пробормотал Гарри Берк.

— Вы находитесь под присягой как свидетель защиты, я бы сказал — самый важный свидетель, — продолжал Юрай Фрэнкелл. — Поэтому нам нужно быть твердо уверенными, что судья и присяжные понимают, кто вы и какое отношение имеете к делу, дабы позднее никто не мог заявить, будто мы пытались что-то скрыть…

— Он имеет в виду меня! — всполошился окружной прокурор. — Я возражаю против такой формулировки!

— Мистер Фрэнкелл, у вас имеются еще вопросы к этому свидетелю?

— Очень много, ваша честь.

— Тогда задавайте их.

— Мистер Хэтауэй, вы только что объяснили нам, каким образом получили прозвище Маггер. Есть для этого какая-либо иная причина?

— Для чего?

— Для того, чтобы вас так называли.

— Нет, сэр, — ответил Маггер.

— Мистер Хэтауэй… — снова начал Фрэнкелл.

— Подсказка свидетелю! — перебил окружной прокурор.

— Не вижу, в чем произнесение имени свидетеля может быть подсказкой, — отозвался судья. — Продолжайте, мистер Фрэнкелл.

— Мистер Хэтауэй, на вас есть досье в полиции?

Маггер выглядел обескураженным.

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Не важно почему. Отвечайте.

— Меня несколько раз арестовывали. — Тон Маггера подразумевал: «А кого нет?»

— По какому обвинению?

— Они называли это уличным ограблением. Да я в жизни никого не грабил! Когда грабишь людей, ты их обижаешь, а я не из таких. Но если тебе хоть раз это пришили…

— Свидетель, ограничьтесь ответом на вопрос, — прервал судья. — Мистер Фрэнкелл, мне не нужны речи вашего свидетеля.

— Отвечайте на мой вопрос, мистер Маггер.

— Но они мне шьют…

— Не является ли это еще одной причиной, по которой вас иногда называют Маггер, мистер Хэтауэй? Ведь полиция несколько раз ловила вас во время попытки ограбления.

— Я же говорил вам — они мне пришили…

— Хорошо, мистер Хэтауэй, мы вас поняли. Но главная причина, по которой вы с детства носите это прозвище, заключается в том, что вы в детстве сломали нос, играя в бейсбол, а потом часто корчили забавные гримасы?

— Да, сэр.

— Мне казалось, этого свидетеля вызвали давать показания в пользу вашей подзащитной, а не себя самого, — обратился судья к Фрэнкеллу. — Нельзя ли перейти к делу?

— Да, ваша честь, но мы не хотим ничего утаивать от суда и присяжных…

— Попрошу без демагогии, адвокат!

— Хорошо, сэр. Мистер Хэтауэй, вы знали человека по имени Джон Тьюмелти?

— Кого-кого? — переспросил Маггер.

— Более известного как Спотти.

— Ах, Спотти! Конечно, знал. Он был моим приятелем.

— Где он сейчас?

— В холодильнике.

— Вы имеете в виду, в городском морге?

— Ага. Вчера вечером его прикончили. Кто-то воткнул ему перо в спину, пока он дремал. — Маггер говорил с возмущением, словно ему было бы легче, если бы Спотти погиб, будучи настороже и стоя лицом к лицу с убийцей.

— Поэтому Спотти не свидетельствует сегодня в пользу мисс Спанье?

— Возражаю! — крикнул прокурор, взмахнув кулаком.

— Протест принят, — кивнул судья. — Вы сами отлично это знаете, мистер Фрэнкелл. Вычеркните вопрос. Присяжные не должны его учитывать. — Маггер открыл рот. — Свидетель, не отвечайте! — Маггер тут же закрыл рот. — Продолжайте, защитник.

— Прежде чем мы перейдем к самой сути вашего свидетельства, мистер Хэтауэй, — сказал Фрэнкелл, — я хочу прояснить кое-что для этих добрых леди и джентльменов из жюри. Я спрашиваю вас — и помните, что вы под присягой, — предлагали ли вам деньги или другое материальное вознаграждение за ваши показания по этому делу?

— Не предлагали ни цента, — не без горечи ответил Маггер.

— Вы в этом уверены?

— Конечно, уверен.

— Подзащитная тоже не предлагала?

— Кто-кто?

— Леди, которую обвиняют.

— Нет, сэр.

— И я тоже?

— Вы? Нет, сэр.

— А кто-либо из друзей мисс Спанье?

— Нет, сэр.

— И никто…

— Сколько раз он должен отвечать на один и тот же вопрос? — осведомился окружной прокурор.

— И никто из связанных с защитой?

— Я уже говорил. Никто.

— Тогда почему вы согласились свидетельствовать, мистер Хэтауэй?

— Коп сказал мне, что, если я не буду отвечать на их вопросы, они сообщат офицеру, который отвечает за меня после условного освобождения.

— Вот как? Полиция предупредила вас об этом во время допроса? Когда это было?

— Ночью, когда прикончили Спотти.

— Значит, вы даете показания — правдивые показания — под давлением полиции?

— Протестую! — рявкнул окружной прокурор. — Необоснованный вывод! Дальше мы услышим о жестокости полиции при рутинном следствии!

— Сядьте на место, мистер окружной прокурор, — вздохнул судья. — Мистер Фрэнкелл, формулируйте ваши вопросы должным образом. Я уже устал напоминать вам. Никакие показания этого свидетеля не указывают на полицейское давление.

— Прошу прощения, ваша честь, — виноватым голосом произнес Юрай Фрэнкелл. — Суть в том, что свидетель дает показания в результате допроса с пристрастием, проведенного полицией, а не подкупа со стороны защиты…

— И не употребляете слова «допрос с пристрастием», мистер Фрэнкелл! Продолжайте!

— Да, ваша честь. Теперь, мистер Хэтауэй, я хочу вернуться к определенным событиям, происшедшим вечером в среду 30 декабря.

Атмосфера в зале суда сразу же стала напряженной. Казалось, все присутствующие — присяжные, публика, пресса — говорят себе: «Сейчас начнется!», не зная, что именно начнется, но чувствуя по поведению Фрэнкелла, что беднягу обвинителя ждет серьезный удар. Даже судья склонился вперед. Ведь именно вечером 30 декабря Джи-Джи Гилд отправилась в мир иной.

— Вы помните этот вечер, мистер Хэтауэй?

— Да, — ответил Маггер так горячо, словно стоял у алтаря.

— Прошло уже немало времени. Почему вы запомнили именно этот вечер?

— Потому что мне здорово повезло. — Маггер облизнул пересохшие губы. — Такого со мной еще не случалось.

— Что же столь необычное произошло в тот памятный вечер, мистер Хэтауэй?

Маггер колебался, беззвучно шевеля губами.

— Мы ждем, мистер Хэтауэй, — терпеливо произнес Фрэнкелл. Его взгляд говорил: «Перестань выглядеть так, будто репетируешь твои показания, черт тебя побери!»

— Ну, дело было так, — заговорил Маггер. — Вечер был холодный, а у меня не было ни гроша. Вот я и подошел к тому парню и спросил, не поможет ли он мне. «Конечно, приятель», — ответил он, достал бумажник, порылся в нем и сунул мне в руку деньги. Я посмотрел и чуть не свалился в обморок. Пятьдесят баксов! Я все еще размышлял, не снится ли мне это, а он говорит: «Сейчас время веселиться, старина. Но не будем забывать, что уже гораздо позже, чем мы думаем. Так что возьмите и это». Он вынул из кармана часы, протянул мне и ушел, шатаясь, прежде чем я успел хоть слово сказать.

— Шатаясь? Вы имеете в виду, что он был пьян? — быстро спросил Фрэнкелл, не глядя на присяжных.

— Я не имею в виду, что он был трезв, — ответил Маггер. — Успел здорово нагрузиться. Славный парень. Лучший из всех, кого я встречал. — Эллери не удивился, когда Маггер добавил: — Благослови его Бог.

— Где произошла эта встреча?

— На углу Сорок третьей улицы и Восьмой авеню.