Все происходившее награждения напоминает мне какой-то дурной сон, бред пьяного дворника! Мой краковский знакомец, Зепп Блашке, который теперь стал одним из адъютантов Гиммлера находит меня в праздничной суматохе и вручаетл мне отдельную награду рейхсфюрера — номерную повязку войск СС, а после добавляет его личный подарок — два замечательных пейзажа Левитана, Бог знает каким путем оказавшихся во французских трофеях. Правда, мне снова удается отдариться: в одном из лондонских домов я обнаруживаю великолепную коллекцию древнегреческих гемм. В конце концов, кому какое дело, что этот дом когда-то назывался Библиотекой Британского Музея? Продать такую находку было бы несколько затруднительно, а держать дома — бессмысленно. Но отдавать просто так трофейной службе — как-то не то жаль, не то обидно. Поэтому я нашел этой коллекции самое удачное применение — подарить ее хорошему и приятному человеку. Мы крепко принимаем с Зеппом и я знакомлю его с Лемке, тоже заглянувшим на огонек. Подвыпив, Лемке, под большим секретом, рассказывает мне, что Гиммлер просил у Миллера разрешения сделать меня… немцем! Зепп с важным видом подтверждает это и добавляет, что рейхсфюрер хочет присвоить мне звание бригаденфюрера и дать под команду тяжелую танковую бригаду своего имени. Если они не врут, а, похоже, что нет, то именно со мной могло бы сбыться пожелание генерала Ермолова, как раз попросившего Александра Благословенного произвести его в это звание. Пока Миллер отказал и, слава Богу, что отказал, но если мне очень захочется, то дорога открыта. Вот так. Макс, который тоже с нами, стал русским помещиком, а мне предлагается стать немецким генералом. Чудны дела твои, Господи!

А на следующий день мы снова идем в бой. И, сдается мне, что посылают нас не в бой, а на убой. Наша задача — добраться до правительства Британии, бежавшего в направлении на Глостер и Челтенхам. Без чьей-либо помощи мы должны взломать оборону британцев на реках Кольн и Рэй. А там — там засели не совсем строевые и не совсем обычные части. Там отбивается весь оставшийся цвет британской армии: 1-ая королевская десантная бригада, оставшаяся половина королевской гвардии, гвардейская дивизия морской пехоты, валлийские королевские стрелки и кадеты из Сандерхерста. Им удалось стянуть туда изрядное количество артиллерии, на аэродромах — почти все уцелевшие самолеты RAF, на позициях — все уцелевшие танки. А против них мы — потрепанная танковая бригада, потрепанная мотострелковая, русские, немецкие и итальянские десантники с легким оружием, а из поддержки — только Моспанов, потерявший над Лондоном десяток своих штурмовиков и Владимиров со своими эрэрсами. Нам объяснили, что мы — единственные сейчас боеспособные части, но подозреваю, что на смерть нас посылают, просто чтоб не болтали лишнего. Нет человека, нет проблемы…

Спасибо, что хоть боеприпасов не пожалели. А то ведь могли и с тем, что осталось отправить. Должно быть, немцы постарались, а то с наших бы сталось… Ладно, чего выть без толку…

— Скалы, слушать меня! Я — Утес! Начали! Уступом вправо, Скала-3 — на месте!

На британских позициях еще встают столбы разрывов 40-см гостинцев Владимирова, а мы уже начинаем движение. Бройер послал с нами один свой полк, который частью разместился на броне, а частью топает следом за «бэхами» Одинцова. Единственно что нас пока выручает — наша сыгранность. Все действия много раз отработаны и доведены до автоматизма.

Если верить путеводителю, который у меня сейчас выполняет роль стратегической разведки, глубина Кольна редко где превышает 4 фута, а, в основном, — не свыше 3. Течение — 8 футов в минуту. Берега очень красивы. Ловится форель…

Так, ну, с рыбалкой мы, пока, подождем, красотами берегов нам любоваться тоже некогда, а вот глубины меня устраивают. И раз форель ловится — значит, дно каменистое. Это хорошо. Это очень хорошо. Моспанов сбросил пару бомб в реку и подтвердил данные путеводителя, так что в брод мы должны пройти.

— Вперед, охламоны, быстрее, вашу мать!

Танки с ревом несутся через реку, поднимая веера брызг. Вот первый уже на берегу, второй, третий… О черт, один застрял. Второй. Экипаж лезет было из машины, но их тут же накрывает близким разрывом снаряда. Дьявольщина!

— Скалы! Скалы! Я — Утес! Идти по разведанным бродам! Как поняли?

Они поняли. Танки идут след в след. Так надежнее. Перун-заступник, сделай так, чтобы дно было твердым… Есть! Перун на нашей стороне! Мой «тринадцатый», натужно взревев вылетает на берег. Держитесь, суки, мы пришли!

По броне часто-часто стучат мелкокалиберные снаряды. Кажется, будто толпа чертей взгромоздилась на броню и лупит молотками! Дурачки! Наша броня не по вашим стволам.

— Зиновий! Найди этих наглецов!

— Будет сделано, — шипит он сквозь зубы.

Его руки мечутся, словно у пианиста. Башня поворачивается, и грохот орудия ударяет по барабанным перепонкам. Но даже в этом грохоте слышно довольное колыбановское «Есть, сука!»…

…Мы вихрем проносимся над окопами. Немцы валятся вниз с брони, и в траншеях начинается резня. Мотострелки Одинцова, подойдя на своих БТРах поближе, торопятся принять в ней участие и это получается у них так лихо, что сопротивление британцев мгновенно ослабевает. Но внезапно вспыхивает кто-то из батальона Савчука. Смертники, мать-перемать!

— Следить! Всем следить! Смертники! — выкрикиваю я в микрофон, и тут у меня все обрывается внутри…

Сквозь триплекс я вижу, как к нам бросается паренек в хаки. Его лицо перекошено ненавистью, а к животу прижат металлический блин противотанковой мины. Словно в замедленной съемке, я вижу как он плывет к нам, его рот открывается в беззвучном крике. Я слишком хорошо знаю, что произойдет сейчас: тяжелый грохот, бьющая по глазам вспышка и огонь, целый океан огня…

На груди у него возникают темные пятна, его отбрасывает в сторону. Только теперь я слышу надсадный грохот пулемета. Наш радист Устинов отпускает рукоять ДТ и произносит негромко:

— Добегался, щенок. Ишь, камиказа, б…!

Устинов, как и я, ветеран маньчжурских компаний, и о японо-китайских смертниках-камикадзе знает не понаслышке…

— Утес! Утес! Я — Гора! — раздается в наушниках голос генерала Горбатова. — Не задерживайся на берегу. Идите в замок Астхолл! Разведка сообщает: Черчилль — там! Поторопись!

— Слушаю, господин генерал!

Значит, Астхолл. Ну, посмотрим по карте… Так: от места нашей переправыпо прямой до Астхолла — 15 километров. Через деревушку Бамптон идет грунтовая дорога, но ее наверняка перекрыли…

— Я — Утес! Скалы — в две колонны. Направление — замок Астхолл.

Пятнадцать километров мы проходим подобно степному пожару. Вот он — замок Астхолл. Ха, какие-то ненормальные мечутся среди мешков с песком и пытаются палить в нас из пулеметов… Вы ошиблись, господа, чтобы остановить нас, вам бы морские орудия надо…

Ах, я, недоумок! Самовлюбленный павлин! У «ЛК» Рубашевского сносит башню. Прямое попадание 4,5 дюймовым снарядом. Господи Боже, какой же я идиот! Расслабился, поверил, что уже все кончилось…

— Скалы! Скалы! Зенитки! Рассредоточится!

«Корниловы» расходятся в три линии. «Семерки» выдвигаются вперед и засыпают все подозрительные места своими полуторапудовыми снарядами. Не знаю где точно стояли зенитки минуту назад, но точно знаю, где они находятся сейчас. Передавайте привет Сатане, любезные. У меня еще будет немало шансов нанести ему личный визит…

…Из пехоты первыми к замку попадают, как ни странно, парашютисты Бройера. Судя по всему, они просто бежали часть пути на своих двоих, а потом разжились где-то десятком грузовиков, выкрашенных в цвет хаки. Сейчас они деловито суетятся возле замка, а приехавший вместе с ними Макс и командир полка майор Штенцлер, уговаривают меня не разносить замок на атомы, за девять сожженных танков и погибшего Рубашевского. Мотивируют они тем, что если Черчилля захватят живьем, то сначала отдадут его нам и целых двадцать минут будут любоваться небом, чтобы не мешать теплому дружескому общению. Услышав это, к их просьбе присоединяются и мои офицеры. Мягкий я человек — не могу отказать друзьям…