Что тут возразишь? Единственных итальянцев, которые заслуживали названия солдат, я видел только в Манчжурии, где эти ребята, потеряв в боях добрую половину своих товарищей, научились драться не хуже наших или немцев. Родимцев утверждает, что итальянские парашютисты — тоже ничего себе ребята. Наверное, так и есть. Но все остальные итальянские военнослужащие, от последнего флейтиста до маршала явно не заслуживают высокого звания «солдат»! Да если бы не Рокоссовский — Грациани и посейчас бы еще топтался у Тобрука!

— Единственный способ быстро окончить кампанию в Африке, — вступает в разговор мой бригад-иерарх о. Спиридон, — это удалить оттуда всех итальянцев и поручить дело двум-трем нашим и двум-трем германским дивизиям.

— «Нашим» — это в смысле «охранным»? — невинно интересуется Савчук.

О. Спиридон еще не привык к таким подначкам и ввязывается в бесконечный спор на тему: «Какой род войск играет самую важную роль в современной войне?» Я неодобрительно качаю головой: о. Спиридон — заслуженный вояка. Наперсную гемму он носит на георгиевской ленте и памятных лентах за две прошлых маньчжурских кампании и за борьбу с басмачами. Как-то, недели две тому, «десантеры» подбили его на соревнование по стрельбе, так наш батюшка проиграл две бутылки шампанского. А выиграл — пять! Так что, к о. Спиридону я испытываю уважение. Просто он еще не служил в таких частях, как наша…

Я уже собираюсь сделать Савчуку внушение, когда в дверях начинается какая-то подозрительная возня.

— Не шуми, — слышу я голос хозяина алюс-бара. — Стесь коспота офицеры ситят. Солтат не пускаем.

— Да пойми ж ты, чухна белоглазая, — в голосе невидимого собеседника хозяина прорезаются истерические нотки, — я ж им должен приказ передать!

— Нелься — упорно нудит свое хозяин. — Стесь коспота офицеры ситят.

Я встаю и иду к дверям. Так и есть — посыльный из штаба корпуса. Кончай гулянку, соратники. Приказ готовиться к погрузке: будет первая высадка с больших кораблей, в условиях приближенных к боевым. Пойдем, Танкист. Не повезло тебе, дружок: сегодня у местных мышей амнистия. Займешься корабельными крысами…

Очередное утро начинается как обычно. Муэдзин с пулемётной вышки заунывно призывает правоверных к молитве: «Исса Акбар»! Не Аллах, а Исса. Исус Христос. Аллаха в наших монастырях упоминать запрещается под страхом немедленной казни. Если на всех остальных стройках народного хозяйства работают лагерники под командованием Министерства Государственной Безопасности, то нам доверен более ответственный участок — строительство новой железной дороги, Байкало-Амурской магистрали. Она пройдёт через всю Сибирь и свяжет четырёхколейной трассой западные и восточные пределы нашего могучего Союза… Контингент у нас особый, это так называемые отщепенцы от Великого Курултая, отказавшиеся подчиниться его решению о переселении на исконные земли в Монголию. Единоверцы отказались от них и передали право решать их судьбы в руки нашей Матери, Русской Православной Церкви. Посовещавшись, святейший Синод постановил использовать этих предателей на строительстве стратегической железной дороги…

Туман наползает из леса, скрывая в дымке перспективу. Заключённые покидают теплушки и строятся на молитву. Видно, что слова «Отче наш» они произносят через силу, но если кто не подчинится — наказание будет мгновенным и строгим, ослушника посадят на муравейник и обольют мёдом. Это летом. Зимой выгонят голым на мороз и обольют водой. А весь вагон оставят без пищи, поэтому все нехотя читают молитву. За этим бдительно следят рядовые иноки с огромными кавказскими овчарками-людоедами. Сегодня пятница, рыбный день. Поэтому после молитвы всем выдают по куску хлеба и по целой рыбине, бывшие мусульмане с жадностью накидываются на еду. Следующую порцию пищи они получат только вечером, после работы, и то только в том случае, если будет выполнена дневная норма по укладке путей…

Раздача инструмента. Вскоре над могучей тайгой возникает неумолчный рабочий шум: лязг металла о камень, скрип колёс, визжание пил, треск дерева. Мы внимательно следим за заключёнными, чтобы не было никаких эксцессов. То что они могут бежать нам не страшно: до ближайшего населённого пункта почти пятьсот километров по глухой тайге, там смельчака быстро сожрут дикие звери или он умрёт с голоду. Но вернее всего — он попадёт в руки местных племён, которые на нём неплохо заработают: его шкура при сдаче властям оценивается в сто рублей. За эти деньги самоеды могут купит две тонны муки и обеспечить всё своё кочевьё пищей на зиму. Цены у нас в России очень низкие. Так что… Заключённые об этом знают. Как знают и то, что сейчас за ними из тайги наблюдают узкие жадные глаза. Бывали случаи, когда зазевавшихся заключённых воровали прямо с работ, чтобы сдать их кожу. Её, как правило, снимают с живых. Поэтому мусульмане, вернее, бывшие мусульмане, стараются не отходить далеко от охранников и держаться в секторе их наблюдения. Заключённые, кстати, в любой момент могут выйти из лагеря, кроме священнослужителей. Этим особая статья. Нужно только согласиться на переселение в Монголию, либо принять христианство. Правитель барон фон Унгерн с радостью принимает всех татар и башкир к себе на службу. Каждому такому поселенцу выдаётся стадо коров, табун лошадей, отара овец. Так же полный комплект домашнего имущества: юрта, посуда, одежда, снаряжение и даже оружие. А так же жена, из полячек или француженок. Желающие могут взять даже двух или трёх. Обязателен так же один ребёнок на воспитание. Этот может быть только из испорченных славянских племён. Вернее всего опять же поляк. Выкресты же могут поселиться где угодно. Но опять же под надзором Православной Церкви. За ними устанавливается особый надзор по соблюдению правил и уставов Церкви. За нарушение — назад в монастырь без права выхода на волю.

Наблюдаю как работают заключённые. Они трудятся из последних сил, стараясь выполнить норму и обеспечить себе обед. Валятся на землю могучие вековые стволы елей и сосен, взблёскивает металл сотен лопат и ломов. Безостановочный тупой лязг. Копошение множества тел. Трасса растёт на глазах. Внезапно подбегает инок:

— Господин архимандрит, у нас чрезвычайное происшествие! Следуйте, пожалуйста, за мной.

Иду за иноком. По дороге он рассказывает мне о случившемся: обычная история на национальной почве. Татарин сцепился с башкиром. Результат — один убит, один искалечен. Подходим к месту драки. Да… Ребятишки пустили в ход отточенные как бритва лопаты. Мёртвому снесли голову, раненому распороли живот. Мгновение смотрю на обоих и принимаю решение: поскольку у нас тут исправительный монастырь, то церемониться с лечением нечего, приказываю обоих уложить в основание насыпи. На меня угрюмо смотрят перевоспитуемые, но мне от их взглядов ни холодно, не жарко. Короткая команда. Тело и раненого уносят и укладывают на уже очищенное скальное основание. Раненый истошно вопит, но уже через мгновение на него начинают вываливать грабарками щебёнку под насыпь. Из под тонкого слоя, едва присыпавшего его ещё слышен приглушённый крик, распоряжение мастера-десятника, и на это место обрушиваются удары массивных трамбовок. Тупой хруст, треск, проступает кровь. Вопли стихают, переходя в задушенное булькание. Затем умолкает и оно. Снова щебёнка, опять трамбовки. Мы уходим к нашему вагону. По дороге читаю молитву с обращением к Господу принять душу грешника и простить его заблуждения…

Звонок по телефону. Завтра прибывает эшелон с новой партией заключённых. Необходимо подготовиться. Нужны инструменты и пища. Жить будут в своих теплушках. Это правило. Чтобы не возиться со строительством бараков и оснащением лагерей, ЗК живут в тех вагонах, в которых их привозят сюда. Помимо всего это и здорово экономит время и средства. Не надо гонять перевоспитуемых взад-вперёд, теряя часы на дорогу от места их расположения до места работы, снижается риск побега. Это первое. А второе — не надо тратиться на строительство бараков. Наш монастырь представляет собой огромный лагерь на колёсах, который передвигается следом за тянущимися вперёд и вперёд нитками путей. Иногда мы останавливаемся надолго. Это когда приходиться строить мосты или пробивать тоннель, когда надо срыть холм или засыпать овраг. Но это редко. Обычно весь лагерь передвигается с места на место со скоростью один километр в день, не меньше. Иногда больше. Когда это происходит то заключённым выдают дополнительный паёк. Это, как правило, дополнительные сто грамм говядины и кружка настоящего чая. Если же меньше — лагерь не кормят вообще. Каждый день население нашего монастыря уменьшается. Кто-то покидает его чтобы уехать в Монголию или на поселение, но чаще они умирают. Не столько от голода, сколько от тоски. Несмотря на все наши усилия по их перевоспитанию много скрытых еретиков-мусульман, которые соблюдают в тайне заветы Корана. В результате доносов мы узнаём об этом и наказываем ослушников. Но наказание у нас одно, без пролития крови. Иногда их просто вешают. Иногда, как сегодня, закапывают в насыпь. Иногда, как я уже упоминал, сажают на муравейник, либо обливают водой на морозе. Дорога должна двигаться. Она вскоре понадобиться нам, когда наши победоносные войска двинуться на завоевание гнуснейшего в мире оплота ереси и зла — Америки…