Когда город взяли, стали потери подсчитывать. Страшная картина вырисовалась. Сожжено восемнадцать танков, из экипажей только двое уцелело. Танкетки огнемётные почти все потеряли. Те, что с баком на моторе — японцы из бронебоек пожгли, а те, что с прицепом — по волчьим ямам и минным полям. Пехоты потеряли не так много, всё же русские нас прикрыли. Я думаю, если бы не они — задавили бы нас жёлтые. Массой бы просто задавили. Они же смерти не боятся, прут, будто сумасшедшие. Когда толпа на нас рванула, я, если честно, тоже растерялся. Потому что даже представить себе не мог подобного. Конечно, нам говорили на лекциях, даже показывали фотографии, раз и кино крутанули по этому вопросу. Но одно дело так, а другое — в жизни. Когда всё это с тобой происходит. Нет, всё-таки русские товарищи нас спасли… Когда танки по горелым телам пошли вперёд, мы даже опешили вначале, по телам ведь идут! По людям! Потом спохватились: это уже не люди. Это мертвецы, а им не больно. Оказывается, тело в огне уменьшается. Я даже себе представить не мог такого… Одна картина в память врезалась. На всю жизнь, наверное. Когда наш танкист из «БТ» уже в городе вылез, посмотрел на свой танк и в обморок упал. Сомлел от одного вида своей машины. Там, лучше промолчу…

Пехотинцев мы потеряли где-то человек двести. И все по дурости своей. О подвигах мечтали, идиоты! Надеялись домой вернуться с медалями, орденами. Блеснуть, так сказать, порассказывать всякие истории. Расскажут. Апостолу на том свете. А там уже решат, куда их. То ли по местам прогулки Данте Алигьери, а может кому и повезёт, будут яблоки в раю грызть. Русские монахи утверждают, что павший за Родину прямиком в рай попадает. Я им верю. Если не верить в лучшее, то можно очень быстро сойти с ума. Мне вот не спалось всю ночь. Я по городу бродил. Гражданских в нём если и были, так только те, что в центре города на виселице просушивались. Японцы всех их внутрь страны угнали. А может и не угнали, добровольно ушли. Про нас, в смысле союзников русских, такую агитацию развели — куда там доктору Геббельсу. Так что может и вправду сами ушли. Город сам грязный до невозможности. Как Римские трущобы. Домики вплотную стоят, иногда между ними только боком пропихнутся можно. И нищета страшная. Мы в один, с виду приличный вошли, просто кошмар: полы земляные, стены облупленные. Нищета, одним словом. У нас в Италии люди тоже не сказать, чтобы богато жили, но при Дуче намного лучше стало: безработица исчезла, производство выросло, да ещё как! Новых заводов понастроили, фабрик. Самое главное — Россия все свои обязательства выполняет. Раньше у нас какие проблемы были? Сырья не хватало, хоть ты тресни! А сейчас, куда не глянешь, всюду объявления: Требуются рабочие, обучаем рабочих, нужны рабочие… Да чего там говорить: когда в тридцать пятом нам на модернизацию они свой штурмтрегер пригнали, «Александр III», наши на него ещё новые турбины ставили, так на верфи почти пять тысяч человек набрали! А сколько народа понадобилось, чтобы сами машины сделать? Я не знаю, но вроде не меньше. Ещё в газетах писали, что только этот заказ дал прирост почти пятнадцать процентов общего производства. А самолёты? Как вспомню, какие мы поначалу делали, стыдно становится. Зато сейчас красавцы! И без ограничений в количестве. Топливо — подешевело, продукты — всякие разные! И самое главное: все при деле. Безработных нет. А начиналось всё с поставки хлеба русским… Да. Всё-таки наш Дуче молодец! Вовремя сообразил, за кого надо держатся!..

Как мы ни старались, самураи пёрли словно бешеные, и нам пришлось отступать. Немного, но пришлось. Казаки и ополченцы дрались до последнего патрона, до последней гранаты, в плен никто не сдавался. Знали, себя быстро кончишь, а там помучаться придётся, и ещё как. В последнее время у жёлтых мода пошла захваченных на колья сажать. Причём так наловчились, сволочи, что человек на колу бывало, трое суток мучается прежде чем Богу душу отдать. К нам из политотдела приезжали, рассказывали. И фотографии были, замученных, казнённых, распятых на дверях фанз. С распоротыми животами и выколотыми глазами. Я в Испании всякого насмотрелся, но самураи далеко их переплюнули, а ещё себя цивилизованными считают.

И истребителей у них море, всё небо обложили, ни одного вылета нормально не провести: и туда, и там, и обратно. В каждый вылет кто-то горел. У нас ещё не так, а в других частях вообще жуть — с начала боёв осталось по тридцать-сорок процентов лётного состава, а машин и того меньше. Мы то что — если идём, так истребители — свои, подавление зенитного огня — наши тоже, прикрытие, сопровождение, все мои подразделения. Мне и спланировать проще было, и людей распределить, я же знаю, что у меня у истребителей сорок две машины на ходу, значит, две эскадры бомберов и полк штурмовиков я послать могу. А у других что было? Семнадцатому бомбардировочному полку задачу ставят: уничтожить аэродром Ухтын-Обо, а седьмой истребительной бригаде их прикрыть. Между тем у бомбардировщиков в строю всего шесть машин, а истребитель вообще один, и тот неисправен… И до такого доходило. Спасали нас только зенитки, наши флак-системы. Хорошие машинки всё-таки придумали. Иначе бы японцы наши части ещё на подходе повыбивали. И ещё то, что бронепоезда у нас были. Это вообще монстры. Я бы сказал, апофеоз войны. Представьте себе обшитую пятидесятимиллиметровой бронёй восьмиосную платформу, утыканную пулемётами. И ещё на этой вот хреновине стоят три установки спаренных пушечек калибром 128 мм. Зенитных. Круто? И таких платформ в одном поезде шесть штук. Итого — тридцать шесть орудий и сто двадцать восемь крупнокалиберных пулемётов с сектором обстрела от минус тридцати до плюс ста градусов. То есть, универсального действия. Попадёте под такой поезд — мало не покажется. Так вот и держались, бронепоездами да нами все дыры латали. Это уже после мы узнали, что железка всё сдерживала, пропускная способность мала. А по БАМу до нас не дотянуться так близко. А потом чья то светлая голова додумалась для перевозки личного состава гражданские самолёты использовать, а по железке составы вообще шли один за одним, с головы локомотива разговаривали с пассажирами задней площадки последнего вагона впереди идущего поезда. Вот так вот и перебросили к нам уже в конце октября Пятую, Седьмую и Двенадцатые танковые армии, плюс две особые дружинные — «Мокошь» и «Перун», да пятьсот тысяч пехоты, среди которых четвёртая охранная дивизия Русской Православной Церкви, дружинная мотопехотная «Рарог», плюс артиллерия: самоходная, тяжёлые СУ-14 и обычные на тракторной тяге, от ста мм и выше. Авиация своим ходом шла, две тысячи самолётов, две трети истребители наиновейшие, «Мессершмиты» да «Хейнкель-МиГи», остальные бомбардировщики. Прибыла и ещё специальная группа дальних машин нам на пополнение: ещё «двести шестьдесят четвёртые», но новой модификации, с более мощными моторами и улучшенным вооружением, и «Еры» с «Пе-8», тоже улучшенными. Наши инженеры новые моторы на конвейер поставили, по две с половиной тысячи сил, вот их на всё и навтыкали. Наш аэродром уже здоровенной базой стал: лагерники поле бетоном залили, бункера и ангары подземные, с перекрытиями по метру толщиной, всё необходимое, от бани до офицерского клуба. Короче, дали мы самураям отпор. Ох как дали… Всё с нас началось, с бомбардировщиков. Мы сначала их базу авиационную раздолбили на острове Тайвань, у них тогда трёхлетний запас топлива сгорел, да больше сотни самолётов взлетело в небо безвозвратно, в виде дыма. Комендант Тайбэя себе от огорчения осмотр живота устроил, при помощи харакири. А потом вообще распоясались, отправились Острова бомбить. Токио там, Канадзаву, Симоносеки, Фукуоку… Нам то чего, у нас дальность двадцать тысяч километров и автономность 35 часов в воздухе без посадки. Прикажут — так и Нью-Йорк раздолбаем. Это не шутка, когда радиус действия равен половине земного шарика. А грузоподъёмность одного такого самолётика — пять тонн. Тротила и стали. Если перевести на гражданский язык — огня и смерти. Японским городам ведь много не надо, они у них в основном из дерева и бумаги построены, одним ФАБом на двести пятьдесят кило половину квартала в небытие сдувает. Так всю зиму и летали мы на бомбёжки метрополии, а наземные части японцев оттеснили, рубежи заняли оборонительные повыгодней и стали к весне готовиться, чтобы урок им преподать раз и навсегда, отбить охоту к нам лазить. Видите, как я уже заговорил? К нам, не к русским, не к немцам, а к нам. Да и как ещё я могу сказать, сами посудите? Я уже столько лет с русскими, да почитай, с тридцать шестого, а сейчас у нас и война общая. Они ведь на востоке Рейх защищают, оружие у нас одно и то же, наполовину русское, наполовину — немецкое. Деньги — общие, конструктора в одних институтах работают, технику вообще кооперируют, что-то наши заводы производят, что-то — русские. Я вот недавно видел танк новейший, Т-34М, так там вообще… Пушка, оптика, рация — наши, броня и дизель — русские, сборка — общая. В смысле, что делают их и в Германии и в России. А «Хейнкель-Миг»? Одно название само за себя говорит, пожалуй… Я же молчу что МП-39\40 на заводах Сестрорецка клепают для Германии и России, а автомат Фёдорова образца тридцать девятого года принят на вооружение воздушно-десантных сил Рейха? Да, не надо было в первую мировую войну с русскими воевать, глядишь, и Антанту бы одолели… Да чего уж там говорить… О, чего то наш замполит бежит, наверное, опять новое задание…