Полидорус вернулся на укрепления, и тогда Геликаон показался из дворца и присоединился к ним.

— Когда придут микенцы? — спросил он.

— Когда откроются ворота. — Аргуриос повернулся к Полидорусу. — Вернись во дворец и собери самых высоких и сильных орлов. Но не больше тридцати человек. Постарайся не вступать с ними в бой. Когда придут микенцы, нам понадобятся лучшие воины, которые у нас есть. Посмотри, можно ли вооружить их тяжелыми копьями.

— Да, Аргуриос.

Когда Полидорус ушел, микенец поднял голову над укреплениями.

— Осталось недолго, я думаю.

— Должно быть, это тяжело для тебя, — заметил Геликаон, когда Аргуриос пригнул голову.

Микенец почувствовал, как к нему возвращается злость на дарданца, но он сдержался и посмотрел на Счастливчика.

— Скоро я буду сражаться против моих товарищей. Я буду биться рядом с человеком, которого поклялся убить. «Тяжело» не подходящее слово, чтобы описать эту ночь.

— Порой, — тихо сказал Геликаон, — если постараться, можно услышать смех богов. Я, правда, сожалею, Аргуриос, что попросил тебя сопровождать меня во дворец к Кайгону. Если бы я знал, какую боль это тебе причинит, я никогда бы этого не сделал.

Гнев Аргуриоса прошел.

— Я не жалею о своих действиях в тот день, — сказал он. — Я встретил Лаодику. Я тогда не понимал, что провел всю жизнь в темноте и холоде зимней ночи. Когда я увидел ее, то мне показалось, что встало солнце. — Он замолчал на какое-то время, смутившись из-за собственной откровенности. — Полагаю, я говорю как безумец.

— Нет. Ты говоришь как влюбленный. Тебя словно невидимый кулак ударил в грудь? А твой язык как будто прилип к небу?

— Именно! Ты когда-нибудь чувствовал то же?

— Всякий раз, как вижу Андромаху.

В этот момент орел слева закричал:

— Они идут!

— Теперь начинается серьезный бой, — сказал Аргуриос, вскочив на ноги.

Царевич Агатон наблюдал за тем, как его фракийцы бросились к стенам. Больше не было боевых криков, только мрачная решимость победить и получить награду, которую обещал Агатон. Ему хотелось быть с ними, взобраться по лестнице и проложить себе дорогу к Приаму. Он надеялся увидеть, как царя поставят на колени, и он будет умолять о пощаде. Но пока это невозможно. После смерти Приама победа будет в его руках, но, если он сам погибнет во время атаки, все эти годы планов и заговоров закончатся ничем. Он неудачником отправится в Гадес. Неудачником. В глазах Приама он всегда был им. Когда Агатон подавил восстание хеттов на Ресосе, отец упрекнул его в том, что его войско понесло большие потери. «Гектор разбил бы их с половиной твоих людей, и погибла бы только десятая часть из них». Никакого пира в честь Агатона. Никаких лавровых венков.

Но разве когда-нибудь было по-другому? Ребенком Агатон боялся темноты и закрытого пространства, а отец отвел его в подземные пещеры Цербера. Приам рассказал ему о демонах и чудовищах, которые обитали в этих пещерах. Он испугал мальчика, что отсюда можно попасть прямо в Подземный мир. У отца был факел. Агатон жался к нему, его страх с каждой минутой становился сильнее. Они спускались все глубже и глубже, пока не подошли к подземной реке. Отец потушил факел и ушел от него. Агатон закричал, умоляя Приама взять его за руку.

Вокруг стояла тишина. Мальчик съежился в темноте от страха и заплакал, ему показалось, что прошла целая вечность.

Затем он увидел свет. Это его одиннадцатилетний сводный брат Гектор принес факел.

— Отец умер. Его забрали эриннии, — заревел Агатон.

— Нет, он ждет тебя снаружи.

— Почему отец покинул меня?

— Он думает, что это поможет тебе избавиться от страха перед темнотой.

— Теперь мы можем идти?

— Я не могу остаться с тобой, Агатон. Отец не знает, что я здесь. Я вошел с южной стороны. Мы потушим факел, а ты возьмешь меня за руку. Я выведу тебя туда, где ты сможешь увидеть солнечный свет. Затем ты должен будешь остаться один.

— Почему он меня ненавидит, Гектор?

— Отец просто хочет, чтобы ты был сильным. Теперь я собираюсь потушить факел. Ты готов?

Гектор медленно провел его по туннелям, стараться держаться поближе к стенам. Агатон теперь не боялся, потому что чувствовал теплую руку Гектора и знал, что его брат не оставит его. Отчаяние прошло, впереди Агатон увидел солнечный свет.

— Мы увидимся позже, маленький брат, — сказал Гектор, скрывшись в темноте.

Агатон вышел и увидел отца, мать и двадцать советников, которые сидели на солнышке. Когда показался Агатон, Приам посмотрел на него.

— Во имя богов, мальчик, ты плакал? Ты — мой позор.

Отогнав от себя это воспоминание, Агатон наблюдал за тем, как фракийцы штурмуют стены. Странно, что было неслышно звуков битвы. Рядом с царевичем стоял светловолосый Коланос.

— Они укрылись во дворце, — сообщил он.

Они услышали крики раненых и умирающих людей. Агатон знал, что произошло. Это стреляли лучники. Развернувшись, он позвал одного из офицеров, командующих резервами.

— Пошли лучников! — велел он. — Враг спрятался на балконе. Пришпильте их!

Офицер собрал своих людей, сотня лучников побежала к лестницам.

Все должно было произойти очень просто. Люди Агатона должны были прийти во дворец, одолеть немногочисленных стражников и позволить микенцам завершить начатое. Вместо этого орлы закрыли ворота, и была организована защита крепости. Кто бы мог подумать, что толстый Антифон сможет справиться с убийцами? Агатону даже не пришло в голову, что он проживет достаточно долго, чтобы предупредить Геликаона. Агатон слышал, что всадник на золотом скакуне промчался мимо фракийцев, когда они маршировали к крепости. Дарданец выращивал таких лошадей. Ему стало известно, что воин в микенских доспехах разогнал фракийцев, когда они штурмовали ворота.

Геликаон и Аргуриос. Убийство этих двоих никогда не входило в его планы. Этих двоих пригласили по просьбе Коланоса.

В конечном счете, они ничего не смогут поделать, только выиграть время, но это ужасно его раздражало.

Ворота во внутреннем дворе распахнулись. «Приготовь своих бойцов», — велел он Коланосу и пошел навстречу своей судьбе.

Аргуриос вошел в мегарон, пройдя мимо трех рядов орлов, которые готовились защищать широкий дверной проем. К нему подошел Геликаон с закинутым на спину щитом.

— Убедись, что твои люди знают — они должны оставаться на месте, — сказал микенец. — Если враг отступит, они не должны его преследовать.

— Уже сделано, — ответил Геликаон. — Когда ты ждешь микенцев?

— Скоро.

Аргуриос оставил его и прошел по полу, выложенному мозаикой. Ему был нужен щит, но другие воины уже сняли со стен все оружие и доспехи. Затем он увидел его — старинный щит, прекрасно сделанный и украшенный оловом и голубой эмалью. В самом его центре была изображена сцена боя великого героя Геракла и девятиголовой Гидры. Аргуриос, подцепив наконечником копья, снял щит со стены.

Повернув щит, микенец пошел туда, где стоял Полидорус с тридцатью орлами, — высокими и широкоплечими суровыми воинами. Он оглядел их, посмотрев каждому в глаза. Аргуриос не был уверен в двоих из них и отправил их к Геликаону и его людям, которые стояли у дверей. Остальные ждали приказаний.

— Когда придут микенцы, — сказал Аргуриос, — я хочу, чтобы вы выстроились в три ряда позади защитников. По моему приказу…

В этот момент снаружи раздались крики, и фракийцы бросились к дверям. Орлы затянули ремни на своих щитах и приготовились к бою.

— Смотрите на меня и слушайте, — спокойно продолжил Аргуриос. — Ваша очередь скоро придет. Вы встретитесь лицом к лицу с микенцами. Они встанут стеной, бросятся к дверям и попытаются разбить защитников своим весом и силой. Когда они пойдут вперед, Геликаон ударит по их строю справа и слева. Мы будем противостоять натиску микенцев своими силами. Поэтому мы выстроимся в три стороны квадрата и будем удерживать их, в то время как люди Геликаона нападут с флангов. Это понятно?