Когда короткая война окончилась, Аргуриос отправился в Фессалию, чтобы вернуть секиру и доспехи этого человека его семье, в поместье в горной долине. Медленно и с огромной заботой Аргуриос полировал каждый диск. Сегодня он собирался идти к Приаму и хотел выглядеть как можно лучше. Микенец не ждал особого успеха от этого предприятия, и мысль о том, что его могут лишить общества Лаодики, заставляла его сердце биться быстрее от страха. «Что ты будешь делать, — думал он, — если царь откажет?» — спрашивал он сам себя. По правде говоря, Аргуриос не знал ответа на этот вопрос и постарался отогнать от себя эти мысли.

Почистив доспехи, микенец взял шлем. Шлем был сделан из единого куска бронзы. Подарок царя Атрея. Изнутри он был обит кожей, чтобы предотвратить любой удар. Этот шлем сослужил ему хорошую службу. Когда он смотрел на него, то удивлялся мастерству кузнеца. Понадобилось много недель, чтобы придать форму этому шлему, отлить высокую голову и нащечники. Он слегка коснулся пальцами гребня в том месте, где во время разных церемоний находился плюмаж из конского хвоста. Это место было испорчено из-за непогоды и требовало ремонта. Аргуриос осторожно протер шлем. Если бы он не был воином, то ему бы хотелось изучать мастерство кузнеца. Мечи должны быть острыми, но не слишком хрупкими; шлемы и доспехи делают из более мягкой бронзы, чтобы отражать и направлять удары. Все зависело от того, в какой пропорции к меди добавлено олово.

Наконец, отполировав шлем до блеска, он отложил его в сторону и занялся поножами. Они были не очень хорошего качества. Это был подарок царя Агамемнона и доказательством его расположения к Аргуриосу.

Микенец был занят делом, когда заметил Лаодику, идущую между деревьями. На ней было платье золотистого цвета с широким поясом, отделанном золотом. Волосы девушки были распущены, а ее улыбка обрадовала Аргуриоса. Отложив ножные латы, воин встал и побежал, чтобы обнять ее.

— У меня хорошее предчувствие сегодня, — сказала она. — Я проснулась этим утром, и все мои страхи исчезли.

Взяв ее лицо в свои руки, он поцеловал ее. Они стояли какое-то время, молча. Затем девушка посмотрела на его доспехи.

— Ты хочешь хорошо сегодня выглядеть, — заметила Лаодика.

— Хотел бы я увидеть себя твоими глазами. Последний раз, когда я видел свое отражение: это был мужчина, расцвет которого уже остался позади, с суровым лицом неправильной формы и седеющими волосами.

Потянувшись, она легонько ударила его по щеке.

— Я никогда не видела более привлекательного мужчину. Никогда. — Лаодика улыбнулась ему. — Здесь очень жарко. Возможно, нам следует пойти в твою комнату, там прохладнее.

— Если мы пойдем в мою комнату, тебе еще долго не будет холодно, — ответил он.

Лаодика засмеялась и помогла ему собрать его снаряжение. Затем они пошли через сад. Позже, когда они лежали обнаженными на узкой кровати, Лаодика рассказала любимому о предстоящим пире.

— Там совсем не будет женщин, — сказала она. — Главная жрица Афины будет вести отдельную церемонию в женских покоях. Она очень старая и скучная. Мне это не интересно. Тебе будет гораздо интересней. Певцы и поэты будут восхвалять Гектора, а сказители рассказывать истории. — Внезапно она поморщилась, прижав руку к губам. Лаодика заплакала. Аргуриос ее обнял. — Я все еще не могу поверить, что он мертв, — сказала девушка.

— Он был героем. Боги с радостью встретят его на великом пиру.

Она села и вытерла слезы с глаз.

— Кассандра расстраивает всех, говоря, что он вернется, восстав из мертвых. Гекуба так рассердилась, что отослала ее во дворец к отцу, чтобы девочка могла послушать жрицу и научилась принимать правду. Ты думаешь, кто-нибудь восставал из мертвых?

— Я не знал никого, кто мог бы это сделать, — сказал Аргуриос. — Рассказывают, что Орфей спустился в подземный мир и просил, чтобы его возлюбленная Эвредика вернулась к нему. Но она не вернулась. Я сочувствую тебе, Лаодика. Но он был воином, все воины умирают. Полагаю, он и не хотел другой смерти.

Тогда она улыбнулась.

— О, только не Гектор! Он ненавидел войну и сражения.

Аргуриос сел рядом с ней.

— Как это возможно? Каждый человек в Зеленом море наслышан о победах Гектора.

— Я не могу понять это. Гектор… был… необычным. Он ненавидел споры и конфликты. В Трое он проводил большую часть времени на своей ферме, выращивая лошадей и свиней. Там есть большой дом, в котором живут дети погибших троянских воинов. Гектор оплачивал их обучение и содержание. Он обычно с ненавистью говорил о войне. Гектор говорил, что каждая победа оставляла горький привкус. Однажды брат сказал, что всех детей следует водить на поле сражения, чтобы они смотрели на тела погибших. Тогда, возможно, они не вырастут, мечтая о славе.

— Как ты сказала, он очень необычный человек? — Аргуриос встал с постели и надел тунику. Открыв окно, он посмотрел на внутренний двор храма. У столов для пожертвований стояла толпа людей, жрецы собирали прошения.

— Со мной сегодня приключилась странная вещь, — сказал он. — Я пошел в нижний город, чтобы найти кузнеца, который починил бы мне доспехи. Там я увидел фракийские отряды. Многие воины пили. Они громко разговаривали и буянили.

— Я встретила несколько фракийских воинов по дороге сюда. Агатон рассердится, когда услышит об этом.

— Один из них налетел на меня и сказал, что мне лучше спрятаться. Я уверен, что не знаю этого человека. Затем другой утащил его и назвал дураком.

— Я не знаю, почему они так скоро вернулись, — сказала ему Лаодика. — Отец очень осторожен в смене полков. А фракийцы были здесь неделю назад. Они не должны патрулировать город какое-то время.

— Тебе следует вернуться во дворец, — напомнил ей Аргуриос. — Мне нужно подготовиться.

Лаодика надела хитон и подошла к ящику, стоящему у дальней стены. На нем лежал меч, ножны, тонкий кинжал и два запечатанных свитка.

— Ты писал письма? — спросила она.

— Нет. Я так и не освоил этого умения. Мне дали их в Микенах, чтобы я доставил эти письма послу Эрекосу.

Взяв первое, Лаодика разорвала печать.

— Что ты делаешь? — спросил Аргуриос. — Это письма царя.

— Это больше не твой царь, — возразила она. — Он отправил тебя в изгнание. Мне любопытно знать, о чем он пишет.

— Вероятно, торговые дела, — предположил микенец.

Лаодика развернула свиток и прочитала его.

— Да, — сказала она. — Он пишет о поставке меди и олова и просит Эрекоса увеличить запасы. — Она прочитала дальше. — И кое-что о золоте для «наших друзей». Это все очень скучно. — Девушка открыла второй свиток. — Почти то же самое. Здесь написано имя. Карпофорус. Ему должны заплатить золото за какое-то дело. И Эрекоса благодарят за то, что он уточнил расписание полков. — Лаодика положила папирус на ящик. — Твой царь пишет скучные письма. — Пройдя через комнату, она поцеловала его. — Я не увижу тебя сегодня, но завтра приду сюда, чтобы узнать, как прошла твоя встреча с моим отцом. Помни, что он — очень гордый человек.

— Как и я, — ответил Аргуриос.

— Ну, постарайся не рассердить его. Если он откажет, просто поклонись и уйди. Он ничего не сможет сделать, чтобы надолго разлучить нас, моя любовь. Если он отошлет меня, я найду способ сообщить тебе.

— Приятно слышать, что твоя уверенность растет.

— Я верю в послание лебедей, — сказала она ему. После долгого поцелуя девушка покинула комнату.

Аргуриос подошел к окну. Солнце клонилось к закату. Вернувшись к своим доспехам, микенец закончил с полировкой ножных лат, бронзовых дисков на старом кожаном боевом зоме. Наконец, он протер изогнутые наплечники, подаренные ему Каллиадесом два года назад, который снял их с мертвого афинянина и принес Аргуриосу, отдыхающему после битвы.

— Спасибо, что спас мне жизнь, — сказал он тогда. Аргуриос не смог вспомнит, когда это случилось. — На мне был шлем, на котором изображена змея, — упорствовал Каллиадес. — Меня сбили с ног, и копьеносец собирался пронзить мне горло. Ты прыгнул на него, отразив мечом удар копья.