— Это самая неудобная одежда, которую я когда-нибудь одевала, — сказала Андромаха, отведя назад плечи, гордо и высоко выставив грудь.

Хорошее настроение Лаодики начало исчезать в этот момент. В этом глупом платье огненно-рыжая Андромаха была похожа на богиню, а Лаодика чувствовала себя невероятной простушкой. Настроение царевны улучшилось, когда они отправились в летний дворец ее матери, но не намного. Мать никогда не любила ее. Все детство Лаодики прошло в постоянных упреках. Она никогда не могла запомнить названия всех стран на Зеленом море, даже вспоминая их, девушка путала города. Многие из названий городов звучали похоже — Мэония, Мисия, Микены, Киос и Кос. В конце концов, они все перепутались у нее в голове. На уроках матери Лаодика впадала в панику, ворота ее разума закрывались, закрывая доступ ко всему — даже к вещам, которые она знала. Креуса и Парис всегда знали нужный ответ, как — рассказывали ей — и Гектор до них. Она не сомневалась, что странная маленькая Кассандра тоже нравилась матери. «Возможно, во время болезни ее характер смягчился», — подумала Лаодика, когда двухколесная повозка переехала мост через Скамандр.

— Какая она, твоя мама? — спросила Андромаха.

— Очень милая, — ответила Лаодика.

— Нет, я имею в виду, как она выглядит?

— О, она высокая с темными волосами. Отец говорит, что она — самая красивая женщина в мире. Гекуба сохранила свою привлекательность. У нее глаза серо-голубого цвета.

— Ее уважают на Тере, — сказала Андромаха. — На часть ее приданого построили Храм Минотавра.

— Да. Мама рассказывала об этом. Он очень большой.

Андромаха засмеялась.

— Очень большой? Он огромен, Лаодика. Его можно увидеть с моря, за много миль от острова Теры. Его голова такая большая, что внутри находится огромный зал, в котором встречаются пятьдесят старших жриц, молятся и приносят жертвоприношения Посейдону. Его глаза — большие окна. Если высунуться из них, то можно представить себя птицей, так высоко в небе это находится.

— Это звучит чудесно, — заметила Лаодика со скучающим видом.

— Ты больна? — спросила Андромаха, наклонившись к ней и обняв ее за плечи.

— Нет, со мной все хорошо. Правда, — ответила Лаодика. Она посмотрела в зеленые глаза Андромахи, увидев там беспокойство. — Это просто…

— Проклятие Геры?

— Да, — кивнула она, радуясь, что это не было полной ложью. — Ты не находишь странным, что богиня прокляла женщин, наградив их периодами менструации? Должно быть, она капризна.

Андромаха засмеялась.

— Если правдивы истории, что боги-мужчины любят распутничать с женщинами. Возможно, Гера просто решила дать нам немного передохнуть.

Лаодика заметила, как возница ссутулился, не желая слушать дальнейшего разговора. Внезапно ее настроение поднялось, и она начала смеяться.

— О, Андромаха, у тебя, в самом деле, удивительный взгляд на вещи. Откинувшись назад, девушка посмотрела вперед на стены дворца Радости, и ее страхи растаяли.

Лаодика не видела свою мать несколько месяцев, и, когда Парис проводил их в сад, она не узнала ее. В плетеном кресле сидела седая, костлявая старуха с маской из желтого пергамента вместо лица, которая так была так натянута на череп, что, казалось, в любой момент может треснуть. Сначала девушка подумала, что старуха тоже пришла навестить ее мать, но затем ведьма заговорила:

— Ты собираешься стоять там, глупая девчонка, или подойдешь поцеловать свою мать?

У Лаодики закружилась голова. Во рту пересохло, голова закружилась, как во время ужасных уроков.

— Это Андромаха, — вымолвила она.

Умирающая царица перевела взгляд. Лаодика почувствовала облегчение. Андромаха вышла вперед и поцеловала Гекубу в щеку.

— Сожалею, что нашла вас в плохом здравии, — сказала она.

— Мой сын говорит, что ты мне понравишься, — холодно ответила царица. — Я всегда презирала эту фразу. Она заставляет меня думать, что человек мне понравится заранее. Поэтому скажи мне, почему я должна тебя любить.

Андромаха покачала головой.

— Я так не думаю, царица Гекуба. Мне кажется, что в Трое много лицемерия. Любите меня, если хотите, не любите, если нужно. Все равно солнце над головой будет светить.

— Хороший ответ, — заметила царица. Затем ее яркие глаза внимательно осмотрели Андромаху. — Я слышала, ты стояла на высоком парапете с Приамом и отказалась преклонять перед ним колени.

— Вы преклоняли колени перед Приамом?

— Ни перед Приамом, ни перед другим мужчиной! — воскликнула Гекуба.

Андромаха засмеялась.

— Тогда вы царица, Гекуба. У нас уже есть кое-что общее. Мы не умеем преклонять колени.

Улыбка царицы поблекла.

— Да, у нас есть кое-что общее. Мой муж уже пытался тебя соблазнить?

— Нет. И ему не удастся, если он попытается.

— О, он попытается, моя дорогая. Не только потому, что ты высокая и хорошенькая, а потому, что очень похожа на меня. Скорее на ту, какой я была. Я тоже была жрицей Теры и сильной женщиной. Я бегала по холмам, сгибала лук и танцевала на пирах. У меня тоже была любовница с полными губами и тяжелой грудью. Как Каллиопа восприняла твой отъезд?

Лаодика была шокирована этими новостями и посмотрела на Андромаху. Она подумала, что ее подруга будет удручена и пристыжена. Вместо этого Андромаха широко улыбнулась.

— Что это за город, — сказала она. — Везде шпионы и сплетники, ни один секрет нельзя утаить. Я не думала, что царский двор так осведомлен о событиях на Тере.

— Царский двор ничего не знает, — сказала царица. — Я знаю. Так, Каллиопа плакала? Она умоляла тебя бежать вместе с ней?

— Вы тоже расстались со своей любовницей?

— Да. У меня разрывалось сердце, когда я покидала ее. Она убила себя.

— Должно быть, она сильно вас любила.

— Уверена, что любила. Но она убила себя двадцать лет спустя, когда у нее в горле выросла опухоль, иссушающая ее плоть и мешающая говорить и дышать. Она выбросилась из Глаза Лошади и разбилась о камни внизу. Теперь у меня опухоль в животе. Ты думаешь, боги наказали нас за похотливость?

— Вы так считаете?

Гекуба пожала плечами.

— Иногда, я так думаю.

— Я не знаю, — ответила Андромаха. — Злые мужчины шествуют по землям с мечом и огнем, сжигая, убивая, насилуя. Говорят, боги восхищаются ими. Если это правда, то не могу понять, как они могут наказывать женщин за любовь друг к другу. Но, если я ошибаюсь, и боги ненавидят нас за наши радости, тогда они не заслуживают почтения.

Гекуба внезапно засмеялась.

— О, ты так похожа на меня! И ты больше подходишь моему Гектору, чем твоя скучная сестра. Но поговорим о Приаме. Он не будет тебя насиловать. Он будет пытаться соблазнить тебя или другими способами добиться твоего согласия. Приам — проницательный мужчина. Я думаю, он подождет, пока я умру. Поэтому у тебя есть немного времени.

— Как можно любить такого человека? — спросила Андромаха.

Гекуба вздохнула.

— Он своенравен и порой жесток. Но в нем есть величие. — Она улыбнулась. — Когда ты побольше его узнаешь, то увидишь это. — Ее взгляд вернулся к Лаодике. — Ну, девочка, ты собираешься поцеловать мать?

— Да, — смиренно ответила Лаодика, выйдя вперед и наклонившись. Она закрыла глаза и быстро поцеловала мать в щеку, затем поспешно отошла назад. От царицы пахло гвоздикой, отвратительным запахом болезни.

Слуги принесли стулья и холодные напитки, женщины сели вместе. Парис склонился над свитком и углубился в чтение. Лаодика не знала, что сказать, теперь она понимала, что мать умирает, и ее сердце болело от этого. Она снова чувствовала себя ребенком, несчастным, одиноким и нелюбимым. Даже на пороге смерти у матери не нашлось для нее доброго слова. У нее свело желудок, а разговор между Гекубой и Андромахой напоминал ей прерывистое жужжание пчел. Царица подозвала еще слуг, чтобы они поставили вокруг них ширмы от солнца, и, хотя прохлада была приятна, это не улучшило настроение Лаодики.

Пришел Геликаон, девушка обрадовалась его появлению, встала и помахала молодому царевичу, который шел по высохшей от солнца траве на вершине скалы, рядом с ними шагала юная Кассандра. Он улыбнулся, заметив Лаодику.