— А ты ему доверяешь?

— Конечно нет! Но мы, дабы гарантировать себе свою долю славы, подпишем с ним контракт. Единственным недостатком, — добавил я, уставившись на тарелочку с фисташками, — является то, что охотник за сокровищами, как вы его называете, руководствуется только одним мотивом — наживой. И поэтому я не очень уверен, что репутация и слава будут достаточными стимулами для того, чтобы мистер Хатч согласился поучаствовать в нашей маленькой авантюре. Так что вам, наверное, придется слегка пофантазировать и убедить его в том, что благодаря этому рифу мы сможем разжиться золотом и драгоценностями. Вы, конечно, сумеете состряпать историю, которая выглядела бы правдоподобно, и, используя свои научные лавры и седину, заинтересуете Хатча, который должен поверить, что игра стоит свеч.

Улыбнувшись, профессор поправил очки и с самодовольным видом откинулся на спинку стула.

— Дорогой Улисс, в этом, к счастью, не будет никакой необходимости.

— А можно узнать, почему? — спросил я, удивляясь самоуверенности Кастильо. — Такие типы, как Хатч, реагируют только на блеск золота.

— Друг мой, мне не придется ничего придумывать, ибо история, которую ты имеешь в виду, уже существует.

— В самом деле? И что же это за история?

— Как раз такая, какую ты просишь «состряпать» — о золоте и драгоценностях, покоящихся внутри кораллового рифа в трюме затонувшего судна, некогда принадлежавшего ордену Храма, — сказал профессор и, улыбнувшись еще шире, спросил: — Неужто ты никогда не слышал об исчезнувших сокровищах тамплиеров?

В тот вечер мне больше не удалось добиться от профессора Кастильо каких-либо объяснений. Распалив мое воображение упоминанием о сокровищах тамплиеров, он затем вдруг стал упорно уклоняться от интересующей меня темы и старался свести разговор к обычной ерунде. «Завтра утром у меня дома», — такова была его последняя фраза по поводу сокровищ тамплиеров. Почти не сомкнув ночью глаз из-за причуды заинтриговавшего меня профессора, я уже в девять часов утра стоял у двери его подъезда и, желая поквитаться с ним, немилосердно давил на кнопку домофона.

— Это ты, Улисс? — раздался слегка искаженный домофоном голос.

— Нет, это служба по уходу за беспомощными пенсионерами, — ответил я, умышленно изменив свой голос. — Нам стало известно, что в этом доме есть один такой.

— Ладно, входи.

Послышался зуммер, и я, толкнув рукой огромную железную дверь, вошел в подъезд.

Как и во многих других старых домах, темный подъезд был похож на подземный ход, помещением для консьержей служила каморка под лестницей, а видневшийся где-то в глубине подъезда лифт имел такой допотопный вид, что невольно возникало желание проигнорировать это достижение цивилизации и подняться на нужный этаж по лестнице.

Тем не менее, собрав все свое мужество, я вошел в лифт и, поскольку цифры на кнопках уже давно стерлись, нажал кнопку, соответствующую, как мне показалось, шестому этажу. Однако когда лифт остановился и его двери открылись, я понял, что ошибся, — в этом доме, по-видимому, кроме первого этажа, имелся еще и цокольный. Поднявшись еще на один этаж, я увидел облупленную деревянную дверь, возле которой висела небольшая табличка с надписью «ПРОФЕССОР ЭДУАРДО КАСТИЛЬО МЕРИДА». Я с силой надавил на кнопку звонка, предвкушая увидеть хозяина, одетого в халат и ругающего меня на чем свет стоит за то, что я разбудил его долгими назойливыми звонками. К моему разочарованию, профессор предстал передо мной в довольно бодром виде.

— Какие у тебя мешки под глазами! Ты что, плохо спал? — с издевкой спросил он, наверняка догадавшись, чем была вызвана моя бессонница.

— Нет, это у меня просто макияж такой.

Ничего больше не сказав друг другу, мы прошли в гостиную, и только тут мне пришло в голову, что я еще никогда не бывал у профессора Кастильо дома. Он бессчетное количество раз приезжал домой к моим родителям и даже ко мне, а вот я ни разу не навещал его. Внутреннее убранство профессорской квартиры полностью соответствовало расхожим представлениям о том, какой должна быть обстановка в жилище одинокого и уже ушедшего на пенсию преподавателя истории: старомодная мебель, на стенах — обои, наклеенные еще в те времена, когда только начали появляться цветные телевизоры, с высокого потолка свисает необычайно уродливая люстра. Однако главной отличительной чертой этого жилища являлось то, что оно было в буквальном смысле слова завалено книгами. Книги стояли на полках высоченных, аж до потолка, этажерок, в серванте, лежали стопками на столе, стульях и даже на полу. В общем, везде. Книги эти были различных типов и размеров, однако доминировали среди них фолианты традиционного формата, с твердой, покрытой кожей или материей обложкой, с внушительным переплетом и ни с чем не сравнимым запахом старой бумаги, который, как мне кажется, иногда несет в себе даже больше информации, чем слова, на этой бумаге напечатанные. А еще мне бросилась в глаза огромная — два на три метра — карта земных полушарий, вставленная в изящную рамку и занимающая большую часть стены. Для меня было очень странно видеть эту карту в жилище человека, который, насколько я знал, выходил из дому только в том случае, если в этом действительно возникала необходимость.

— Хочешь чем-нибудь перекусить? — спросил профессор, жестом приглашая меня присесть на одно из стоявших в гостиной кресел.

— Нет, спасибо. Перед тем как отправиться сюда, я позавтракал.

— Что ж, тогда давай сразу перейдем к делу, — предложил Кастильо, присаживаясь в другое кресло. — Ты ожидаешь, что я поведаю тебе легенду о сокровищах тамплиеров, так ведь? Не возражаешь, если мы сначала немного углубимся в историю?

— Ну, если по-другому никак не получается…

— Не переживай, я не стану тебя чрезмерно утомлять. — Положив руки на подлокотники кресла, профессор слегка прокашлялся и начал свой рассказ: — Видишь ли, Улисс, как я тебе уже говорил, орден бедных рыцарей Христа был основан в 1118 году французским рыцарем Гуго Пайенским с похвальной целью — защитить прибывающих в Святую землю паломников от шаек разбойников-мусульман, которые бесчинствовали на дорогах, ведущих к Иерусалиму. Орден этот был монашеским и одновременно военным, то есть в него входили монахи, которые, вместо того чтобы делать копии с рукописей или выращивать овощи, разъезжали по окрестностям Иерусалима на боевых конях, в кольчугах и с мечом на поясе. В те времена это было нечто совершенно новое. Орден получил всестороннюю поддержку со стороны католической церкви и приобрел немалый авторитет, который в последующие два столетия только рос.

— Одну секундочку, профессор, — перебил я своего собеседника. — Если эти люди были монахами, то как они могли носить оружие и убивать других людей, пусть даже и мусульман? Разве в Библии не написано «Не убий!» и все такое прочее?

— Ты задал весьма уместный вопрос. И в самом деле, поддержка, оказанная ордену тамплиеров со стороны Папы Римского, заставила теологов того времени изрядно поломать себе голову, дабы придумать обоснование, с какой это стати отряд воинственно настроенных монахов разъезжает с оружием в руках по Иудее и участвует в различных столкновениях. Однако католическая церковь, к тому моменту уже изрядно поднаторевшая в решении многочисленных скандальных вопросов, дала-таки теоретическое обоснование этому явлению. Так, в распространенном чуть позже трактате «De laudibus novae militiae»[6] заявлялось, что, хотя в идеале не следует проливать человеческую кровь, в том числе и кровь нехристиан, однако если от этих самых нехристиан приходится защищаться, то не будет грехом поднять на них свой меч во имя Христа. Как бы там ни было, остается только удивляться, каким образом орден тамплиеров сумел добиться для себя такой громкой славы уже в первые десять лет своего существования, ибо в этот период его численность, а следовательно, и количество рыцарей, которых он мог выставить для охраны дорог, ведущих в Иерусалим, составляла всего лишь девять человек.