– Ты заметил номер?

– Нет. Говорю тебе, меня там не было. Машина стояла у тротуара. Мне рассказали люди, которые все это видели, но у них не хватило ума запомнить номер.

Милдред сказала:

– Мне не так уж нужны эти акции, но все-таки лучше, если бы они были под рукой. Ты не мог бы сходить завтра в депозитный банк, Боб, и…

– Это невозможно, Милли. Завтра у меня две или три важные встречи. Я не могу их отменить, но если ему понадобятся акции, я принесу их позже. Ты можешь держать со мной связь. Тебе ведь не обязательно иметь их при себе во время разговора с ним, правда? Не будь глупышкой, Милли. Вполне можно отложить это до следующей недели.

– Ладно, пусть будет так, – ответила она, и в ее тоне послышалась глубокая усталость.

– Ты слишком много работаешь, Милли. Может быть, нужно немного сбавить обороты?

– Да нет, все в порядке. Бизнес идет хорошо, занимаюсь только всякими мелочами… Пожалуй, я поеду, Боб.

– Оставь мне сообщение, если тебе нужны будут эти акции, – сказал он. – Я смогу забрать их дня через два. Хотя, честно говоря, не понимаю, зачем они могут ему понадобиться.

– Послушай, Боб, может быть, ты все-таки сходишь в банк и…

– Господи, да нет же! – перебил он, повысив голос. – Какая муха тебя укусила? Почему ты об этом так волнуешься?

– Боб… акции ведь у тебя, правда? С ними все в порядке? Ты не…

Он вскочил с кресла:

– Ради бога, перестань молоть чушь! У меня и без того куча проблем, а тут ты еще ноешь над ухом со своими чертовыми акциями. Я знаю, что ты меня терпеть не можешь. Так было с самого начала. Ты только тем и занималась, что настраивала против меня Карлу. А теперь…

– Прекрати это! – перебила она. – Ты ведешь себя как мальчишка… И перестань кричать. Ты что, хочешь, чтобы Карла подумала, что мы с тобой ссоримся?

Он устало опустился в кресло.

– Какого черта, в самом деле? Если Мейсон захочет посмотреть на акции, скажи ему, чтобы он позвонил мне. Ты доводишь меня до белого каления. Если ты не хочешь ссориться, лучше уматывай отсюда.

Она молча направилась к двери и вышла на улицу.

Ведя машину по Червис-роуд, Милдред оставалась совершенно равнодушной к очарованию ясной звездной ночи. Почему Боб так подробно рассказывал об обстоятельствах аварии? Почему для него было так важно встретиться со страховым оценщиком? Почему ему было трудно устроить эту встречу? Почему упоминание об акциях вызвало у него такую панику? Да, она вела себя достаточно бестактно. Она ему не доверяет. Все последние недели она изыскивала какой-нибудь законный способ заполучить эти акции из его рук. Карла переписала на имя Боба все свои ценные бумаги… Конечно, глупо было сомневаться в его преданности Карле, но все-таки ситуация вызывала у нее беспокойство, не говоря уже о подозрительном дорожном инциденте…

– Наверно, я просто зануда, – сказала она самой себе, – но, к несчастью, я слишком хорошо знаю своего зятя.

И она решила заехать в полицейский участок, в отдел дорожно-транспортных происшествий, где на сделанный запрос ей сообщили, что «Бьюик» Боба действительно столкнулся с другим автомобилем, причем вина была полностью Боба.

Она позвонила человеку, сидевшему за рулем другой машины, и узнала, что в момент аварии в «Бьюике» Боб был не один. На переднем кресле рядом с ним сидела молодая блондинка, довольно привлекательная женщина. Водитель записал ее имя, она ведь была свидетельницей. Одну минутку, сейчас поищу… Да, вот оно. Эстер Дилмейер. Она дала ему адрес – ночной клуб «Золотой рог». Похоже, она там работает, хотя он в этом не уверен. Мужчина, сидевший за рулем, – мистер Лоули – был очень мил. Происшествие он признал своей виной и обещал за все заплатить. Сзади сидел еще один мужчина. Нет, соглашения они пока не заключили, но мистер Лоули должен позвонить завтра утром в одиннадцать часов.

– Не могли бы вы сказать, с кем я разговариваю, мэм?

Она быстро ответила:

– Я из фонда компенсаций при несчастных случаях. Мы получили информацию, что мисс Дилмейер пострадала.

Ее информатор ответил:

– Единственный, кто пострадал, – это я. Меня здорово тряхнуло. В машине вместе с Лоули был еще один мужчина. Если хотите, можете использовать его как свидетеля. Его имя… подождите минутку… Нашел. Шиндлер Колл.

– Они были пьяными? – спросила Милдред.

– Нет, но они ехали очень быстро.

Милдред сказала: «Спасибо» – и повесила трубку.

Почему Боб прилагал такие усилия, чтобы скрыть от всех истинные обстоятельства этого инцидента? Машина была застрахована, и страховая компания должна была за все заплатить… Но не похоже, чтобы она заплатила. Завтра в одиннадцать Боб поедет договариваться с другой стороной. Очевидно, страховая компания ничего не знала об этом происшествии.

Милдред Фолкнер хотела вернуться к незаконченной цветочной композиции, но почувствовала, что теперь у нее есть куда более важный предмет для размышлений.

Кажется, Бобу очень не хотелось объяснять присутствие в его машине блондинки из ночного клуба.

Выражение горького разочарования несколько старило привлекательное лицо Эстер Дилмейер.

Ее окружало бешеное веселье ночного клуба, преувеличенное, лихорадочное возбуждение, которое умело подхлестывалось алкоголем и всевозможными уловками, создававшими специфическую атмосферу заведения.

Оркестр играл мелодии в быстром темпе. Конферансье излучал искусственный энтузиазм, объявляя в микрофон все новые номера ночного шоу. Официантки, сновавшие взад-вперед между столиками, строго придерживались инструкции не приносить закуски сразу после коктейлей. Тем, кто пил слишком много, подавали разбавленные напитки; к привередливым клиентам подходила главная официантка с картой дорогих изысканных вин.

Люди с соответствующим поручительством допускались в более тихие залы на втором этаже клуба, сумрачные и увешанные тяжелыми коврами.

Администрация очень тщательно отбирала клиентов, которые могли пройти через дверь с надписью «Для персонала» рядом с гардеробом и подняться по лестнице в уютные комнаты, где жужжание колеса рулетки смешивалось с гулом негромких голосов.

Внизу поощрялись смех и выпивка. Наверху все было наоборот. Клиенты за игорными столами, как правило, были одеты в вечерние костюмы. Атмосфера мягкой утонченности обволакивала тех, кто добивался расположения богини Фортуны. Толстые ковры скрадывали звук шагов. Тяжелые занавеси, рассеянный свет и приглушенная акустика создавали впечатление покоя, великолепия и пышной роскоши.

Если человек в пух и прах проиграется в месте, где спиртное течет рекой и царит буйное веселье, вполне возможно, что он станет возмущаться, шуметь и устраивать скандал. Но если одеть его в строгий костюм и поместить в среду, пропитанную духом богатства и солидности, призывающую к сдержанности и такту, то, скорее всего, он предпочтет принять свой проигрыш с благородным видом и уйти спокойно, без шума. Разумеется, на следующее утро, когда он снимет дорогой костюм, неприглядная правда предстанет перед ним в своем настоящем виде, и безжалостный свет нового дня, несущего раскаяние и сожаление, заставит его осознать размеры своих потерь. Тогда он поймет, что требование принимать свой проигрыш «по-джентльменски» всего лишь уловка, выгодная тем, кто остался в выигрыше, но к этому времени будет уже слишком поздно.

Эстер Дилмейер не вдавалась в такие психологические тонкости, но знала достаточно, чтобы в тех случаях, когда ей приходилось устраивать представление среди публики или подменять кого-то из артистов, вести себя нужным образом – покачивать телом в синкопическом ритме, бросать призывные взгляды публике, заводить посетителей и приводить их в нужную «кондицию».

По той же причине, прохаживаясь между столиками наверху, она старалась подражать манерам благородных леди. Здесь не допускались ни громкий смех, ни вызывающие движения плеч, ни покачивание бедер.

Как правило, женщины смотрели на нее с холодным презрением. Мужчины всегда бросали на нее одинаковые взгляды, чтобы в случае малейшего отклика с ее стороны начать знакомую игру. Эстер знала мужчин достаточно хорошо, чтобы презирать их. Впрочем, так же хорошо она знала и женщин.