— Они за своими товарищами поехали, святейший отец, — встревоженно сказала Ингегерд. — Вам надо их проклясть, чтобы этого они не сделали.

Ршава протянул руку к удаляющимся хаморам, но через секунду опустил ее:

— Во мне нет силы.

— Почему? — удивилась она.

— Не знаю, но чувствую, что проклятие не сработает.

Ингегерд прикусила губу, но не стала его уговаривать. Ршава даже не понял, что именно это качество делало ее образцовой женщиной… Он запутался в собственных мыслях. Почему он был настолько уверен, что проклятие, произнесенное сейчас, не будет иметь силы?

Единственное объяснение, пришедшее ему в голову: он недостаточно разгневан. Ведь он испытывал настоящую ярость, когда проклинал Токсара, когда призывал землетрясение на Скопенцану, когда убивал хаморов, напавших на него и Ингегерд.

А теперь… Ну как он может испытывать ярость к людям, скачущим прочь? Вот если они вернутся и нападут, все станет иначе. Во всяком случае, он на это надеялся. А сейчас внутри него не пылала ярость.

Другие видессиане тоже заметили степняков и, конечно, поняли, что хаморы ускакали вовсе не из желания отпустить беженцев с миром.

— Надо найти место, где мы сможем обороняться, — сказал один из мужчин.

Это было легче сказать, чем сделать. На заснеженной местности, которую они пересекали, не было ни ферм, ни амбаров, ни изгородей. То была просто равнина. Ее монотонность нарушала лишь сосновая рощица в отдалении. Ингегерд указала на нее:

— Мы должны там оборону занять, и быстро. Если наша главная надежда не оправдается, мы отбиваться там будем, как сможем.

Под главной надеждой она подразумевала Ршаву, но остальные об этом не знали. Некоторые с недовольством пробормотали:

— Кто такая эта чужеземка, чтобы указывать нам, что делать? — но ее предложение было настолько очевидным, что ворчание вскоре утихло.

— Мы оставляем такой след, что варвары без труда нас отыщут, — с сожалением произнесла одна из женщин.

— Да какая теперь разница, есть след или нет? — ответил кто-то из мужчин. — Если мы не пойдем туда, они найдут нас так же легко, как тараканов на тарелке.

Это тоже прозвучало неоспоримой правдой и болезненно напомнило Ршаве его мысли в тот момент, когда они покидали Цаманд.

До деревьев оставалась примерно сотня ярдов, когда кто-то оглянулся и сказал:

— Нам лучше поторопиться.

Ршава тоже оглянулся. Растянувшись вдоль горизонта, к ним деловито скакали хаморы. Ради проверки он снова поднял руку, но так и не ощутил желанного прилива силы. Да, ее питали ярость и страх — отнюдь не те эмоции, которыми Фос, по мнению Ршавы, наполняет сердца людей. Сейчас он был и зол, и напуган, но ни одна из этих эмоций не бурлила в нем как прежде. Возможно, он слишком многое пережил и на время утратил способность к сильным эмоциям. Какой бы ни оказалась причина, в ближайшее время проклятий ждать от него не следует.

Ингегерд заметила и его попытку, и ее безуспешность.

— Нет, святейший отец? — спросила она.

— Похоже, что нет.

— Тогда мы будем сражаться, — бесстрашно заключила она. — О моей просьбе вспомните, если сможете, и в конце ее исполните.

— Если смогу. Если придется.

К этому времени видессиане добрались до деревьев и укрылись за ними. Ноздри Ршавы наполнил пряный запах сосновой смолы. Некоторые мужчины натянули тетиву на луки и наложили стрелы. Прелат понятия не имел, много ли от этого окажется пользы и будет ли она вообще.

Он выглянул из-за деревьев. Хаморы приближались. Ршава поискал в себе ярость и страх — те эмоции, которые дали бы ему возможность проклясть варваров, убить их или отогнать. Он отыскал и ярость, и страх, но… недостаточно. Их приглушало чувство удивительной отстраненности от происходящего — словно бы Ршава не сам прятался в роще, а наблюдал за кем-то другим… Краем сознания он понимал, что это не так, но не мог заставить себя, не мог встряхнуться.

— Женщинам надо уйти как можно дальше, — сказал один из видессиан. — И вам тоже, святейший отец. Не хочу вас обидеть, но в драке от вас будет не много пользы.

— Я останусь, — заявил Ршава, ощущая на себе взгляд Ингегерд.

— Нет уж, уходите, — повторил мужчина, и его товарищи кивнули. — Я не сомневаюсь в вашей храбрости, но вы не умеете обращаться с оружием. Так что спасайтесь, если сможете. Вдруг мы продержимся достаточно, чтобы вы успели уйти? Проклятье, да идите же! Чем дольше вы спорите, тем меньше у вас шансов.

Его проклятие не имело той силы, какую имели — или могли иметь — проклятия Ршавы. Прелат отвернулся, чувствуя, как у него пылают уши. Две видессианки уже брели по снегу вглубь рощи. Ингегерд ждала.

— Я буду сражаться рядом с вами, если хотите, — сказала она.

— Пойдем дальше, — ответил он. — Наверное, ты стоишь в бою больше меня, если… — он не сказал: «если я не могу проклинать», а лишь изобразил это жестом. Ингегерд кивнула. — Но в любом случае, если меня захватят живым, то, наверное, убьют быстро, — продолжал Ршава. — А тебя они будут мучить, прежде чем позволят умереть.

«…сделают с тобой то, что хотел сделать я». Он подавил эту мысль.

Не зная, о чем он думал, Ингегерд взяла его за руки:

— Тогда идите и вы с нами. Не позор для вас, что у вас руки не мужчины, ибо вы выбрали путь благого бога, а не путь воина. Пойдем. И мы спасемся, если сможем.

Вряд ли кто-нибудь другой смог бы его уговорить. Ингегерд же он подчинился, как мальчик — матери. Позади него в дерево с глухим стуком вонзилась стрела: значит, хаморы уже приблизились на расстояние атаки. Через секунду послышались крик и хрипение. Эта стрела угодила в плоть, а не в дерево.

По-прежнему все происходящее казалось Ршаве далеким и совершенно не важным. Если его зарубят варвары — ну и что?.. Обернувшись на ходу, он споткнулся о занесенный снегом камень и рухнул в полный рост.

— Уфф! — только и выдохнул он.

Сильная почти как мужчина, Ингегерд помогла ему встать.

— Быстрее, святейший отец, — велела она, задыхаясь. — Если вы решили бежать, то должны бежать.

— Я… стараюсь, — выдавил Ршава.

Бредя по глубокому снегу, он прислушивался к тому, что творилось сзади, но больше не оборачивался. «Если решил бежать, то надо бежать» — этот урок он усвоил. Только не поздно ли? Крики и вопли на опушке рощицы теперь слышались реже, и по большей части — на хаморском языке. Без сомнения, видессиане дорого продавали свои жизни… но, как полагал Ршава, недостаточно дорого. Прошло еще несколько минут — и варвары пустились вдогонку за беглецами.

Ингегерд могла оторваться от него. Прелат махнул ей, чтобы она так и поступила. Она или не заметила этого жеста, или предпочла не заметить. А топот преследователей звучал все ближе… Ршава попытался прибавить шагу, но не смог. Кожа на спине натянулась, будто это могло спасти его от стрелы или укуса острого лезвия сабли.

Прелат укрылся за деревом — и вовремя, потому что в ствол вонзилась стрела, явно выпущенная в беглеца. Ршава выглянул, испытывая удивительную смесь эмоций: страха и любопытства. Двое хаморов кричали на третьего — того, который стрелял. Наверное, они уже поняли, что Ингегерд женщина, и не хотели, чтобы их товарищ убил ее сразу.

Но теперь они увидели бородатое лицо прелата и убедились, что он мужчина. Все трое зловеще ухмыльнулись. Они могли бы обойти его с боков и застрелить, но вместо этого двое хаморов обнажили сабли и направились к нему. Они решили развлечься, убивая его, пока третий побежал ловить Ингегерд. Тогда их будет ждать еще одно развлечение, и уж потом они с ней покончат.

Собственная судьба мало заботила Ршаву. Несравненно больше для него значило то, что он подвел доверенную ему женщину. И он, указав на варвара, который ее преследовал, завопил:

— Проклинаю тебя! Проклинаю, проклинаю, проклинаю!

Хамор всплеснул руками, вскрикнул и свалился. Кочевник был мертв еще до того, как обрушился лицом в снег. Двое варваров уставились на Ршаву, а тот — на них. Его все еще изумляло, что он способен вызывать такие силы, от кого бы они ни происходили.