В кабинет заглянул Мацук:

— Правильно ли я угадал, что Токсар не был рад услышать то, что вы ему сказали?

— Боюсь, ты прав. Он абсолютно со мной не согласен, но сделает так, как я его попросил. Крестьяне останутся в Скопенцане. Никого не выгонят из города без веской причины. Никого, слышишь?

— Конечно, слышу, святейший отец. — Младший священник очертил напротив сердца солнечный круг. — Да будет все так, как вы пожелаете.

— Да. Пусть будет так. — Ршава поднялся.

На него навалилась усталость — не только тела, но и духа. Он чувствовал себя так, словно дрался с Токсаром физически, а не противопоставил ему свою волю. И у прелата не было полной уверенности, что он в этой схватке победил, хотя командир ополченцев и подчинился ему.

Ршава привык добиваться своего во всем — отчасти из-за высокого происхождения, но во многом благодаря силе своей личности. Сейчас он вновь добился своего, хотя для этого ему пришлось пригрозить Токсару анафемой. Да, он одержал верх, но не овладел волей другого человека. Токсар остался убежден в своей правоте в той же степени, что и Ршава — в своей.

Прелат вздохнул, потянулся и снова сел.

— Будь любезен, принеси мне чашу вина, — попросил он. — Хочу смыть неприятный привкус во рту.

— Конечно, святейший отец. Я сейчас вернусь. — Мацук торопливо вышел.

Когда Ршава взял вино, то для успокоения нервов положился на сопровождающий его ритуал в той же мере, что и на сам напиток. Воздеть руки, плюнуть, отрицая Скотоса… Сколько раз он это уже проделывал, прежде чем выпить? Не сосчитать. Сама привычность ритуала… напоминает ли она то, чем наслаждаются муж и жена, прожив вместе многие годы? Об этом прелат не мог судить с точностью. Зато этот ритуал он, пожалуй, знал лучше, чем собственное имя.

Однако сегодня ни ритуал, ни сладкое вино не принесли Ршаве спокойствия, на которое он надеялся. Несгибаемость Токсара все еще будоражила прелата. «Я не ошибся, — мысленно повторял Ршава вновь и вновь. — Я не ошибся».

Не в силах усидеть на месте, он вышел из кабинета, надел самый теплый плащ и покинул резиденцию. На площади мужчина в поношенной и драной одежде, разинув от изумления рот, разглядывал огромную бронзовую статую Ставракия. Вероятно, он никогда прежде и не видел такого чуда: это явно был один из столь презираемых Токсаром крестьян.

«Ты останешься здесь и будешь в безопасности, — мысленно поклялся Ршава. — Будешь. А если нет, да падет вина за это на мою голову».

Хаморы не приближались к Скопенцане дольше, чем Ршава или горожане могли надеяться, после того как местные маги и прелат вернулись в город, потерпев неудачу во время попытки отогнать кочевников колдовством. В один из таких дней, полных тревожного ожидания, Кубац пришел в кабинет Ршавы и сказал:

— Возможно, наша магия принесла больше пользы, чем мы полагали. Да, хаморы ударили по нам, но и мы в долгу не остались.

— Может быть, — ответил Ршава. — Я не посмел бы утверждать, что это не так, чародейный господин. Но вот что я вам скажу: я предпочитаю считать причиной тому молитвы, которые весь город возносил владыке благому и премудрому.

— Возможно, вы и правы, святейший отец, — отозвался Кубац тем же тоном, что и Ршава несколько секунд назад. В нем прозвучал вежливый, но откровенный скептицизм.

— Почему вы не верите мне?

— Я верю. — Теперь Кубац встревожился. И тревога его была понятна: церковная и правительственная иерархии всей своей громадой обрушатся на человека, который скатится в ересь или отступничество. — Верю, — повторил чародей еще более взволнованно. — Но люди множество лет возносили молитвы с различнейшими просьбами, и они не были услышаны. Откуда вы знаете, что именно эти молитвы дошли до благого бога?

Да, это был резонный вопрос.

— У меня два ответа, — начал Ршава. — Первый: эти молитвы были чрезвычайно важны и для города, и для всей империи Видесс. Мы поклоняемся Фосу правильно и потому можем надеяться, что он нас услышит. Мы ничего не можем требовать от благого бога — лишь смиренно просить его. Мы можем, и мы попросили.

Кубац заерзал на стуле, и Ршава поднял руку:

— Я еще не закончил. А вот и второй мой ответ: если наши молитвы не были услышаны, то где же варвары?

— Я уже дал вам иное возможное объяснение, святейший отец, — напомнил Кубац. — Но если вы полагаете, что я стану спорить или жаловаться, то подумайте вот о чем. Я не знаю, где варвары. Но знаю, что совершенно не стремлюсь их увидеть.

— Насчет этого я тоже не стану спорить или жаловаться, чародейный господин, — согласился Ршава. Когда Кубац ему не возражал, они пребывали в хороших отношениях.

У Ршавы появилась новая привычка — прогуливаться по городским стенам в те дни, когда погода стояла достаточно ясная, чтобы видеть окрестности, и не настолько холодная, чтобы разогнать всех праздных людей по домам.

Разумеется, ополченцы патрулировали улицы в любую погоду. Некоторые, завидев Ршаву, приветствовали его шутками.

— Немудрено, что вас вчера не было, — сказал один из них после весьма студеного (даже по суровым местным представлениям) дня. — Вы бы сразу отморозили себе макушку.

Ршава на секунду откинул капюшон и продемонстрировал до блеска выбритую тонзуру. Сегодня тоже стоял изрядный мороз.

— Кажется, она еще на месте, — сказал прелат, и ополченцы рассмеялись.

Однако Токсар и некоторые другие горожане не улыбались и не шутили, завидев прелата. Они не позволяли себе откровенной грубости: ведь Ршава мог наказать их анафемой. Но они проявляли свое отношение, держась от него как можно дальше и изображая глухоту, когда прелат задавал им вопросы. Они так и остались при мнении, что Ршава допустил ошибку.

Поэтому он удивился, когда в один из дней Токсар пришел в его резиденцию и попросил:

— Будьте так любезны, святейший отец, поднимитесь со мной на стену, пожалуйста. Вам следует кое-что увидеть.

— Да? — Ршава встал. — Конечно, я пойду. Но вы можете сказать, что случилось?

— Сами поймете, когда увидите, — ответил каменщик, неприязненно взглянув на Ршаву из-под кустистых бровей.

Прелат со страхом подумал, что, кажется, догадывается, зачем его зовут на стену. Но он также не сомневался, что Токсар ждет повторных вопросов, и потому промолчал, не желая доставлять удовольствие командиру городских ополченцев.

Судя по тому, как хмурился Токсар, пока они шли из центра Скопенцаны к западной стене, каменщик ожидал, что прелат засыплет его вопросами. Молчание Ршавы его раздражало, но чувства Токсара волновали прелата меньше всего.

Они поднялись на стену по лестнице. Токсар одолел подъем почти без усилий, а Ршава ближе к концу немного запыхался. Ополченцы на стене выглядели более настороженными, чем когда он видел их в прошлый раз. Никто уже с ним не шутил. Угрюмые мужчины разглядывали заснеженные окрестности города.

— Ну, топайте сюда, — грубо предложил Токсар, едва ли не подталкивая Ршаву к наружному краю стены. — Вот вам и толк от ваших любимых молитв, святейший отец. Вон они, хаморы. Взгляните сами.

Медленно, как в кошмарном сне, Ршава приблизился к краю стены. Вопреки логике и здравому смыслу, он до последнего момента надеялся, что Токсар ошибся. Разумеется, командир ополченцев был прав: Ршава увидел кочевников в меховых шапках и куртках. Растрепанные бороды хаморов сливались с мехом одежды. Ее дополняли кожаные штаны и фетровые сапоги, ноги в которых, наверное, не мерзнут даже в сильный мороз. Невысокие степные лошадки, на которых разъезжали кочевники, были мохнатыми, с длинными гривами и хвостами, и сами варвары верхом на своих лошадках казались такими же животными.

— Да, я их вижу, — негромко сказал Ршава. — Они здесь.

— Теперь вы удовлетворены своей работой?

— Моей работой? — Ршава покачал головой. — Я не имею ни малейшего отношения к тому, что они здесь. В этом надо винить гражданскую войну. Я сделал все, что мог, лишь бы держать их подальше от Скопенцаны. Очевидно, это выше моих сил.