— Пошел ты знаешь куда! — выругался по-английски Гомес.

Джимми пожал плечами, произнес: «No habla ingles, senor»[14] — и вошел в квартиру. Там было жарко и так воняло дезинфекцией, что нечем было дышать: легкие отказывались воспринимать эту смесь как воздух. Температура явно перевалила за девяносто градусов по Фаренгейту, что само по себе было достаточно скверно, но это было не все. Миазмы гниения и разложения оставляли далеко позади любую скотобойню.

Стоя в дверях, Паз достал из портфеля пару резиновых перчаток и надел их. До него доносились голоса, он увидел стробоскопические источники света, с которыми работали криминалисты-эксперты. Они, видимо, уже заканчивали свое дело, порошок для снятия отпечатков был рассыпан повсюду. Надо, пожалуй, оглядеться, перед тем как вступить в игру.

Паз окинул взглядом маленькую комнату с низким потолком, стенами, выкрашенными грязно-желтой краской, и полом, покрытым линолеумом, протертым до основания в тех местах, по которым больше всего ходили. Из мебели в комнате были крытый синим бархатом диван, сравнительно новый, куда менее новое, точнее сказать, старое кресло, обтянутое лиловым заменителем кожи, порванным на спинке, несколько складных столиков, расписанных цветочным узором, и цветной телевизор с экраном в двадцать восемь дюймов по диагонали, повернутый к дивану и креслу. На полу лежал ворсистый ковер размером восемь на девять футов, полосатый, как шкура зебры. Кто-то пролил на ковер коричневую жидкость, то ли кока-колу, то ли кофе. На одной из стен висело большое бархатное полотнище с изображением группы африканцев, охотящихся с копьями на льва, на другой стене — две африканские маски, дешевые базарные поделки, которыми торгуют в местных магазинах: стилизованное человеческое лицо с неестественно выпученными глазами и тоже стилизованная голова антилопы. На той же стене разместились семейные портреты в дешевых рамках. Группа вполне респектабельных людей, одетых для выхода в церковь; парочка фотографий улыбающихся мальчиков школьного возраста; два снимка по случаю окончания школы — девушки и юноши, явно брата и сестры, и наконец, фотография женщины средних лет с глубоко посаженными глазами и чем-то смазанными до блеска волосами. И стена, и снимки были покрыты мелкими красновато-коричневыми пятнышками краски, словно кто-то нажал на клапан баллончика с краской, чтобы проверить, действует ли распылитель. В одном месте из стены торчал свободный гвоздь без шляпки, и прямоугольный участок стены под ним был чистым, без пятнышек, стало быть, на гвозде висела раньше картина.

В комнату вошел сотрудник технической группы, таща с собой туго набитую сумку; он помахал Пазу на прощание и отбыл. Через несколько секунд появился еще один парень, с камерой. Паз обратился к нему:

— Послушай, Гэри, ты не знаешь, взял кто-нибудь картину, которая висела на стене? Вот тут, где гвоздь?

— Я не заметил, скорее всего, кто-то спер ее до того, как мы сюда явились.

— Ладно, я расспрошу. Ты закончил?

— Да, — ответил тот и, помолчав, добавил: — Джимми, тебе очень хочется поймать этого типа?

— Мы хотим поймать каждого из ему подобных.

— Угу, Джимми, — согласился технарь. — Я имею в виду, что этого тебе до чертиков захочется поймать. От всей души.

Он ушел, а Джимми вошел в спальню. В крошечной комнатке не было ничего, кроме выкрашенной белой краской «медной» кровати, белого соснового бюро и двух людей: мертвой женщины и живого напарника Джимми, Клетиса Барлоу — пятидесятилетнего седого мужчины, сложением напоминавшего Линкольна. Он был одним из пока еще немногих представителей местного населения Флориды в Управлении полиции Майами, этаким говоруном ушедших времен. Он был похож на деревенского проповедника; кстати, в этой ипостаси он и выступал по воскресеньям. Детективом в отделе по расследованию убийств Клетис служил около тридцати лет.

— Медэксперт уже был здесь? — спросил Паз, глядя на то, что лежало на кровати.

— Был и уехал. А где был ты?

— Сегодня мой законный день отдыха. Понедельник. Кажется, и твой тоже. Я собирался к маме. Почему нам поручили эту работу?

— Я крутился тут поблизости и поднял телефонную трубку, — сказал Барлоу.

Паз только хмыкнул. Он знал, что Клетис наотрез отказывается исполнять служебные обязанности по воскресеньям и потому нередко несет службу в те дни, которые при иных обстоятельствах мог бы проводить дома и отдыхать.

— Что сказал медэксперт? — спросил Джимми. — Кто она такая, по крайней мере?

— Он считает, что она мертва уже пару дней. Это Диндра Уоллес. Сегодня утром она должна была переехать в дом своей матери. Брат пришел к ней, так как она не появилась и не отвечала на телефонные звонки. Он обнаружил ее вот в таком виде. Они собирались за покупками. Для ребенка.

— Угу, — пробурчал Джимми и подошел ближе к кровати.

Перед ним были останки совсем юной женщины, лет двадцати, не больше, с гладкой шоколадной кожей. Она лежала на спине, руки вытянуты по бокам, ноги раздвинуты. На одной лодыжке золотой браслет, на шее золотая цепочка с маленьким золотым крестиком. Груди большие, округлые и набухшие; ее убили, когда она была на сносях. На кистях рук обычные в таких случаях пластиковые пакеты — на тот случай, если она хваталась за убийцу. Это поможет обнаружить хоть какие-нибудь улики. Простыня в цветочек, на которой она лежала, сделалась черно-красной от крови; лужа крови застыла на полу у кровати. Паз постарался не наступить в нее.

— Ребенка нет, — заметил он.

— Ребенок в раковине на кухне. Пойди посмотри.

Паз пошел. Барлоу услыхал, как он рычит сквозь стиснутые зубы: «Ау, mierditas! Ay, mierda! Ay, Dios mio, conde-nando, ay, chingada!»[15] — однако Клетис не понимал по-испански, и для него это ничего не значило. Вернувшись в спальню, Паз произнес следующее: «Ужасно, это просто ужасно!» Если ты работаешь вместе с Клетисом Барлоу, не упоминай имя Господне всуе, тем более на официальном языке штата Флорида или в бранных речах. Клетис не станет работать с тем, кто не отвечает его стандартам, а Джимми не позволил бы себе обидеть единственного в отделе убийств детектива, который относился к нему без откровенной неприязни. Паз не знал, какие личные чувства питает к нему Клетис, однако исходя из того, что Барлоу был потомком в пятом поколении в роду самых яростных и ожесточенных расистов в стране, черный кубинец вряд ли был первым, кого он избрал бы себе в напарники. С другой стороны, никто и никогда не слышал, чтобы Барлоу употреблял расистские эпитеты, что делало его поистине уникальной личностью в составе сотрудников Управления полиции Майами.

— Ты считаешь, это было ритуальное убийство?

— Так, давай посмотрим. Никаких признаков насильственного вторжения в квартиру. Никто не слышал ничьих криков в ту ночь, когда она, как мы полагаем, погибла, хотя это следует еще раз проверить. Так, теперь тело. Взгляни на эту девочку. Что ты видишь? Я имею в виду, помимо того, что с ней сделали.

Паз посмотрел.

— Кажется, будто она спит. Я не вижу никаких ссадин на запястьях и лодыжках.

— Их и нет. Я проверял. И док утверждает, что она была еще жива, когда ее начали резать. Таким образом…

Барлоу сделал выжидательную паузу.

— Она знала этих людей. Сама впустила их. При помощи наркотиков они ввели ее в бессознательное состояние. А потом зарезали. Госп… м-м, черт побери, что они собирались с ней сделать?

— Об этом мы спросим у них самих, когда поймаем этих подонков. Ох, погоди, есть еще одно. Что ты скажешь вот об этом?

Барлоу достал из кармана пластиковый пакет для улик и протянул его Пазу.

В пакете находился деревянный предмет грушевидной формы, около дюйма в поперечнике, похожий на скорлупу какого-то ореха или кожуру плода, темный и блестящий на выпуклой стороне, шероховатый изнутри; по центру проходил прямой рубец. Паз заметил две крохотные просверленные дырочки по обоим концам.