Несколько человек бросаются к Тересе и поднимают ее на ноги. Они хотят ее увести, но Тереса отталкивает их и резко выпрямляется; кажется, будто она стала выше ростом дюймов на восемь, лицо преобразилось, глаза стали огромными и яркими. Она срывает заколку, которая удерживает ее волосы, и они развеваются вокруг ее головы будто наэлектризованные, напоминая львиную гриву. Теперь она Ошун. Барабаны отбивают сложный ритм, и Ошун танцует, двигаясь в танце по кругу и едва касаясь пола ногами. Обыкновенная женщина без всякой подготовки делает сложнейшие па, грациозная, как пума. Она целует одержимых верой людей, что-то шепчет им на ухо, они суют ей деньги за ворот платья как некую малую жертву. Но вот она передо мной. Я достаю из сумочки доллар и тоже заталкиваю его ей за воротник.

Она обращается ко мне глубоким контральто, сладким и густым, словно черная патока.

— Слушай, дитя Ифы! Ифа говорит тебе: уезжай по воде. Он говорит: прежде чем закроешь ворота, они должны быть открыты. Ифа говорит: тебя спасет желтая птица. Он говорит: отвези желтую птицу отцу. Он говорит: уезжай по воде, только по воде.

Ошун, кружась, удаляется. Тут я соображаю, что она говорила на языке йоруба, а миссис Соларес, насколько я понимаю, на нем не говорит. Я припоминаю, что Ифа никогда не танцует сам, вместо него танцует Ошун. Ориша кончает свой танец и уходит вместе с несколькими женщинами, которые хотят получить личный совет. Снова начинают бить барабаны.

И тогда появляется Шанго в кротком облике мужчины средних лет по имени Гонорио Лопес. Его одевают в красно-белую шелковую тунику, опоясывают красным шарфом, а голову повязывают красным платком. Барабаны бьют стаккато, и Шанго танцует, пригнувшись, потом выпрямляется, став огромного роста, и принимается топать ногами. Он обходит верующих по кругу, говорит с ними громким и грубым голосом, отпускает грубые шутки и сыплет угрозами. Потом он останавливается передо мной, нахмурив брови, и от него исходит агрессивная энергия, как от парня, который зашел в бар с целью затеять драку. Я вижу, что он набирает воздуха в грудь, чтобы закричать на меня, но внезапно облик его снова меняется. Дыхание с шумом вырывается у него из груди. Он словно бы становится меньше ростом. Плечи его опускаются.

Затем его лицо приобретает насмешливое и одновременно любопытствующее выражение. Мой муж говорит:

— Так вот ты где, Джейн. — Я цепенею. А он продолжает самым непринужденным тоном: — Я знаю, ты этому не поверишь, но я соскучился по тебе, честное слово. Некоторое время я думал, что ты умерла. Я искал тебя, я имею в виду, в потустороннем мире. Вдвоем с Орфеем. Но тебя там не было. Не нашел я тебя и в мире живых. Ты затаилась, вела себя тихо, как мышка, не правда ли? Кстати, выглядишь ты ужасно. Что ты сделала со своими волосами, Джейн?

Я говорю:

— Умоляю тебя, пожалуйста, не причиняй больше зла никому.

Он ухмыляется.

— О, не беспокойся об этом парне. Шанго одолжил мне на время своего коня. Но мне очень нужно поговорить с тобой. Господи, ведь мы с тобой могли говорить обо всем на свете, помнишь? Мне необходимо обсудить с тобой мои планы.

Люди обратили внимание на происходящее и смотрят на нас в недоумении. Барабаны, исполняющие мелодию в честь Шанго, сбиваются с такта, потом умолкают. Ортис что-то громко кричит барабанщикам по-испански. Они начинают играть снова, Ортис поет песнь, обращенную к Элеггуа-Эшу, и просит Оруна отворить врата и увести к себе всех ориша.

Мой муж произносит:

— Они исполняют мою песню. Увидимся позже, Джейн.

Ужаснее всего то, что говорит он совершенно спокойно и разумно, даже с теплым чувством.

И вдруг у человека, стоящего передо мной, изчезает выражение лица, он съеживается, исчезает. Удаляются и другие ориша, дробно стучат копыта их коней. Я выбегаю из дома.

К тому времени, как я въезжаю на дорожку к дому, я почти полностью убеждаю себя, что ни Шанго, ни моего мужа не было. Это всего лишь галлюцинация, вызванная стрессом, да еще эти проклятые барабаны… Я просто вообразила себе разговор с мужем, представила, что он мог бы мне сказать, и будто бы услышала это из уст мистера Лопеса.

Сонная Шэри уходит домой, унося с собой мою горячую благодарность и пять долларов, которые я ей вручила. Я долго стою под душем, смывая с себя миазмы этого вечера. Натягиваю свою драную футболку, забираюсь в свой гамак и мгновенно засыпаю.

Позже я просыпаюсь. Глубокая ночь, тихо. Сквозь ротанговые жалюзи в моем окне пробивается луч луны и пишет светлые знаки на противоположной стене. Это просто смешно, думаю я теперь, быть преследуемой серийным убийцей — и заниматься всякой чепухой вроде этого вуду в доме у Ортиса. Я должна немедленно взять малышку и бежать — adios, прощай, Майами. Я укладываю вещи, их немного. Поднимаюсь наверх и беру на руки спящую Лус. Какая она тяжелая, мне кажется, я держу на руках мраморное изваяние. Я кладу ее на заднее сиденье «бьюика». Мы уезжаем.

Проехав Дуглас, я направляюсь к Трейлу, а потом дальше на запад. Движение на дороге незначительное, а после заставы перед эстакадой дорога становится и вовсе пустынной. Но вдруг впереди появляется светлое зарево, а дальше — огни, множество огней, и ночного мрака будто не бывало. Я подруливаю к большой стоянке грузовиков, на обочине возле которой я вижу темно-желтое здание с надписью огромными неоновыми буквами на фасаде: «Индейское казино «Имокали». Тут моя трансмиссия снова начинает выкидывать номера, машину трясет как в лихорадке, и я выключаю мотор. В офисе автозаправочной станции в наличии всего один человек — индеец в комбинезоне, с множеством черных как смоль косичек на голове. Я спрашиваю, не может ли он привести в порядок мою трансмиссию; он отвечает, что, разумеется, может, они тут все могут привести в порядок, дайте мне всего один час, мэм. Он закатывает «бьюик» на подъемник. Я без памяти рада. Бужу Лус, и мы вместе входим в казино. Я решаю, что мы можем пока немного поиграть с «одноруким бандитом», — вдруг да и выиграем немного денег, в дороге они нам пригодятся. Размениваю деньги, получаю полную круглую коробочку четвертаков, и мы направляемся к автоматам. Почти сразу Лус выигрывает джекпот, монеты сыплются ей прямо на ноги, покрывая их до самых щиколоток. Мы собираем деньги в коробку побольше, я велю Лус продолжать игру монетами из маленькой коробочки, а сама иду к кассе обменять джекпот на фишки. У меня поднимается настроение. Наконец-то мне улыбнулась удача! Некоторое время я играю в блэк-джек, и в этой карточной игре мне тоже везет, а потом перехожу к рулетке. Груда фишек растет.

И вдруг я ощущаю приступ страха. Как долго я играю? Несколько часов? Забираю свой выигрыш и спешу к игровым автоматам, чтобы отыскать Лус. Здесь, кажется, целые мили каких-то путаных переходов, совершенно одинаковых. Слепящие огни, гудение автоматов, оглушительная музыка Диснея. Я бегаю по переходам, в панике окликая Лус. Наконец я ее вижу. Она идет, держась за руку крупной женщины в желтом платье. Я кричу на нее. Женщина оборачивается, и я узнаю мать Лус, которую я убила. Я бегу, бегу, путаясь в лабиринте переходов среди множества зеркал. Я бегу очень медленно, я едва могу передвигать ноги…

…Я лежу в своем гамаке, сердце колотится гулко и часто, я вся в поту. Лунный свет по-прежнему бросает блики сквозь ротанговые жалюзи на противоположную стену. Я встаю на ноги. Колени у меня дрожат. Давно уже я не видела таких страшных снов. Иду в ванную, горстями плещу воду себе в лицо. Смотрю на себя в зеркало. Так и есть, мой перманент превратился за время сна в нечто невообразимое, но это я, вполне реальная. На всякий случай щиплю себя за щеку. Точно я…

Откуда-то сверху доносится то ли царапанье, то ли постукивание крохотных коготков. Выхожу наружу — посмотреть, уж не енотиха ли это. Я не вижу ее у себя на крыльце, но какое-то темное, приземистое существо пробегает по садику, освещенному бледной луной. Ох, да ведь это всего лишь Джейк, наш пес.

Только я собралась вернуться в свой гамак и снова уснуть, как вдруг услышала громкий крик сверху, из комнаты Лус. Я мгновенно взбираюсь по перекладинам лестницы. Снова крик. Лус, видимо, тоже привиделся кошмар. Бегу к ее постели и вижу у себя под ногами огромного таракана. Никогда не встречала таких больших тараканов, сначала я даже приняла его за мышь. Я наступила на таракана и раздавила его босой ногой. Лус кричит уже истерически. Я подбегаю к ней, сажусь на кровать, прижимаю девочку к себе и заворачиваю в ее розовое одеяло. Она бьется у меня на руках, я успокаиваю ее, твержу, что это всего только сон, проснись, моя детка. Рот ее широко открыт в гримасе ужаса, глаза крепко зажмурены. Я ощущаю у себя на руке какое-то покалывание. Оказывается, это еще один таракан, такой же огромный. Я сбрасываю его, но чувствую под розовым одеяльцем какое-то шевеление. Разворачиваю одеяло и тут же швыряю прочь: вся постель кишит тараканами. Они ползают по телу девочки, забираются под ночную рубашку. Видимо, моя реконструкция чердака распугала целую колонию отвратительных насекомых. Я вскакиваю с постели и, держа Лус на вытянутых руках, сильно встряхиваю ее. Тараканы дождем сыплются на пол, некоторые лезут мне на ноги, я отплясываю какой-то дикий танец, давлю их, ковер под ногами скользит. Таракан ползет по моему плечу, перебирается на лицо Лус и лезет ей в рот. Она начинает давиться; я засовываю пальцы ей в рот, но не могу схватить насекомое, и оно скрывается у девочки в горле. Губы у Лус синеют…