Почти весь следующий день я проспала – набиралась сил после бессонной ночи и перед тем, что нам предстояло.. После того, как с утра собрала чемодан с самыми необходимыми своими вещами и отдала его Любеншке. Когда она увезла его, с фотографиями моих ребят и Ри Рана, мне начало казаться, что у меня отрезали кусочек сердца. Ведь, что бы ни случилось, теперь я даже не смогу в трудный момент посмотреть еще раз на эти такие дорогие мне лица…Я чувствовала себя совершенно опустошенной. И сон мой был тревожный, прерывистый. Я просыпалась – и сама заставляла себя снова заснуть.

А вот Ойшин так почти и не спал: уже утром он ушел куда-то, и его не было весь день. Вернулся он только к вечеру: довольный, но в разговоры особенно не вдавался. Сказал только, что с транспортом у него все улажено…

– Дом лучше будет поджечь пораньше, – поделился он со мной, – До того, как взорвется МИГ. Тогда все пожарные машины отбудут сюда на его тушение, а на долю базы никого не останется.

Дом наш стоял поодаль ото всех других, поэтому не было опасности, что огонь перекинется на соседей.

А потом, когда уже стемнело, пришла Тырунеш. И мы просидели весь вечер за крепким эфиопским кофе со щепоткою соли вместо сахара. Ойшин, правда, так и не допил свою чашку: это было слишком экзотично для его ирландского желудка…

Эту ночь я тоже не спала. А днем перед проведением операции спать было уже некогда. Не могла я и есть: мне кусок не шел в горло.

Сначала я мысленно прокручивала у себя в голове все то, что нам предстояло сделать- шаг за шагом, точно так же, как перед экзаменом в состоянии экзальтации панически перечитываешь в последний раз учебник в коридоре. В такие моменты важно дождаться состояния, когда паника отступит, и вместо нее тебя охватит состояние безразличия- нет, не безразличия, а такого чувства, когда хочется поскорее войти в аудиторую, поскорее вытянуть свой билет и поскорее уже этот экзамен сдать, чтобы гора у тебя спала с плеч. Я надеялась, что такое нужное мне состояние как раз наступит у меня ближе к вечеру. Лишь бы не пережить его и не начать снова впадать в панику…

В другое время я бы, наверно, не выдержала и хлебнула бы чуть-чуть коньяка для храбрости. Но не сегодня. Сегодня это было бы смерти подобно. Спиртное расслабляет, а тут надо четко осознавать каждый шаг – и противника, и свои собственные.

Когда наступил вечер, и я направилась к выходу, немного посидев, как у нас полагается перед дорогой, Ойшин остановил меня уже у самой двери.

– Женя, подожди,- сказал он, с трудом, казалось, подбирая слова. – Слушай… Я… Я буду так скоро, как только смогу! Не бойся, я… Да я убью его, если он тебя хоть пальцем тронет!

«Все-таки приятно, когда о тебе так беспокоится симпатичный тебе человек»,- подумала я. А вслух сказала:

– А я и не боюсь. Волков бояться – не жить в «свободном» мире…

…Кусок по-прежнему не шел мне в горло когда мы встретились с полковником, и он предложил мне сначала поужинать вместе где-нибудь в ресторане.

– Не хочется терять драгоценное время, – соврала я, натужно улыбаясь. – Ваши морпехи, наверное, уже на дискотеке? Может, возьмем лучше что-нибудь с собой, на вынос? Вино у меня уже есть. Хорошее, наше, южноафриканское.

«До чего же здорово, что мне до сих пор не встретился здесь ни один южноафриканец!» – мелькнуло у меня в голове: «Это было бы, пожалуй, похуже встречи с Зиной!»

Полковник был согласен на все. Он пожирал меня глазами, и казалось, что все, что я ему говорю, влетает у него в одно ухо и вылетает из другого. Наверно, в этот момент можно было бы ему сказать любую нелепость, вроде «А вы слышали об убийстве лысого на крыше парикмахерской?» – и до него бы не дошел смысл сказанного.Но мысль об этом меня даже не рассмешила. Хотя как правило я нахожу что-нибудь вызывающее у меня улыбку даже в самые тяжелые моменты, и это здорово мне помогает.

Наконец до полковника дошло-таки сказанное мною, и он развернул машину до ближайшей пиццерии- заказать 2 пиццы для романтического ужина. Что ж, у каждого свои понятия о романтике…

– Мне не хочется выходить, я посижу в машине, – сказала я, пытаясь побороть в себе чувство паники, которое помимо моей воли поднималось у меня в душе будто девятый вал.

Полковник Ветерхолт пожал плечами:

– Как хочешь, Саския. Я быстро,- и хлопнул дверью.

Был очень жаркий вечер, и он оставил пиджак своего мундира в машине. Прошло несколько минут прежде чем я осознала, какая это прекрасная возможность порыться в его карманах. Я осторожно выглянула в окно. Полковник был мне виден – за стеклом, внутри пиццерии, и стоял он спиной ко мне. На улице никого не было.

Я осторожно опустила руку в карман пиджака. Пусто. В другой. Тоже пусто. В маленький внутренний. Там лежала записная книжка. Я осторожно вытянула ее наружу. Свет уличных фонарей был слишком тусклым, чтобы подробно ознакомиться с ее содержанием, но я успела заметить написанные мелким, бисерным почерком слова: название американского авианосца, который должен был вывезти МИГ с голландской базы и время, на которое была назначена бомбардировка. Полковник был неосторожен будто школьник: видимо, его настолько возбуждала сама мысль о собственной изобретательности и об изощренности задуманного, что он в открытую накорябал в этой своей записной книжке слова «Сюффизант» и «Kaboem!» Это было голландское междометие, обозначающее звук взрыва…

Я поспешно захлопнула книжку, видя, как полковник расплачивается за пиццы. Это уже улика, да еще какая! И кто знает, что там еще написано, в этой его книжечке, если ее хорошенько всю прочитать? Но если я сейчас не положу ее обратно в его карман, а он заметит ее отсутствие…

Полковник забрал пакет с заказом и двинулся к двери. Я поспешно сунула записную книжку обратно в тот же карман, из которого ее вытащила.

Сердце мое так колотилось, что мне казалось, это было слышно всей улице. Полковник воспринял мой встревоженный вид по-своему.

– Страшновато, Саския? – спросил он с понимающим видом, почти по-отцовски.

– Да вообще-то, – кивнула я, – Я ведь еще никогда не изменяла мужу.

Между прочим, это была правда.

Полковник кивнул:

– Понимаю. Это пройдет. Вот поужинаем с тобой при свечах, выпьем немного, и тебе станет весело. А со своей стороны я обещаю тебе, что ты об этом не пожалеешь…

– Надеюсь, – сказала я.

– Ты боишься, что нас увидят вместе у меня на работе в такое время?

– Конечно, боюсь!- горячо и искренне воскликнула я, – Любой нормальный человек сразу же скажет: что это они здесь делают в такое время?

– А вот тут тебе нечего беспокоиться, потому что я уже все продумал!- и полковник торжествующе подал мне какой-то сверток.

– Что это?

В свертке оказался… темноволосый парик.

– Наденешь его, станешь здорово похожа на мою дочку. Хоть она и намного младше тебя, но вы одинакового роста и комплекции. И я захватил с собой ее indentiteitskaart . Скажу часовому, что ты приехала к нам на Кюрасао на Рождество (Моник и вправду приехала) и очень хочешь посмотреть, где работает отец… Там на вахте сегодня Ваутер, это свой парень. Я попрошу его сделать для меня исключение; скажу, что днем дочери некогда, что мы ненадолго… И чтобы он не заносил это ни в какие компьютеры…

– И ты думаешь, Геррит, что он послушается тебя, а не сообщит сразу же твоему начальству?

– Не сообщит. Мы служим вместе уже который год. Кроме того, я могу наделать ему больших неприятностей если тоже сообщу куда следует, как он балуется тем, что мы отбираем у этих латиноамериканцев в море… И он это понимает. Он парень не дурак. Так что все будет в порядке, не бойся. Никто не узнает, что ты была со мной. Я джентльмен.

– Спасибо, Геррит! Я действительно искренне тронута!

Геррит даже и не подозревал, насколько он облегчал мою задачу – если, конечно, этот Ваутер его действительно послушает… И насколько он поднял мне настроение! Паника прошла, на смену ей меня охватило состояние веселого азарта.