Действительно, благодаря мирному процессу число ирландских рекрутов в британской армии (причем даже ирландцев с юга!) выросло в несколько раз. Но чтобы среди них были дети из республиканских семей- с таким я сталкивалась впервые. «То ли еще будет, ой-ой-ой!»- пела в свое время Алла Пугачева…

– Вот когда я окончательно понял, что мы забрели куда-то не туда, – закончил Ойшин и замолчал.

Мне стало его жалко до глубины души. Если даже я так долго и так болезненно переживала то, что разворачивалось в Ирландии на моих глазах, то каково должно быть все это для него – человека, посвятившего делу освобождения своей страны от оков империализма всю свою жизнь и проведшего из-за этого за решеткой свои самые лучшие годы?

Но если он понял все это и отдалился от них, то как же они тогда отправляют его со мной? Как они доверили это дело ему – и почему он тогда согласился? Может быть, для того, чтобы не видеть, что происходит дома? Дома… Постойте, а его семья? Жена, ребенок? Они что, вот так просто его отпустили?

А может быть, все дело в том, что мы с нашими взглядами были просто такими, от которых в случае чего всегда можно было отмахнуться, откреститься, списать в потери? «Эти люди не члены нашей организации и даже не разделяют наших взглядов». С них станется!

Но я не стала у него ничего спрашивать – было видно, что человек очень переживает. А после бокала вина это стало еще виднее. Я даже пододвинула ему еще и свой.

Желание издеваться над ним у меня пропало. Ойшин был жертвой мирного процесса – такой же, как Финтан. Им еще повезло, что они легко отделались.

Я легонько тронула Ойшина за плечо.

– Извини, я не знала. Если я скажу, что сочувствую тебе, тебе, наверно, не будет от этого легче. Я тебя понимаю. Мы с тобой по одну сторону баррикады.

Ойшин невесело улыбнулся:

– Спасибо. Давай попробуем по крайней мере помочь людям, которые хотят изменить свою жизнь к лучшему- не за счет поступления на службу к головорезам и мародерам. Я не знал, что это ты со мной поедешь. Честно говоря, это был для меня приятный сюрприз. Я винил себя в том, что из той нашей операции так ничего в конечном итоге и не вышло. Ты прости, что я вел себя так по-идиотски тогда…

Не надо, не надо об этом, Ойшин. Пожалуйста.

– Это я себя по-идиотски вела, – вздохнула я, вспоминая все, что я натворила между тем далеким апрельским днем, который я и до сих пор предпочитала не вспоминать, и поездкой в Корею.- Что я могу тебе сказать? Дай пять!

И мы крепко пожали друг другу руки.

Зазвенел звонок подходившего к площади трамвая. Ойшин вдруг рванул меня с места за собой, на ходу расплачиваясь с официантом – успеть вскочить в этот самый трамвай. В три прыжка мы запрыгнули на его площадку.

– Что, за нами «хвост»? – пошутила я, когда мы отдышались. Ойшин воспринял мой вопрос по-голландски – буквально:

– Нет, нету никакого «хвоста». Просто мне захотелось уйти оттуда поскорее. А то сейчас захочу еще бокал, потом еще, и…

– Понятно, Алан.

– Алан?

– Ну да, нам же надо привыкать к тому, что мы теперь – Саския и Алан. Как там дела в твоей родной Шотландии?

Ойшин только улыбнулся краешком губ.

– Куда теперь? Домой, то есть обратно в гостиницу?

– Ты устал?

– Нет, не очень.

– Хочешь посмотреть что-нибудь местное? Ты в Португалии раньше бывал?

– Нет.

– И я нет. Тогда тем более интересно. Когда мы еще здесь окажемся? Как насчет того, чтобы пойти на вечер традиционной музыки- фадо? Не бойся, это совмещается с ужином.

– Не знаю… Если честно, Женя, то есть, Саския, я вообще никогда нигде не был за пределами Ирландии и Англии. Один раз как-то был в Испании, и все. Так что я не очень-то привык ко всем этим другим культурам. Правда, я рад, что такие как ты, приезжают нам в Ирландию,- поспешно добавил он, видимо, испугавшись, что я обижусь.

– А и не надо привыкать. Просто разве тебе не интересно посмотреть, какие бывают люди в других странах, как и чем они живут, что у вас общего, а чем вы отличаетесь?

– Интересно, конечно. Но вдруг эта музыка мне не понравится?

– И не надо, чтобы она тебе нравилась. Это вовсе не обязательно. Просто это будет что-то другое, незнакомое. Потом будешь удивляться: надо же, насколько другая у людей музыка бывает! Зато будешь знать, какая она. Ну как?

– Ну пойдем… А что у португальцев бывает на ужин?

– Честно говоря, понятия не имею. Но именно это-то и интересно.

Вечера музыки фадо, совмещенные с ресторанным ужином в Португалии – типичное мероприятие для иностранных туристов. Я действительно никогда эту музыку раньше не слышала, только читала о ней. И еще с детства помню песню Лолиты Торрес – «Коимбро, божественный город». Там поется о песнях фадо, хотя сама эта песня к фадо не имеет никакого отношения. Зато она мне очень в детстве нравилась. Я даже требовала у мамы, чтобы она нашла для меня кастаньеты- как у Лолиты.

Среди туристов в ресторане преобладали богатенькие латиноамериканцы – видимо, такого сорта, которые так карикатурно-эмоционально ненавидят Фиделя, Чавеса или Финтана с его партизанскими товарищами. Ну что ж, насмотрюсь сейчас здесь на них – это поможет мне лучше настроиться на то, что предстоит на Кюрасао…

За одним столиком с нами сидела миловидная дама из Чили- адвокат с дочкой лет 10. Обе неплохо говорили по-английски. Я сказала им, что мы бельгийцы (черед быть Саскией и Аланом еще не подошел). Португальские блюда оказались вкусными, но преимущественно рыбными- а еще буквально во всем, даже в рыбе был чеснок. За исключением сладкого, конечно.

Ойшин пробовал незнакомые ему блюда как типичный северный ирландец – с таким видом, словно ему подали чай в той же чашке, из которой пил Литвиненко. Надо будет ему сказать, чтобы он потренировался не до такой степени опасаться всего незнакомого. Уже один только его настороженный вид в сочетании с легким элегантным ковырянием в тарелке вилкой мог привлечь к себе ненужное внимание.

На небольшую ресторанную сцену вышла певица, вся в черном, закутанная в черную же шаль и вдруг без предупреждения запела низким меццо-сопрано – да таким драматическим тоном, что по достоинству оценить его в зале было некому. Вот мои корейские друзья оценили бы. У них таким тоном говорят дикторы на радио.

Дочка адвоката из Чили вдруг громко, на весь ресторан прыснула в кулак.

– Карменсита!- одернула ее мать, но девочке становилось все смешнее. Она закрыла лицо салфеткой и издавала в нее кудахчущие, приглушенные звуки – так ее развеселила драматическая португальская песня о несчастной любви.

И вдруг я с ужасом поняла, что точно такие же звуки доносятся и из угла по другую сторону от меня. Это был Ойшин – как он ни крепился, но когда начала смеяться Карменсита, то и он не выдержал…

Я сидела красная как рак, обмахиваясь подаренным мне на прощание Ри Раном веером – и делала вид, что я не с ним. И тут проклятая память услужливо подсунула мне рассказ мамы о том, как она в мое отсуствие повела в оперу нашего велосипедного бога- Володю Зелинского в первый раз в его жизни. Тоже, кстати говоря, Козерога. И реакция у него в первые минуты, когда закончилась увертюра и поднялся занавес, была именно такая же…

Когда я представила себе хохочущего под звуки арии запорожца Ивана Карася в Одесском оперном театре Володю, меня вдруг неожиданно тоже разобрал смех. Я давилась им, а он с клекотанием рвался наружу, и я чуть не задохнулась, пытаясь не дать ему у меня вырваться.

Мама Карменситы осуждающе посмотрела еще раз на нас – и с новой силой напустилась на свою дочку:

– Карменсита, посмотри, что ты наделала! Люди из-за тебя…

Ответом ей был новый взрыв нашего смеха.

Только ко второй песне мы наконец взяли себя в руки, и остаток вечера прошел уже без инцидентов. Ойшину очень понравились португальские народные танцы, которыми завершился вечер.

По дороге в гостиницу он даже пытался – довольное неуклюже, правда, – повторить некоторые из увиденных па. Я смотрела на него во все глаза: а я-то была уверена, что он весь такой серьезный и непробиваемый!