– Зачем? – удивился он.

– Ну, как это зачем? Быть в Португалии – и не увидеть Лиссабона?

– А может, я тоже захочу по Лиссабону погулять? – упрямо тряхнул Ойшин вдруг головой.

– Если хочешь, поедем.

На этот раз мы благоразумно поехали на автобусе.

В Лиссабоне было безветрено и тепло. Я привыкла чуть ли не к ураганным ветрам на североирландском побережье – а здесь была совершенная тишина.

Город был очень красив. Меня смущало только то, что на выложенных кафелем улицах было легко поскользнуться и шлепнуться. А еще мне бросились в глаза 2 вещи: количество религиозных манифестаций с одной стороны- и коммунистических граффити на стенах с другой. В старых районах все было тоже очень красивое, но какое-то полуразваливающееся, а люди в португальской столице были преимущественно маленького роста. Трудно было вообразить себе, что это когда-то тоже была империя, а вот эти малыши держали в страхе чуть ли не пол-планеты.

– Давай покатаемся на трамвае,- предложила я, – Вот туда, наверх, в старый город. Я это столько раз в кино видела!

– Давай.

Трамвай начал подъем в гору под таким углом и с таким скрипом, что я на секунду даже зажмурилась.

– Давай посидим где-нибудь? – предложил Ойшин, когда мы вышли из него на самой вершине над городом.

– Не возражаю.

– Так ты как, все еще живешь в 6 графствах?- спросил Ойшин меня после того, как мы присели на стулья перед каким-то небольшим кафе, и он заказал нам, не спрашивая меня, по бокалу красного вина.

– Нет. Уже нет. Надеюсь, что нет, – поправилась я.

– Киран умер?

– Ты знал Кирана? – удивилась я.

– Давным-давно, чисто шапочно. В детстве. Мы с ним выросли в одном квартале. Хулиганили вместе в детстве, можно сказать.

– А… Заметно! Да, он умер. А что?

– Просто так. Ну, и где же ты теперь живешь?

Мне не хотелось посвящать его в детали.

– Далеко, – сказала я.

– А именно?

– В стране утренней свежести, – разозлилась я, совершенно уверенная, что ему это ни о чем не скажет. Или он подумает, что я отшучиваюсь и веду речь об ирландском Тир-на-Ноге . Так оно и оказалось.

– Так значит, тебе есть куда возвращаться после этой нашей поездки?

– Думаю, что да. А тебе разве некуда? -спросила я в лоб, но он не ответил.

– А почему ты решила уехать из 6 графств? Если это, конечно, не секрет.

– Ты действительно хочешь знать?

– Да.

– А не обидишься? Знаешь, есть такой советский анекдот. Сам он, правда, к делу не относится, но последняя его фраза здорово описывает мое самочувствие в сегодняшней Ирландии: «Пока они на мне сидели, я терпел. Пока они на мне занимались любовью, я терпел. Но когда они стали у меня на ж*** свои инициалы вырезать – тут уж я не выдержал!»

– ???? – кажется, Ойшин опять не на шутку перепугался.

– У меня уже в печенках то, что люди, знающие почти по всем вопросам намного меньше, чем знаю я (такое образование им дали), пытаются учить меня, как мне надо жить. Если бы повариха научила меня, как испечь какой-нибудь торт, я бы сказала ей «спасибо». Но когда люди, которые сами живут так, что их можно только пожалеть, c глубокомысленным видом выдают тебе советы, как тебе надо растить детей или каким должно быть общественное устройство в твоей стране, это можно терпеть только лишь до поры, до времени. То, что со мной разговаривают так, cловно я малограмотная – только потому, что я говорю с акцентом, и у меня другой паспорт. То, что моих детей (я не имею в виду Лизу) пытаются записать в «инвалиды» – только потому, что они не такие как все. Я сама не такая тоже. Я тоже не любила играть с ровесниками в раннем детстве – мне было интереснее среди взрослых. А твой Киран на полном серьезе говорил: «Это тебе просто вовремя диагноз не поставили!»

Раньше, когда у вас шли военные действия, я закрывала на многие из таких вещей глаза, потому что понимала, что люди не виноваты, что не знают многого – им не дали нормального образования. Но теперь, когда наступил мир, и я вижу всю эту чванливость людей, которые не просто ничего не знают, а и не хотят ничего знать, и уверены, что они уже и так знают все, что нужно… Это уже действительно для меня как вырезание ваших инициалов у меня на каком-то из неподходящих для того мест!

Ребята, у вас глубоко больное общество- где зло стало настолько обыденным, что это норма – а для вас болен любой, кто хоть чуточку отличается от вас. В таком случае, больны три четверти человечества! А вы все ищете, какую микстуру прописать нам, чтобы мы стали такими же, как вы. С маниакальным упорством. Принимая любого маргинала из наших стран, который разделяет ваши взгляды, за «подлинного выразителя взглядов и интересов своего народа». И не понимая, что у нас этот маргинал не может вызывать ничего, кроме смеха и презрения…. Послушай, но ведь и я могу задать тебе тот же вопрос. Ты же тоже уехал оттуда, как я слышала. Почему?

– Это долгая история… – Ойшин помялся,- Если честно, то стыдно было перед людьми. Когда приходилось просить их о помощи, как раньше – по нашим армейским делам, – а в ответ тебе в лицо насмехаются те, кто до этого помогал годами: «Как же это так, ребята? А мы думали, что наша помощь вам больше не нужна…» И то, когда нас люди просят о помощи – в западном Белфасте житья нет от хулиганья – а нам вышло указание, что это хулиганье нельзя трогать. А полиция как не трогала его раньше, так и сейчас по-прежнему не трогает. И результат сама знаешь какой.. Я чувствовал себя обманутым …

«И не ты один, милок!»- подумала я.

– … Примыкать к диссидентам нет никакого смысла: они ничего конструктивного не предлагают и никуда не ведут…Их девиз «только вперед, а там разберемся!»

«Ну прямо как наши диссиденты!»- мелькнуло у меня в голове.

– ..Так что единственный выход для меня оказался в том, чтобы повернуться ко всему этому спиной. Как ни больно… Знаешь, что стало для меня последней каплей?

– Что?

– Моя племянница.

– Племянник?- переспросила я, с тошнотой у горла вспоминая племянника Пата. Что он еще натворил?

– Нет, племянница. Бриджет.

Неужели его племянницы еще хуже племянников?

– Ей 21 год. Она решила пойти на службу в военно-морской флот.

Я только что вернулась из КНДР и поэтому на секунду не сообразила, что здесь такого.

– Британский военно-морской флот! -вдруг горячо воскликнул Ойшин,- Внучка ирландского республиканца! Это все равно как если бы немцы победили в войне, и ты записалась бы в ряды эс-эс. Над ее дедом измывались в тюрьме такие же живодеры, как ее будущие товарищи по оружию.

– Как же это ее угораздило до такого докатиться?

– Мирный процесс. Она выучилась в английском университете, первая с университетским дипломом изо всей нашей семьи. На социолога. Ее мотивация? Ей хочется «посмотреть мир». Через прицел британского автомата? Неся другим народам такую же «демократию», какую они принесли нам? И, что самое гадкое в этой истории, ее мать, моя сестра, которая навещала меня почти 10 лет в британской тюрьме, и которую там из-за этого тоже подвергали разным унижениям, не видит в ее решении «ничего особенного»! «Ее не интересует политика. По крайней мере, она пытается чего-то в жизни добиться – не то, что остальные мои лоботрясы!»- говорит она. Чего добиться? Заплатить своей кровью за защиту интересов полудохлой Британской империи, которой пора на свалку истории? Нести смерть и горе другим народам после того, как нам высочайше позволили присесть к хозяйскому столу?:

Он схватил со стола бокал красного вина и вдруг залпом опрокинул его. А я-то была уверена, что Ойшин непьющий!

– Не могу. Не могу я терпеть такие вещи. Видеть и принимать их как что-то нормальное. Всего несколько лет назад такая глупость не пришла бы ей даже в голову. Разве для этого мы начали мирный процесс, разве для этого разоружались? Чтобы наши дети и внуки становились винтиками в системе британского империализма? Разве для этого я…

Он осекся – видно, хотел сказать «провел 12 лет в тюрьме», но ему стало неудобно говорить только о себе, когда речь шла о таких масштабных вещах. Хотя 12 лет жизни, отданных коту под хвост – это, конечно не шутка….