Разрешат ли ему вступить со мной в брак? И даже если разрешат, все-таки есть ли у нас будущее? Сможем ли мы, представители двух таких совершенно разных культур, быть счастливыми вместе? .Такими счастливыми, как мы хотели бы быть…

Я встряхнула головой, чтобы вернуться к действительности.

– Прости, Донал… Что ты там говорил насчет экстренной связи?

– Дженни, кончай витать в облаках! Слушай и запоминай. От этого зависит не только твоя жизнь, но и жизнь многих других людей!

Донал был прав, что рассердился, конечно. И я начала слушать его так, как было надо с самого начала….

****

Мы с мамой решили попрощаться дома. Точнее, в квартире, которая стала нашим новым домом.

– Дальние проводы – лишние слезы, – сказала она, – И потом, твоя малышня разбежится по перрону, как я их буду ловить?

– Странная ты, мам. Здесь столько людей – неужели ты думаешь, что их никто не поймает?

– Ну все равно.. И они будут переживать зря. Я скажу им, что мама уехала чтобы купить им машинки. А купит машинки и сразу вернется.

Это была хорошая идея, особенно в отношении Че. Даже его первым словом было «car» , а не мама. Глядя на то, как он устраивает на полу масштабные автогонки со своими игрушечными автомобильчиками, мама, заядлая любительница «Формулы-1», часто радовалась:

– Шумахер растет!

Вот чего не хватало ей здесь, так это «Формулы-1» по телевизору… Мне просто повезло что Шумахер уже ушел к тому времени из большого спорта. А то бы я скорее всего никуда не смогла поехать..

Рано утром, когда все трое ребята мои еще спали, я на цыпочках подошла к каждому из них и потихоньку поцеловала их в такие милые их личики. В этот момент я чувствовала себя очень виноватой, что уезжаю. Хотя и знала, что они очень любят бабушку, а она избалует их в мое отсуствие до безобразия….

Мы присели перед дальней дорогой, как у нас полагается.

– Мам, ничего, мне обещали, что у меня два раза в год будет отпуск, и что мы с вами обязательно в это время будем видеться. Не знаю, где и как, но тебе скажут. Хорошо? Жди меня, и я вернусь. До встречи через 6 месяцев. И пожелай мне, пожалуйста, ни пуха, ни пера….

– Ну, ни пуха тебе, Женька! Смотри, не лезь в перестрелки и пожалуйста, ничего не взрывай! – пошутила мама.

– К черту!- с чувством сказала я.

…На вокзале тоскливое чувство не покидало меня. Оно только усилилось, когда я увидела среди будущих пассажиров своих »соотечественников за рубежом» – россиян, погружавших в вагон какое-то жуткое количество ящиков с накупленным добром. Их жадные лица. Наших женщин издали узнаешь по накрашенным, как у клоунов, красным щекам, по надменным взглядам – и пегим, выстриженным клоками, разноцветным волосам. Видно, такая в России новая мода.

Глядя на них, я понимала ту белорусскую девочку из «чернобыльских детей», что наивно пряталась в Ирландии под стол, чтобы не возвращаться домой . Но она хотя бы ехала домой к родителям. А куда еду я?

Дело в том, что в отличие от белорусской девочки, я-то возвращалась не домой, а «в брюхо к зверю» («belly of the beast”)… Ведь моего дома больше нет. Почти 20 лет назад я уехала оттуда радостно и бездумно, как это свойственно юности, «посмотреть мир» – а теперь некуда возвращаться. И я так и осталась «в брюхе» большого, жадного империалистического зверя, у которого моя страна как и КНДР стоит костью поперек горла. Как ни старались «дружить с Западом» в отличие от нее наши правители.

А я устала от жизни в зверином брюхе! Сколько бы жира там ни было, брюхо оно брюхо и есть. И поездка в Корею стала для меня как поднятие на поверхность моря – чтобы вдохнуть свежего воздуха. Эта поездка встряхнула меня, очистила от капиталистической «шелухи», наросшей помимо моей воли в душе за эти годы, напомнила мне, что в жизни действительно важно, а что – ерунда. И придала мне веры в то, что если такие, как я, -и наши дети и внуки! -поднажмут на зверя с другой стороны, то и «кость» эта вылетит наружу из его вонючей клыкастой пасти…

.Мы с Ри Раном и Чжон Ок стояли на перроне. А вокруг нас дружно шагали группы задорно поющих детей, маршировали бодрые солдаты, звучала полная жизнерадостности музыка… И я поняла вдруг, почему так сильно – до топанья ногами, до бешенства!- боятся империалисты всех мастей эту маленькую и никому не угрожающую страну. Страну женственных женщин и мужественных мужчин. Потому что здесь как ни в одном другом месте в мире всей кожей ощущаешь, какую силу представляет из себя народ, когда народ этот един!

Когда мне уже надо было окончательно прощаться с моими корейскими друзьями, я не выдержала и несмотря на всю принятую в Корее сдержанность и этикет, бросилась Ри Рану на шею:

– Ри Ранчик, солнышко! Жди меня, я обязательно вернусь! Побереги тут моих, им трудно будет с непривычки на новом месте…

Оба мы, не стесняясь, вытирали слезы. Только у него они были по-мужски скупыми. В Корее для мужчины не считается зазорным не прятать своих эмоций.

– Женюша… -видимо, он так разволновался, что у него из головы вылетели в тот момент все русские слова, – Урунун пандуси сунрихалькосида. Хочжаго немсимхамен мотхенел ири опсумнида.

– Ну, пора! – он вытер слезу и обнял меня еще раз.- Перед смертью не надышишься.

– А кто это из нас собирается умирать? – сказала я, сквозь слезы улыбаясь, – Вот как раз теперь-то – да ни за что на свете! Дудки! Спасибо тебе. За то, что ты напомнил мне, какой прекрасной может быть жизнь!

За его спиной утирала слезы Чжон Ок.

– Ваша страна – единственная в мире, где провожая меня, плачут. В других странах обычно этому только радуются!- сказала я ей, чтобы ее развеселить. И запрыгнула на подножку поезда.

Я пробежала через весь вагон, благо ехали мы в последнем, и успела поймать взглядом их стремительно уменьшающиеся фигурки. Оба они долго-долго махали руками мне вслед. Пока не превратились в далекие точки на горизонте. Я махала им, а новорусские дамы, успевшие увидеть, как мы с Ри Раном плакали друг у друга в объятьях, смотрели на меня с чувством глубокого осуждения. Только мне на это было еще глубже наплевать.

*****

…И вот я – снова в Китае… Корейская земля кончилась как-то сразу, неожиданно: после небольшой стоянки на границе, где с нами тепло попрощались корейские пограничники (я успела-таки выучить несколько слов на корейском языке, чем. произвела на них большое впечатление!), когда поезд наш выехал на мост, разделяющий КНДР и КНР. Уже посередине реки мы увидели прогулочные катера с праздной публикой. На другом берегу поезд поехал быстрее – здесь были более новые рельсы и шпалы. Но на окнах домах появились такие же, как в России, решетки – и я вздохнула: значит, точно, начался Китай…

Так оно и было. С перронов с рекламных плакатов на нас смотрели глуповатые рожицы наамериканенных тинейджеров со взбитыми по последнему писку здешней моды, как будто бы они неделю не причесывались, крашеными волосами, выражающие бурную радость по поводу приобретения какой-нибудь очередной новомодной фиговины. А поля, хотя и тоже были здесь аккуратными, время от времени перемежались с огромными кучами мусора, издававшими едкий «аромат». Новые дома, выстроенные для крестьян, напоминали по форме коровники, только со спутниковыми «тарелками» то там, то здесь на крышах. А где они не были похожи на коровники, там они напоминали солдатские казармы. И вагон наш сразу мощно огласили звуки электронных игр: это дорвавшиеся до них наконец китайцы включили свои мобильники…

Китай за окнами был похож на огромную, но достаточно уродливую стройку: то там, то здесь среди кукурузы и персиковых садов прокладывались широкие дороги, рылись котлованы, возводились небоскребы (в отличие от корейских новостроек, совершенно лишенные национального характера). Но делалось все это как-то без огонька. Видимо, люди почувствовали, что хотя Китай – это держава будущего, будущее это строится здесь не для всех….

Постоянно мелькали на стенах надписи на английском, уверяющие «спонсоров» в том, что они не ошиблись, остановив на Китае свой выбор. Печальная картина.Особенно удручающее впечатление на меня произвел официальный девиз здешних Олимпийских игр – «Один мир, одна мечта!» У меня не одна и та же мечта с Кондолизой Райс! Знаем мы, какая мечта у этого «однополярного мира»…