Через пару дней Лизу повезли на другой этаж, где над ней долго колдовали врачи, облепившие ее голову электродами и пытавшиеся вызвать у нее различные реакции.
А на следующий день после этого меня вызвал к себе врач. Нет, не тот, не сердобольный, а молодой, хладнокровный. Он предложил мне сесть и с ходу в карьер заявил мне, что мозг Лизы на каком-то этапе того приступа судорог (первого? или второго?) подвергся гипоксии – кислородному голоданию, и что это привело к отмиранию клеток коры ее головного мозга.
Я слушала его будто в дурном сне. Почему-то всегда были две вещи в сфере здоровья, которых я боялась больше всего – и это была именно одна из них. Но я не оставляла надежды:
– Доктор, она ведь еще маленькая, мозг ее еще развивается….
– Нет, -сказал он со своей дебильной голландской прямотой, – эти клетки уже никогда не восстановятся.
– Вы хотите сказать, что она навсегда останется такой, как сейчас: слепой, немой, не будет ходить?
Он молча кивнул. И уставился на меня в упор так, словно изучал мою реакцию с целью написания потом о ней докторской диссертации на тему «Эмоции матери при сообщении ей непоправимой новости о состоянии здоровья ее ребенка». Я возненавидела этого доктора – не за то, что он говорил, а за то, как. И за этот его акулий неморгающий взгляд.
Слезы сами просились на глаза, но силой воли я все-таки поймала их в самый последний момент, когда они уже нависали под веками. Не доставлю ему такого удовольствия!
– Это мы еще посмотрим!- сказала я ему. Без возмущения – просто с верой в свою правоту. Не может, ну не может быть на свете такой несправедливости! Будем бороться!
И знаете что? После того, что случилось с Лизой, все страхи мои померкли. Стало ясно, что в жизни по-настоящему страшно, а что – не стоящая выеденного яйца ерунда. И еще я превратилась в то, что по-английски называется «reckless» – из в общем-то почти трусихи превратилась в безрассудно, бесшабашно рискующую, если это надо для дела.
А еще я поняла: жизнь так коротка, что нельзя в ней ничего откладывать на завтра, что надо стремиться как можно больше в ней успеть!
****
…Кристоф проснулся глубокой ночью от того, что запищал телефон. Пришло сообщение. Он спросонья подпрыгнул и посмотрел на часы. 4 часа утра! И кому это не спится в такое время? И тут же вспомнил все, что было накануне…
Ну, так и есть : сообщение было от Евгении. "Не используй против меня то, о чем я тебе сказала. Пожалуйста" – он прочитал это и почувствовал её отчаяние.
За несколько дней до вчерашнего разговора она поделилась с ним тем, что скоро уходит в декрет. Кристоф чуть не провалился сквозь землю и начал бормотать что-то вроде: "Так ты, наверно, хотела бы отдохнуть годик?" – на что она с удивлением, как на какого-нибудь недотепу, посмотрела на него: "Я не могу себе этого позволить. Я должна учитывать финансовое положение…" Оплачиваемый отпуск – как до, так и после, в совокупности – в Британии в таких случаях составлял всего oкoлo 20 недель…
Естественно, Кристоф в панике тут же позвонил мистеру Беннету, своему начальнику в Англии: с таким в своей карьере он ещё не сталкивался и хотел узнать, как обстоит дела с трудовым законодательством в этой стране в подобных случаях.
В глубине души Кристоф надеялся на то, что уволить её в такой ситуации будет невозможно. Да и как же иначе, иначе и быть не может в цивилизованном обществе, думал он. Но оказалось, плохо он ещё знает здешние законы: мистер Беннетт велел Кристофу "ускорить принятие решения", пока Благовеста ещё не достигла той стадии, на которой она имела бы право затребовать отпуск.
Сердце Кристофа на мгновение cжалось, он вспомнил, что увольнение женщины в её положении у них дома, как и у неё в СССР, в прошлом было бы совершенно невозможным, но – "здесь вам не тут..", и обратного пути уже не было…
Итак, вчера он наконец сообщил ей о предстоящем сокращении. Ему было не в чем себя упрекнуть: все было сделано по форме. Кристоф созвал в свой офис всех троих – Пола, Евгению и Ульрику и, хотя Пол и Ульрика уже знали о том, какое принято решение, им неплохо удалось сохранить нейтральные лица, якобы они ничего не подозревали, и даже ничего ещё не было окончательно решено. Ульрика, правда, сидела вся красная как рак – и не смотрела в глаза Евгении, но в целом они держались неплохо. Надо все делать по форме, чтобы она не подала на них в индустриaльный трибунал.
Но все-таки обмануть её не удалось. После совещания, на котором Кристоф только намекнул, что одно из их рабочих мест – под угрозой, но что им предлагается подумать, как его можно сохранить (на большее он так и не решился), Евгения минут на 10 исчезла в туалете, вернулась с красными глазами, а после того, как он сообщил всем остальным агентам, по очереди, о том, что "намечаются возможные перемены", она подошла к нему и твердо спросила:
" Ведь все уже решено – так, Кристоф? Если бы действительно ничего ещё не было решено, ты не стал бы сообщать от этом всему центру. Не надо меня дурачить. Я помню, как вы в своё время расправились с Джеком»
Джек был парень-инвалид, которого было очень трудно уволить, чтобы не стать обвиненным в дискриминации, но он настолько раздражал всех ребят Пола одним своим присутствием, что давление на Кристофа становилось все сильнее и сильнее – и в конце концов он был вынужден Джека уволить, несмотря на все отчаянные заступки Евгении. Сам Кристоф давно уже забыл неприятный привкус, оставшийся у него было от того дела – и даже начал гордиться тем, как ему удалось избавиться от Джека по всем правилам. Джеку было не к чему придраться, все формальные процедуры были соблюдены – и сам мистер Беннетт похвалил Кристофа, когда оказалось, что Джеку не с чем подавать на фирму в суд.).
«Меня не обманешь – я вижу, откуда дует ветер. Будь со мной честным, скажи мне правду, чтобы я не надеялась понапрасну и не ломала голову над обоснованием причин необходимости сохранения моего места (которые у меня, конечно же, и так есть) – если все решено и без меня. Скажи мне – как человек. Памятью нашего общего прошлого, скажи, – и я сама сделаю для себя соответствующие выводы… Я тебя ни в чем не виню- такие решения принимаются выше."
Он посмотрел в её полные боли глаза – и чут было не открыл рот. Но тут же опомнился. Он не мог ничего ей сказать – этим бы он нарушил корпорационные правила и кто знает, как это откликнулось бы на его собственной карьере… Ему доверили такой важный пост – и он всегда должен об этом помнить.
"Нет, что ты, ничего не решено,"- сказал он ей мягким голосом, как можно убедительнее. "Если бы такое решение уже было принято, неужели ты думаешь, что я не принял бы в этом никакого участия? Я все-таки имею кое-какую власть в этом офисе." Но он видел по её лицу, что так её и не убедил.
Он ничего не ответил на её ночную эс-эм-эску. А в понедельник она не появилась в офисе. Больничный…
Через месяц места Евгении в офисе официально не стало.
…Мистер Вильям Беннетт устало покачал головой, глядя на только что поступившее в его ящик электронное письмо от европейского менеджера фирмы, Люка Ван дер Билда. Опять этот Кристоф вышел за пределы бюджета!
За последнее время ситуация с белфастским телефонным центром начала внушать серьезные опасения, и не только ему. И хотя Северная Ирландия привлекала инвесторов дешевизной своей рабочей силы (у них там нету особого выбора!) и субсидиями и налоговыми скидками, которые ещё по привычке, оставшейся от клинтоновских времен, когда все верили, что в этих дурацких диких ирландских краях действительно наконец-то наступил постоянный мир, раздавало британское правительство, мистер Беннетт, как опытный менеджер, чувствовал, что кран субсидий вот-вот закроется.. И что тогда? Белфастские агенты будут продолжать получать свои 13.000 фунтов стерлингов в год, их местные менеджеры, Кристоф и ижe с ним – и того больше, а если учесть, сколько он за последнее время истратил…
Сам Кристоф отчитывался ему, что это необходимо – для сохранения кадров необходимо дать им хотя бы видимость того, что о них заботятся, позволить им посещать различные курсы, повышать свою квалификацию и сдавать экзамены за счёт работодателя. Теоретически он был прав – но на практике, и они оба это знали, -- этим агентам вовсе не нужно знать на занимаемой должности больше, чем они уже и так знают, а если они получат дипломы компьютерных инженеров, то тут же начнут искать более высоко оплачиваемую и интересную работу в других компаниях. Так что же, мы ещё должны за это и платить? Можно, конечно, ввести всякие ограничения – вроде того, что агент должен оставаться на своем месте в течение 2 лет после прохождения курса за счёт фирмы или же выплатить ей деньги за учебу обратно. Но на практике, опять же, это приведет к такому количеству усилий получить эти деньги… Стоит ли игра свеч? По 2000 фунтов на агента – когда вся государственная субсидия на создание каждого рабочего места в этих богом проклятых краях составляет всего 3500?
