Ко мне вышел директор, пожилой седой тихий человечек, внешне так напоминающий типичного представителя восточноевропейской интеллигенции. Внешность подобная настолько распространена среди здешних протестантов, что они подчас невольно кажутся мне земляками. Во всяком случае, пока не начинают говорить…. Я вспоминаю похожего на этого директора протестантского работника одной из здешних благотворительных организаций, пожилого мужчину по имени Джон, радостно встретившего меня в Белфасте как родственницу и поведавшего мне о том, что его дедушка был раввином под Минском. Когда он эмигрировал, его обещали отвезти в Америку, но обманули и высадили в Британии, пользуясь тем, что языка он не знал и "все равно бы не заметил разницы". Так его дедушка разлучился с братом, оказавшимся в Америке, и они встретились только через 40 лет. Сам Джон родился уже в Англии и в наших краях никогда не был, но с умилением и даже восторгом относился ко всему восточноевропейскому, и мы почти час проговорили с ним про борщ и гречневые каши, про суровую нашу зиму и про классическую музыку.
С таким же радушием ко мне отнесся и директор школы, по имени Сэм.
– Леночка учится у нас всего две недели. Она замечательная девочка – и уже говорит по-английски. С ней для этого занимается особый учитель. Все дети от неё в восторге. Мы хотели бы поговорить с её мамой, чтобы выяснить, чем мы ещё можем Лене помочь привыкнуть к новой обстановке, – поведал он мне. Тут в учительскую вошла классная руководительница Лены, госпожа Робинсон, похожая на Сэма словно родная сестра. А за ней – Ленина мама, Марина.
– Знаете, здесь летом так холодно!- по-детски непосредственно обращается она ко мне прямо с порога мягким южным говором.
– Это ещё было теплое лето! Обычно бывает куда холоднее!- улыбаюсь ей я.
Почему-то подавляющее большинство встречавшихся мне за границей бывших россиян- южане (Ростов, Краснодар, Ставрополь…). Впечатление такое, будто бы им в эмоциональном плане легче покидать родные края и начинать новую жизнь в неизвестности. Вряд ли в Нечерноземье жизнь сейчас легче, чем в их краях? Или, может быть там действительно тяжелее, просто я не знаю об этом? – мелькает у меня в голове, но спросить об этом у Марины я не успеваю.
Марина сияет гордостью за дочь. И она, надо признать, совершенно права: девочка поразила всех преподавателей тем, что… просит побольше задавать ей на дом. Здешние педагоги с таким ещё не сталкивались!
– Им же совсем ничего не задают,- поясняет мне Марина. – А мы так не привыкли. Уроки тоже какие-то странные – растянуты на весь день, а не учат их практически ничему!
Впрочем, это она говорит мне, как своему человеку. Она вовсе не собирается жаловаться на это педагогам такой замечательной, такой цивилизованной страны (да и, честно говоря, это не имело бы смысла: они даже и не знают, что образование может быть другим!)
– А вот моя старшенькая ходит в другую школу, и там её недолюбливают: слишком много знает. Ей 15, а то, что в её классе для 15-летних по программе здесь проходят, они дома уже прошли, когда ей было лет 12. Ну, ей и скучно, конечно. Если бы не английский язык, она вообще бы уже первой ученицей в классе была. Она по-всякому пробовала. Подходит к учителю физики: " А почему нам по физике задачки не задают?" А он – ей: "Какие задачки? По физике задачек не бывает!" Ну, а уж когда она свою российскую школьную тетрадку за прошлый год математичке показала, то та просто в ярость пришла: " Такое вообще положено только в университете проходить!", – рассказывает мне Марина.
Однако наши собеседники озабочены, оказывается, совсем другим, чем качество даваемого в их стране образования. Они мнутся, не зная, как высказаться, и наконец умоляюще обращаются ко мне, как к "эксперту", предварительно убедившись, что я прожила здесь уже несколько лет и более-менее в курсе "сложностей" здешней жизни:
«… Э-э-э-м… «
– Как бы нам это госпоже К.** получше объяснить?. Видите ли, в чем дело…. Её старшая дочь посещает другую школу – здесь неподалеку. И иногда она заходит за сестренкой после уроков в форме этой самой школы. Знаете, мы совершенно ничего против не имеем. Но мы находимся в таком районе, понимаете…. Мы просто опасаемся за безопасность ребёнка… Может быть, она обратила внимание, как смотрят на неё другие дети – нет, не из нашей начальной школы, а из примыкающей к ней средней?
Марина высоко возводит брови от удивления. Она здесь – всего 3 месяца. Да, её старшaя дочь заметила, как странно посматривают на неё другие дети в этой протестантской школе. Но она абсолютно не поняла, в чем дело. Может, у неё что-то было не в порядке с прической? Или пуговица была оторванa? Так Марина обычно хорошо следит за своими девочками, она не какая-нибудь там мать- разгильдяйка, у которой дети бегают по улице допоздна без присмотра. Она со своими девочками сама дополнительно занимается. И строгая. Девочки у неё из хорошей семьи, дома были отличницами, здесь тоже хотят в будущем поступить в университет… Марина сама – врач по специальности, отработала после института 18 лет, и здесь она тоже не хочет сидеть сложа руки. Вот подождите, выучит английский – и обязательно найдёт работу!
Но дело-то совсем не в пуговицах и не в прическе. И даже не в "экзотичности" русских девочек для северобелфастского гeттo. Дело- в том, что старшая сестренка ходит в католическую школу, а младшая- в протестантскую. И форма школьная у старшей девочки – соответствующая.
– Я ничего в этом не понимаю,- признается Марина.- Мне сказали, что есть два места для девочек, в разных школах. Что? Нет, мне никто не предлагал никакого выбора. Я была так довольна, что, по крайней мере, они не так много пропустят с начала учебного года. А вчера в школу моей старшенькой ворвался какой-то террорист-камикадзе… Говорят, он поджег 6 учительских машин и сам погиб в машине..
– Не погиб. Среди таких людей камикадзе не бывает, – "успокаиваю" я её. – Для этого они слишком себя любят.
Педагоги намекают на то, что старшая сестра, конечно, может в любое время приходить за младшей, но только в чем-нибудь другом. Не в этой самой форме, понимаете ли… А то они, к сожалению, за свою молодежь не ручаются…
Некоторое время стоит тишина. Мне вспоминается рассказ из учебника "Родная речь " за второй, кажется, класс советской школы: о маленькой чернокожей девочке, которой папа собирался купить туфельки, долго копил на это деньги. А когда она в магазине примерила одну пару, и красные туфельки оказались малы, то хозяин магазина заставлял их покупать и эту пару – ибо "никто не захочет купить обувь, побывавшую на черной ноге".
Марина, кому ты доказываешь, что мы – культурные и интеллигентные люди? Что мы – "не какие-нибудь там"? Почему столько россиян страдают этим совершенно ни на чем, кроме западного бахвальства, не основанным комплексом собственной неполноценности?
Ты только посмотри на окружающих тебя здесь ! Посмотри вокруг себя. На выпускников университетов, считающих, что столица Венгрии- Прага. На школьные обеды из отбросов, на которые в Британии тратится в среднем по 35 пенсов на ребёнка в день (даже на заключенного в тюрьме тратится 1.74 фунта!). На страницы здешних газет, только-только открывших, оказывается, что "рыбий жир полезен для здоровья" (мою бабушку заставляли его пить ещё в дореволюционном детском саду!). На телевидение, где рекламируют «новое экзотическое китайское средство, модное среди звезд шоу-бизнеса» – обыкновенные медицинские банки! И показывают этих самых «звезд», щеголяющих синяками от этих банок на голой спине, словно новой татуировкой! На школьные программы, где единственный предмет, хоть как-то излагающий рудиментные зачатки физики, химии и биологии, называется громким словом "science" – наука. Не мечи, Мариночка, бисера перед…. .
В России сейчас, видела я где-то в интернете, собираются начать телевикторину для детей, победителя которой отправят на учебу в "цивилизованную" страну. Чему можно научить тут нашего вундеркинда, если даже наш средний ребёнок знает больше здешних учителей?
