Изменить в определенной степени такую жизнь мне помог случай: как-то раз я дала интервью дублинскому радио о своем опыте жизни в Ирландии. Незадолго до этого ко мне долго приставал по телефону высокомерный английский журналист с BBC, с просьбой рассказать ему об «ирландском расизме». Когда я услышала от кого эта просьба исходит, я только ухмыльнулась; интересно, за кого они меня принимают? Это было бы все равно что жаловаться голландцам на антильцев!

– Ко мне здесь очень хорошо относятся, – подчеркнуто ровно сказала я,- У меня ни разу ни с кем не было никаких проблем. Я здесь себя чувствую как дома.

Это было явно не то, что он хотел услышать.

Интервью же мое дублинское радиоработникам там так понравилось, что меня в числе еще нескольких отобранных по всей стране дядей Томов – простите, перспективных мигрантов!- вскоре пригласили саму работать на эту программу: внештатным корреспондентом, делать репортажи из жизни мигрантов в Ирландии. И прежде всего нас пригласили на инструктаж.

Вот так я и отправилась на трехдневный курс для будущих радиожурналистов в Дублин. Наконец-то у меня начиналась совершенно новая жизнь! Правда, в тот момент я даже еще и не подозревала, насколько новая…

Стоял морозный – по местным, конечно, понятиям – февральский денек. Я приехала в Дублин накануне начала курса и остановилась в гостинице на южной стороне города. Настроение у меня было, конечно, приподнятое. Еще бы ему не быть!

По какому-то невероятному стечению обстоятельств в тот же вечер в одном со мной отеле остановился Дермот Кинселла. Накануне я поделилась с ним своей радостью от предстоящей перемены карьеры по электронной почте – и тут оказалось, что он тоже собирается в Дублин, по каким-то своим делам. С тех пор, как мы познакомились на съезде, наша переписка приняла регулярный характер. Мы обменивались мнениями на политические темы, и, если я не понимала чего-то из местных событий, я честно говорила ему об этом, на что он обычно достаточно подробно отвечал. А в конце неизменно добавлял: «Вот встретимся – объясню тебе поподробнее». Я не надоедала ему лишними расспросами. Встретимся – так встретимся. И вот такая встреча наконец наступила….

Я не задумывалась о том, случайно это так получилось или нет. У меня не было оснований думать, что не случайно. Дермот вел себя со мной очень корректно. И во время этой нашей встречи – причем все время, пока мы говорили, – у меня ни разу не возникло чувства неслучайности.

– Очень рад тебя снова видеть!- приветствовал меня Дермот, пожимая мне руку. – Как дела дома?

– Спасибо, все в порядке!- ответила я, по-прежнему не желая афишировать свои трудности.

Дермот повел меня в индийский ресторан: сам он пристрастился к острым индийским блюдам, живя долгие годы в Британии, а вот китайские кушанья почему-то не выносил. Я же об индийской кухне до встречи с ним совершенно ничего не знала, и именно Дермот пристрастил меня в конечном итоге к наану по-пешаварски .

Он рассказывал мне о себе, и перед моими глазами представали пыльные улочки Триполи, пышная тропическая зелень Флориды и улица имени Бобби Сэндса, на которой стоит британское посольство в Тегеране, которая раньше именовалась улицей Черчилля, и которую иранцы с тех пор отказываются теперь переназывать обратно, несмотря на многочисленные просьбы британских властей. И Монумент идей чучхе в далеком Пхеньяне. И то, как погиб Наджибулла, с которым он был знаком и которого глубоко уважал.

– Его кровь – на руках Горбачева, – c болью в голосе сказал Дермот. – А какой редкий это был человек! Настоящий революционер, каких поискать…

Нет, не подумайте, он не рассказывал мне ничего такого, что я не должна была знать – и я, конечно же, и не задавала подобных вопросов. Просто он делился со мной впечатлениями от увиденного в других странах и своими жизненными наблюдениями. Из него вышел бы хороший писатель – настолько ясно и четко вставало перед глазами то, о чем он рассказывал. Не всякому дан такой талант.

Ощутив его определенное ко мне доверие, я постепенно расчувствовалась – и поведала ему о Лизе. Это вышло как-то само собой, даже помимо моей воли. Наверно, потому, что меня это по-прежнему так мучило. Я ждала в ответ чего угодно – восклицаний «Ах бедняжка!», любопытных вопросов »А что же было дальше?», гневного «Ну и мерзавец же твой бывший супруг!» или даже «Оба вы виноваты! Хороши гуси!». Только не делового:

– Я могу чем-нибудь помочь? Ее еще можно вылечить? Что надо сделать?

А ведь я совсем и не просила его о помощи… Даже и не думала о таком. И своих детей у него не было, так что нельзя было сказать, что он понял меня, как родитель. Его реакция была настолько для меня неожиданной и настолько – в лучших советских традициях, что я чуть было не расплакалась.

– Есть такая клиника, на Кубе….Но для иностранцев это дорого, а я не знаю, к кому обратиться, чтобы рассказать о нашей ситуации…

И Дермот пообещал, что обязательно узнает, к кому и как мне надо обращаться.

Когда мы вернулись в отель, слово за словом, речь у нас зашла о Советском Союзе.

– Расскажи что-нибудь из советской жизни!- попросил Дермот,- Только не анекдот, а? Был у меня тут знакомый ваш журналист, его потом выслали из страны как агента КГБ, и мы с ним в его последний здесь вечер пошли вместе в бар… Так он мне столько ваших анекдотов понарассказал, что я их до сих пор помню!

Я задумалась. Что же мне ему рассказать?

– Жалею, что не успела объехать всю нашу страну в свое время, – сказала я, – Все думала; успеется, вся жизнь впереди. Из 15 республик побывала только в семи, в Сибири никогда не была… Вообще не бывала восточнее Куйбышева. А эти остальные 8 республик, где я не успела побывать, теперь «заграница». Оттяпали по живому, а теперь еще обижаются, когда наши люди на Евровидении голосуют друг за друга… Что еще нам остается? Чувствовала ли я себя когда-нибудь чужой хоть в одной из республик – если судить по отношению местного населения? Какую-либо к нам неприязнь? Нет, не чувствовала. Гостьей в определенной степени – да; например, в Прибалтике довольно сильно ощущалось, что это люди другой культуры, чем мы. Но вражды никакой мы не чувствовали. Даже во Львове. (Вместо этого нам там в женском туалете на вокзале спекулянтки предлагали всякие польские штучки. На хорошем русском языке, между прочим, хотя и с украинским акцентом!) А такое разнообразие культур было мне даже по душе. Прибалтику, Украину, Белоруссию объездила я на турпоезде. Что? Ты не знаешь, что такое турпоезд? Да это была самая дешевая форма туризма в СССР – и на турпоезде можно было уехать и до Средней Азии , и даже до Дальнего Востока! Вообще страна у нас была такая огромная и такая разнообразная, что целая жизнь понадобилась бы, чтобы везде в ней побывать. Трудно было попасть на Камчатку или на Чукотку, но и туда можно, было бы желание. Один мамин сослуживец, художник, на заводе плакаты и стенды рисовал, где только не побывал, в том числе и в знаменитой Долине гейзеров. А сейчас жует хлеб с чаем – и радуется, что хоть в советское время успел мир повидать… Но вернемся к турпоезду. Недельная поездка по столицам прибалтийских республик и с заездом в Ленинград стоила где-то рублей 80. Это с трехразовым питанием- завтрак и ужин в самом поезде, обед – в городе. Ночью поезд едет, а днем – останавливается в очередном пункте твоей туристической программы, где тебя возят на экскурсии и в конце дня оставляют тебе немного свободного времени для самостоятельной прогулки по городу. Живешь ты всю эту неделю фактически в поезде – в 4-х местном купе. Завтраки и ужины – в вагоне-ресторане, в 2 или 3 смены, так как все пассажиры одновременно в вагон не влезут. Поезд длинный был – вагонов 12-15, не меньше. Одних только автобусов экскурсионных для нас в городе требовалось несколько штук. В поезде было свое собственное радио, где объявляли новости, рассказывали о программе на следующий день и даже можно было заказать себе или другу песню в концерте по заявкам. Представляешь себе, какие суммы заломили бы здесь за такую поездочку?