– Почему, Надетт? Что-нибудь случилось?
– Ах, ты не представляешь, как это тяжело! Когда мы сюда переехали, я думала, что уж в таком квартале-то, как наш, не будет иметь никакого значения, католики мы или протестанты. И только теперь, пару лет спустя, я окончательно убедилась в том, какой степени здесь достигает сегрегация между двумя группами населения. Даже среди таких респектабельных людей, как те, среди кого мы живем. Сегрегация просто полная – они совершенно не общаются с нами и отказываются общаться! А ведь казалось бы, между нами больше общего, чем. между ними и лоялистами или нами и республиканцами… Но нет…
"Дама, приятная во всех отношениях", явно расстроена. Я знаю, она хочет как лучше. Но ей есть куда убежать, когда она видит, что её цивилизованные и неэкстремистские методы не действуют на практике.
А куда бежать и что делать тем, кто обречен на жизнь и на пожизненную дискриминацию здесь? И что им остается, кроме как стать такими, как они есть? Кроме того, чтобы подняться с колен и взять свою судьбу в свои руки, – неважно, как громко при этом будут вопить все эти "люди приятные во всех отношениях"?
С Надетт я познакомилась случайно – в процессе поиска новой работы, на одной из конференций по мультикультурности, которые стали учащаться даже на Севере и которые я посещала добровольно в свободное время. Потому что перейти на работу в сектор НПО с моим послужным списком было возможно только через волонтерство. А мне очень хотелось работать с живыми людьми, а не с «клиентами». Причем именно в той сфере, для которой я считала себя просто созданной – с людьми разных национальностей.
Не надо думать, что у меня были какие-то особые иллюзии в отношении НПО. Посещая их в свободное от работы время, я хорошо видела, как отчаянно им приходится бороться за место под солнцем: ежегодно в одно и то же время среди них начиналась лихорадочная борьба за гранты. Ни одна должность в этих «независимых» организациях не была гарантирована от ликвидации через год-два, в зависимости от того, удастся ли выбить очередной грант. А спонсором могли быть как частные благотворительные организации, принадлежащие какой-нибудь кучке толстосумов, так и государство, причем учитывая характер последнего здесь, еще неизвестно, что хуже. В любом случае, о какой независимой работе может идти речь, если, например, будущее существование НПО зависит от продления контакта с министерством внутренних дел? Или когда тебе выдают средства на тот или иной проект на 2-3 года, а потом надо придумывать ему какое-то новое название и одевать его «в новую одежку» – просто для того, чтобы получить деньги для продолжения той же самой работы, нужда в которой за эти 2-3 года только выросла?
Логики, казалось бы, никакой, а на самом деле она элементарна – постоянно напоминать «этим интеллигентам», кто держит в руках вожжи. НПО по сути – обыкновенные содержанки, а «кто девушку обедает, тот ее и танцует». Сделаешь что-нибудь излишне независимое – тебе тут же перекроют финансовый кислород. Делать надо то, что полезно прежде всего спонсору, а уж потом, если останется для того пространство и средства – людям. И поэтому, к сожалению, очень часто занимались в подобных организациях пустой говорильней: проводили семинары, конференции, на которых участников вкусно кормили, и им приятно было пообщаться с другими такими же интеллектуалами, как они сами. В этих кругах тоже все друг друга знали и варились более или менее в собственном соку. О правах мигрантов говорили чаще всего «эксперты» из представителей местного населения, знающие о наших проблемах чисто теоретически. (Никто из них не испытал на своей шкуре, например, то, что испытала я, пытаясь воссоединить свою семью. А мне еще грех было жаловаться, были люди и в гораздо более отчаянном положении.) Если кто из самих мигрантов и попадал на такие мероприятия, то, как правило, для галочки: вот, посмотрите, у нас есть живой нигериец (алжирец, монгол – ненужное зачеркнуть)…
Здесь процветало к нам именно такое отношение, с которым я попробовала было бороться в рядах ШФ: когда за права мигрантов борются не вместе с ними, а вместо них. Это снисходительное отношение к нам – как к детям, которые еще сами до борьбы не доросли, и поэтому это надо делать вместо них – очень меня обижало. Это ощущалось… Ну, как если бы взрослого человека попытались насильно кормить с ложечки. По своей сути это ведь такой же расизм – сродни «миссионерству среди дикарей», которым надо якобы «помогать, просвещая». Вдвойне такое отношение обидно, когда образовательный и интеллектуальный уровень подобных «миссионеров» ниже среднего в твоей собственной стране. Ну, например, у нас вся страна знает и любит книги уроженца здешних мест – Томаса Майн Рида, а здесь и «Всадника без головы» ни в одной библиотеке днем с огнем не сыщешь, и никто о таком писателе даже не слыхивал… И после этого можно воспринимать всерьез попытки таких людей учить тебя как надо жить?!
Но я надеялась пробить эту глухую стену, украшенную в отдельных местах прилепившимися к ней дядями Томами.
Моя тогдашняя работа наводила на меня депрессию. С одной стороны, я уже поняла, что работа здесь – не для души, что это лишь средство для существования. С другой, все мое существо просто не могло смириться с тем, что так будет всю жизнь. Дело было не только в низкой зарплате: если бы мне даже предложили получать зарплату директора банка, но продолжать заниматься тем, чем я занималась – и дали выбор между этим и работой, которая была бы мне по душе, я бы не колеблясь, выбрала второе. Мне необходимо ощущать, что то, что я делаю, по-настоящему нужно людям, приносит им пользу, пусть хотя бы немного, но улучшает их жизнь. Если работая на «горячей линии» компьютерной фирмы, такое себе еще можно было с натяжкой представить, то на моей новой работе это не удалось бы даже писателю-фантасту со стажем. И чем дольше я как автомат отвечала на совершенно пустые по большей части электронные послания – не забывая, само собой, сделать три пробела перед подписью,- тем больше я чувствовала себя продавцом воздуха.
Мы к тому времени обслуживали американских клиентов, собиравших какие-то баллы за покупки, сделанные ими в интернете, которые потом можно было обратить в ваучеры, которые опять-таки можно бы было использовать на получение скидок при новых покупках. В реальной жизни вокруг меня были женщина из Кении, вышедшая замуж за северного ирландца, который вскоре после этого умер, не имеющая возможности привезти к себе двух своих детей от первого брака, которые остались в Кении – несмотря на то, что она работала днем и ночью. Была семья уйгуров, которые с двумя маленькими детьми ушли на нелегальное положение после отказа им в убежище (если бы они были не казахскими, а китайскими уйгурами, можете быть уверены; они бы его здесь получили!). Были работающие за гроши и не каждый день обедающие горячим украинцы, которых увольняли за любую мелочь – даже, например, если у них повышалось давление. И на таком фоне чем дальше, тем больше меня начинали раздражать истеричные послания заморских клиентов с невидимым топанием ногами «за кадром»: «Я такого-то числа купил на таком-то сайте столько-то и столько-то всего, а мне было начислено только *** баллов. Где мои баллы? Где? Где?! Где?!! Начислите их мне… начислите… начислите!!!!»
Да чтоб ты провалился со своими баллами! Бесятся тут с жиру всякие. Get a life. Wake up and smell the coffee . Написать так в ответ, естественно, было нельзя, хотя порою очень хотелось. Но чем дальше, тем больше грызла меня мысль: а чем я вообще здесь занимаюсь? «Кому все это нужно? Все эти цаки, караки?»
Приближалось Рождество, и электронная почта хлынула на нас такой лавиной, что наши серверы несколько раз отказывали, вызывая вынужденный простой. За то время, пока их приводили в порядок, почта продолжала поступать, и потом нам приходилось разгребать эти электронные авгиевы конюшни сверхурочно – а ну-ка, еще раз, кто это там говорит, что «на Западе в рыночной экономике не бывает штурмовщины»?
