– Хочешь, я дам тебе совет на будущее? – и тут же сам испугался собственных слов и поспешно выпалил:- Да нет, пожалуй, не буду…

Такая вот у них тут свобода слова…

Разумеется, человек, который собирается лечить своего ребенка на коварной авторитарной Кубе, да еще получает письма о строительстве Магнитогорска и о гражданской войне в Чаде из деревни в графстве Каван (кстати, а кто им позволил вскрывать вот так запросто почту, которая была адресована мне поименно, хотя бы и на рабочий адрес?)- это просто взрывоопасная комбинация. Настоящий компот из отравляющих веществ – зарина, замана и табуна с ипритом вперемешку. Таких надо держать от американских банков подальше, вне зависимости от их деловых качеств…

Тут я попыталась представить себе, с каким лицом Пласид доносил им на меня – и какую чушь он при этом наверняка нес. И помимо своей воли с трудом сдержала смех. Сколько же на свете идиотиков! Менеджер посмотрел на меня с удивлением. Моя взрывоопасность теперь была ему совершенно очевидной. Настолько, что он даже лично довел меня до двери.

– Не поминайте лихом, мистер Джонс!- сказала я ему на вахте, протягивая пропуск.

Я вышла на улицу совершенно свободной. Домой ехать было не на чем, да я и решила уже, что ни за что не скажу маме об увольнении. Зачем ее зря волновать? Скажу, что у меня отпуск, а сама буду искать работу. На Севере. Любую.

Вот только куда деваться сейчас? Беспокоить Элис не хотелось – я и так уже днем у нее спала. Я пошарила в записной книжке и нашла визитку психолога: банк оплачивал всем нам 5 консультаций у психолога-консультанта, если у нас были психологические трудности. (Надо будет посоветовать Пласиду, чтобы сходил; ему это, судя по всему, даже нужнее, чем мне.) Позвонить по номеру, который нам дали, можно было 24 часа в сутки. Почему бы и не попробовать? Ведь столько говорят у нас сейчас о том, как это помогает: после любого очередного теракта или падения самолета читаешь в прессе: «с родственниками жертв работают психологи»… С таким видом, словно им сделали этим большое одолжение.

К моему большому удивлению, психолог оказалась свободна как говорят в рекламах «прямо сейчас». Судя по ее голосу, она скучала. Ее офис был в старой церкви, недалеко от дублинской гавани и от моей теперь уже бывшей работы.

– Приходите, я буду ждать!- доброжелательно сказала она. И я пошла…

Я и не подозревала, что прямо за дублинским финансовым центром располагаются такие трущобы! Причем чувствовалось, что люди живут здесь поколениями, знают все друг друга до седьмого колена. Хотя был уже вечер, улицы здесь были полны народу – обоих полов и всех возрастов. На меня как на человека постороннего настороженно и не всегда доброжелательно смотрели десятки глаз. Я прошла через этот квартал как сквозь строй – хотя никто мне не сказал и слова.

Вокруг церкви пришлось обойти два раза прежде, чем я нашла входную дверь. Психолог оказалась маленькой миловидной женщиной. Я не стала жаловаться ей на увольнение – тем более, что моему бывшему работодателю еще предстояло за эту сессию заплатить. Вместо этого я рассказала ей историю моего брака с Сонни, нашего развода и болезни Лизы – потому что, если честно, я так после этого и не оправилась. Я рассказывала об этом нескольким людям- ведь говорят, что тебе должно стать легче, если ты поделишься с другими своим горем, но легче не становилось. Ну, может, на пару часов, не больше. Так, может быть, хотя бы разговор с профессионалом поможет?

Я закончила свой рассказ и с нетерпением ждала, что она мне посоветует. Она слушала меня затаив дыхание – словно перед ней была не человеческая жизнь, а мексиканский сериал, и эта реакция была, как мне показалось, вовсе не профессиональной, а совершенно обыкновенной обывательской. Но, может, мои впечатления ошибочны?

– Вы так спокойно обо всем этом рассказываете, – сказала она наконец.- Неужели Вы его совсем не ненавидите?

Я на секунду задумалась. Ненавижу ли я Сонни? Да нет же, вовсе нет. Я сожалею о том, что случилось- и больше всего мне жаль, что он меня так и не понял. Я знаю, что продолжать терпеть такое обращение было нельзя. Но знаю я, что и сама тоже внесла свою лепту в разлад наших отношений. Ведь для того, чтобы танцевать танго, нужны двое. Главная проблема в том, что я-то свою собственную роль в этом вижу и признаю, а Сонни свою – нет.. Так я ей и сказала.

Она удивленно подняла брови. И произнесла длинную речь, из которой следовало, что я не стану чувствовать себя нормально, пока его не возненавижу.

– Вы имеете совершенно полное право ненавидеть Вашего бывшего мужа!- с жаром воскликнула она. И мне стало совершенно ясно, что у этой женщины несомненно какие-то свои нерешенные психологические проблемы и счеты с жизнью…

– Возможно, и имею. Но не ненавижу, – сказала я.

Ненависть конструктивна только тогда, когда тебе надо вырваться из порочного круга. Она – как ракетное топливо для того, чтобы совершить этот прорыв. Во всех остальных случаях она только разъедает тебя изнутри. Момент, когда мне нужно было ненавидеть его – для того, чтобы изменить порядок вещей – прошел.

Но «эксперт» настаивала на своем. И это все, что она мне может предложить? Это и есть ее рецепт душевного равновесия? Да на свете есть такие злодеи планетарного масштаба, которые действительно заслуживают ненависти – и хорошей взбучки!,- а я должна зачем-то тратить негативные эмоции на одного-единственного несчастного, затравленного парня с колониальным комплексом неполноценности?

Как хотите, а я не верю в то, что «эксперты-профессионалы» рыночного образца могут кому-то помочь. И этот личный опыт лишь укрепил меня в моем убеждении. Это же обыкновенная деньговыжималка – не из вас лично, так из вашего работодателя или из государства, которое вас ими обеспечивает: после того, как с вашими близкими что-то случилось, зачастую именно по его вине.

Мои чувства оскорбляет само понимание того, что этот человек выслушивает вас только потому, что ему за это платят. Вдумайтесь в это. Ему на вас по сути глубоко наплевать. Он не сопереживает вам всем сердцем, как человек близкий, как друг, наконец, как просто человек с похожим жизненным опытом. Он вообще не испытывает к вам никаких человеческих чувств. Он думает только о своей таксе.Какой же смысл изливать ему душу? И как вообще может кому-то помочь – в любой ситуации- человек глубоко и профессионально равнодушный? Единственно чьи слова и советы могли бы мне помочь, – это человека, который примет мою историю близко к сердцу, а не просто увидит в ней развлечение подобно секретарше Люсе, читавшей когда-то в «Литературке» только судебную хронику.

Помощь такого «профессионала» очень напоминает продаваемые на Западе и введенные с его подачи у нас праздничные открытки с заранее напечатанным поздравительным текстом – ко всем случаям жизни, в которых вы чужими штампованными словами заверяете любимых вам людей, что они для вас единственные и неповторимые. Если это действительно так, разве вы не понимаете, как оскорбляете их тем, что даже не смогли найти для них собственные, сказанные от сердца слова? Или время, чтобы самому что-то написать? Для меня такие отктытки из серии «люби меня как я тебя» – гнусность, выхолащивающая человеческие чувства и отношения.

Точно так же меня оскорбляет видеть на коробке с какими-нибудь «сникерсами» лицо любимого когда-то олимпийского чемпиона. Я вовсе не захочу от этого покупать данный товар. Если чемпион так вынужден зарабатывать на жизнь, мне становится жалко его – как проститутку, попавшую в лапы сутенера. По сути дела, это ведь та же самая проституция – торговля самим собой. Неважно, что за это много платят. Есть вещи, которые не возместить никакими деньгами – если как ради денег преодолеешь в себе планку элементарного человеческого достоинства.

Я вышла от психолога с единственным чувством – с еще большим ощущением каменного века, в котором находится «цивилизованный мир» в сфере человеческих отношений. Он напоминал мне монголо-татарское иго: в военном отношении – огромное превосходство над окружающими народами, а в культурном – огромная по сравнению с ними же отсталость.