Перестройка вызывала в ней нехорошие подозрения. Когда я описала ей, что у нас сейчас происходит, она сказала, что эти ее опасения подтверждаются. И на прощание дала мне почитать детскую книгу сталинских времен, которая у нее чудом сохранилась…. Мама моя! Я никогда раньше не читала ничего подобного, скажем так. Нам рассказыавли о том времени, но одно дело слушать рассказы, а другое – почитать самому документы той эпохи…

О перестройке нас расспрашивали много, и мы не приукрашивали положение вещей.

Приукрашивали его как раз голландцы. Они верили в рождественские сказки о добром Горби и искренне не могли понять, почему у нас тогда предпочитали Ельцина.А мы так же искренне пытались им это объяаснить.

Когда голландцы впервые подняли эту тему: «У вас же там перестройка, наверно, теперь стало так здорово…» и т.п., мы только на секунду переглянулись, а потом Руслан открыл рот и понесся:

– Да какое там здорово, вы даже не представляете себе!…

Подобно академику Сахарову, мы с какой-то стати вдруг решили, что перед нами – мудрые добрые «высшие» существа, искренне о нас заботящиеся, которым можно откровенно, как настоящим друзьям, пожаловаться, если что-то не дает тебе покоя… Вот что мне до сих пор стыдно вспоминать!

Голландцы более скептически, чем мы сами, относились к идее независимости прибалтийский республик.

– Они не выживут экономически, слишком малы!

– А как же ваша собственная страна, ее же тоже большой не назовешь?

Тут они глядели на нас с чувством глубокого собственного превосходства:

– У нас многовековой опыт демократии!

Напомните им про этот опыт, пожалуйста, сейчас, когда их собственное правительство боится организовать в Голландии всенародный референдум по поводу Лиссабонского соглашения!…

В Голландии я открыла для себя Боба Марли. То есть, о его существовании – и даже о его смерти- я знала и раньше, но слышала только одну его песню, а вот теперь у меня появилась возможность прослушать их все… Ханс набрал для меня целую кучу его пластинок в местной библиотеке (в голландских библиотеках их выдавали как книги – хотя, конечно, тоже не бесплатно).

Ныне в России знают немногим больше о «раста», чем в советские годы, однако знание это, как и в западных странах, весьма и весьма поверхностное. Да, сейчас нам могут показать Марли по телевидению. Однако, видимо, проблема с популяризацией его творчества в советское время заключалась не столько в том, что его бунтарская идеология была немарксисиской, сколько в образе жизни самого Марли. В его употреблении «ганджи» – марихуаны Спросите у более-менее начитанного-насмотренного молодого россиянина сегодня, что он знает о музыке реггей и о растафарианцах, -и он почто наверняка ответит вам, что рэггей – это эдакая веселая музыка вечно не унывающих тропических жителей, балующихся «травкой» для удовольствия, а Ямайка – нечто вроде острова из классического советского мультфильма, который Сонни, кстати, счел глубоко расистским: «Чунга-чанга, синий небосвод, чунга-чанга, лето круглый год…»…. Именно такого увлечения нашей молодежи музыкой и не хотела «советская цензура»!

Среднему обывателю, как у нас, так и на Западе, нет дела до исторических корней растафарианского движения и его сути, нет дела до того, что ритуальное употребление марихуаны – это только часть, только внешнее и далеко не главное проявление растафарианизма (индейцы Латинской Америки тоже употребляют, например, листья коки в лечебных целях!). Им так думать удобнее – больше того, им такие мысли внушают. Если вы послушаете сегодня любую западную радиостанцию, вы не услышите на ней радикальных песен Боба Марли. Вы можете даже подумать, что у него их вообще не было. Все, что для вас там прокручивают, – это его сладкие песни о любви или такие песни, в которых политическое содержание отступает на задной план. «One love», «No Woman No Cry», «Sun Is Shining»…

Многих песен Боба, которые горячо любимы и помнятся его поклонниками, вы никогда не услышите их по радио или телевидению, хотя они выпущены на дисках и записаны на видео. Они слишком неудобоваримы для хозяев жизни, о которых Боб пел: «Them belly full, but we hungry, a hungry man is an angry man…»

Я была, конечно, настоящей советской девушкой. Я заходила в магазины в поисках книг о Марли и маек с его изображением, совершенно даже не подозревая о том, что в этом магазине вообще-то продавались «легкие» наркотики и различные приспособления для их употребления. Если бы я узнала об этом, я бы, наверно, была очень сконфужена, покраснела бы, купила бы свою книжку и рванула бы отттуда подальше. Сейчас, когда я уже знаю об этом, мне кажется, что европейским наркоманам нравится прикрываться именем такой знаменитости, как Боб.

Я слушала его по ночам через наушники – и замирала от сладкой боли того, о чем он пел. Я плохо понимала ямайский "патуа" (диалект английского) и совершенного понятия не имела о библии, которую он в своих песнях так часто цитировал, но я того, что я понимала, было достаточно для того, чтобы этим проникнуться до глубины души.

«This morning I woke up in a curfew,

Good God, I was a prisoner too…

Could not recognize the faces standing over me -

They were all dressed in uniforms of brutality…

How many rivers do we have to cross

Before we can talk to the boss?

All what we’ve got, you see, we have lost;

We must have really paid the cost…»

«Most people think,

Great God will come from the skies,

Take away everything

And make everybody feel high.

But if you know what life is worth,

You will look for yours on earth:

And now you see the light,

You stand up for your rights.”

Одна из его песен неизменно ассоциировалась у меня с Горби:

«Them crazy, them crazy -

We gonna chase those crazy

Baldheads out of town;

Chase those crazy baldheads

Out of our town.

… Now you look me with that scorn,

Then you eat up all my corn.

… Here comes the conman

Coming with his con plan.

We won't take no bribe;

We've got to stay alive.»

Гений Боба Марли в том и заключается, что поет он об общечеловеческом, его бунтарские песни универсальны – они могли бы быть песнями любого, в любой точке планеты, вне зависимости от времени…

Незадолго до того, как был установлен смертельный его дианоз, американское ЦРУ предложило Бобу сотрудничество, понимая силу его влияния в странах «третьего мира». Боб остался верен себе: он не только отказался от сотрудничества с этим гнусным заведением, на чьих руках – кровь миллионов и миллионов людей во всем мире, но я рассказал об этом в песне : «Rasta don’t work for no CIA», поет он в песне «Rat Race»…

И главное в нем – не то, что он был не марксистом, а именно это!

Я буквально заболела его музыкой тогда. Нет, конечно, я не стала растой сама – незачем смешить людей, ты не можешь быть тем, кем ты быть не рожден. Но мое теоретическое, марксистское, по литературе знание растафарианцев наполнилось после этой поездки новым, живым содержанием. Ибо я не только смогла, наконец, услышать все песни Боба и познакомиться с его биографией, но я увидеть настоящих, живых раста и даже побывать на концерте ямайского поэта Мутабаруки в Амстердаме…

…Ханс решил сопровождать меня на тот концерт в амстердамском «Мелквег»- потому что уж слишком поздно было мне одной возвращаться через весь город, даже и на велосипеде. Мое первое впечатление? Потрясение от количества белых голландцев в растафарианских беретах, притворяющихся теми, кем они не могли быть.

– Ты чувствуешь запах? – спросил Ханс.

– Какой запах? – совершенно честно спросила я, до слез растрогав его своей невинностью. В воздухе действительно был какой-то сладковатый дымок, на который я не обратила ни малейшего внимания. Оказывается, народ покуривал травку…

Мутабарука – толстый, очень темнокожий я подвижный мужчина средних лет, весьма живописной внешности (в растафарианских цветах – цветах эфиопского флага, с неизменными «дредлокс») – запел речитативом… Многие из его песен были направлены против обеих «империй зла», как СССР, так и Америки, не дающих развивающемуся миру, по его мнению, жить по-своему. Я не обиделась, но попыталась его понять. Я думаю, что одна из бед нашего прошлого – в недооценке своеобразного характера развития различных стран и в педантичных попытках навязать другим народам формы решения проблем, которые могли быть действенными в наших условиях, но не срабатывали в других. Только представьте себе нашего типичного партийного аппаратчика вроде Николая – который высокомерно считает, что лучше вас знает, что вам нужно, – и вы сможете понять немного Мутабаруку…