Когда он дошел примерно до середины, перед глазами вдруг возник Таллис. Он стоял на ступеньке идущего вниз эскалатора и медленно проплывал мимо в плотной цепочке людей, выстроившихся вдоль правого поручня. В первый момент было неясно, действительно ли это Таллис или просто кто-то из постоянно встречавшихся ей теперь мужчин, неожиданно обретающих на секунду разительное с ним сходство. В глазах прыгало и плыло, цепочка полустертых лиц двигалась медленно, как во сне. Вцепившись в поручень, Морган пыталась кликнуть Таллиса, но язык был, как из свинца, а пронизанная потрескивающим электричеством и словно обволакивающая ее тишина лишала и сил, и голоса. Да, это в самом деле был Таллис. Выделив лицо из всех прочих подрагивающих и расплывающихся бликов, она теперь разглядела его совершенно ясно: грустное, озабоченное, с удивительно красивыми глазами. Устремив взгляд в пространство и явно ее не видя, он так и уплыл в глубь подземки, а несколькими секундами позже она ступила на плиты верхнего вестибюля.
Остановившись в стороне от густого людского потока, Морган боролась с шоком, ужасом, паникой; тошнота подступала к горлу, сполохи света мелькали перед глазами, а рядом подстерегала бездонная чернота. Я сейчас потеряю сознание, мелькнуло у нее в голове. Она стояла, опираясь рукой о стену, и старалась дышать глубоко и ровно. Другую руку засунула глубоко в карман и вдруг наткнулась на монетку. Вынув ее, увидела полкроны. Теперь искры мелькали перед глазами уже не так часто. Я должна догнать Таллиса, решила Морган. Мне нужно увидеть Таллиса, нужно сейчас же его увидеть. Она начала пробираться к идущему вниз эскалатору, люди, шедшие перед ней, двигались очень медленно. По какой ветке он поедет? — с трудом одолевая путь к эскалатору, думала Морган. Как доехать от Пикадилли до Ноттинг-хилла? Отвычка не позволяла нарисовать в уме схему лондонского метро. Оказывается, она ее порядком подзабыла. Где «Ноттинг-хиллгейт» — на линии Бейкерлоо? К тому же это не станция Таллиса. Его станция — «Лэдброук-гроув», а на какой это линии? Какая-то дальняя ветка, идущая в Хаммерсмит. Пересадка на «Пэддингтон», пересадка на «Хаммерсмит», пересадка на «Черринг-кросс»? Спустившись с эскалатора, она в колебаниях остановилась около подножия щита, на котором когда-то давным-давно сидел бедный загнанный голубь. Направо или налево? Если бы найти схему! Паника все еще владела ею, предельное напряжение рвало тело на части. Кусая пальцы, она сомневалась и мучилась и наконец побежала в сторону линии Бейкерлоо. «Пэддингтон» — пересадка. Сбегая по еще одному эскалатору, она услышала шум поезда. Выскочив на платформу, увидела, как он отходит.
Ее всю трясло, и колени так подгибались, что пришлось сесть. Платформа быстро заполнилась. Подошел следующий поезд, и она вошла в вагон. Он был так набит, что руки прижало к бокам, а лицом она чуть не терлась о чьи-то чужие лица. Было жарко. Воздух пропитан был запахом пота, и еще чувствовался типичный для метро мрачный резиновый привкус. Руперт прав, думала она, все это уже какой-то страшный сон. Неумолкающий телефон, попавший в ловушку голубь, пропавшая сумочка, весь кошмар нашей жизни. Неожиданно вспомнилось, что на «Бейкер-стрит» линия разделяется, и половина поездов идет не в Пэддингтон. Туда ли я еду? Я же не посмотрела на табличку. Спросить кого-нибудь было немыслимо. Язык отяжелел, взгляд расплывался. «Бейкер-стрит». «Мэрильбоун». Это то, что надо? «Эджвер-роуд». «Пэддингтон».
Работая локтями, она выбралась из вагона и что было сил кинулась к эскалатору. В памяти вдруг прояснилось: чтобы попасть на линию Метрополитен, нужно пройти насквозь весь вокзал Мэйн-лайн. Оказавшись в вокзале, она опять перешла на бег. Вокзальный павильон выглядел очень странно: то ли темно у нее в глазах, то ли и в самом деле потемнело. Перечерченные металлическими стропами шарообразные купола пропускали не яркий солнечный свет, а что-то похожее на желтоватые испарения тумана; воздух был жарким, но блеклым и сумрачным, словно в ненастный зимний день. Пробежав мимо такси с зажженными огоньками и железнодорожных поездов, из окон которых тоскливо пялились ожидающие отправления пассажиры, Морган взбежала по одной лестнице, быстро спустилась по другой и оказалась на платформе под открытым небом, казавшимся тусклым и сплошь затянутым тучами. Подошел ее поезд, и в тот же миг в отдалении что-то ударило. Когда она вышла на станции «Лэдброук-гроув», ударило снова. Это был гром, долетавший издалека и вспарывающий все еще душный и жаркий воздух. Оглядевшись, она попыталась сориентироваться, но все вокруг было совсем незнакомым. Отсюда она еще никогда не ходила к дому Таллиса. Пробежав несколько шагов по какой-то замызганной улочке, Морган помедлила, вернулась, выбрала другое направление и, с трудом переводя дыхание, понеслась между старыми покосившимися обшарпанными домами, на крылечках которых сидели и молча чего-то ждали их обитатели. Всюду этот кошмар, кошмар нашей жизни.
Но вот дом Таллиса, вот его дверь. Небо быстро темнело: в мрачную желтизну все сильнее вливалось черное. Она едва переводила дыхание, жгучие режущие слезы саднили измученные глаза. Чуть свернутая набок дверь стояла приоткрытой. Толкнув ее, она попала в темноту.
— Морган!
Это был Питер.
Морган толкнула кухонную дверь, вошла, села на стул. Питер шел по пятам.
— Где Таллис?
— Проводит занятия в Гринфорде.
— Я видела его на «Пикадилли-сёркус» полчаса назад.
— Не может быть. Гринфорд совсем в другой стороне. И он ездит туда на автобусе. Морган, но это же замечательно, что ты здесь. Я думал, что ты уехала.
— Я уезжала. И теперь… снова уеду.
— Как я рад тебе. Что за жуткая темнота! Будто близится конец света. Меня просто дрожь пробирает. Но ты вся запыхалась, что-то случилось?
— Нет, ничего.
На секунду комнату залил электрический свет молнии. Через два-три мгновения глухо пророкотал в отдалении гром.
— Ты бежала? Сиди отдыхай. А я должен столько всего рассказать тебе! Ты ведь побудешь со мной? Можно отправиться в паб и взять сэндвичи, разумеется, если ты ничего не имеешь против, чтобы заплатить.
— Когда вернется Таллис?
— Не сегодня. После занятий он едет в Клэпхем, там кто-то заболел, и он будет при нем дежурить. Морган! Давай пойдем куда-нибудь и поднимем бокалы. Ты знаешь, я ведь устроился на работу!..
— Здесь очень жарко, — сказала Морган. Гром грохотнул вдали словно пушечный выстрел.
— Хочешь чего-нибудь выпить? У Таллиса есть несколько жестянок пива. Морган, ты выглядишь очень странно. В чем дело, Морган, дорогая?..
— Я потеряла сумочку.
— Бедняжка! — Питер придвинул стул и сел рядом.
— И еще там был голубь… на станции «Пикадилли-сёркус»… внизу эскалатора… Я пыталась его поймать…
Ребенок, стучало у Морган в мозгу, у меня мог быть ребенок. Сейчас ему было бы несколько месяцев, и это решило бы все проблемы. Почему, почему она не понимала тогда, как это ужасно — лишить его жизни? Вместо этого она походя хладнокровно его убила и потом выпила полбутылки коньяка.
— Ребенок… — Снова над ней навис весь кошмар этой жизни.
— Морган, ты плохо себя чувствуешь?
Гром приближался, напоминая уже звуки взрыва, и словно раскалывал небо над Лондоном. Несколько крупных капель упали, пестря дома, стуча, словно галька, по окнам и крышам. Струйки холода пронизали удушливый желтоватый воздух.
В кухне стало темно. Придвинув свой стул еще ближе, Питер попробовал обнять Морган.
— Не прикасайся! — Грубо оттолкнув его, Морган встала.
— Морган, пожалуйста, не смотри так.
— Оставь меня в покое!
Теперь лило, словно из прохудившегося ведра. Яркая вспышка молнии на мгновение наполнила кухню холодным ртутным светом и выхватила из темноты широко раскрытые глаза Морган и несчастное испуганное лицо Питера. А потом все погасло, и остался один только дождь — шуршащая, плотная, занавесом упавшая пелена.
Темнота съела рванувшуюся к двери фигуру Морган, и следующая вспышка молнии высветила лишь нити дождя, поблескивая струящиеся в открытом дверном проеме. А ее не было; выбежав, она мгновенно сделалась невидимой: обесцветилась, растворилась, аннигилировалась в густом сером мареве рокочущего бушующего ливня.
