— Я как-то странно себя чувствую, но дурноты, пожалуй, уже нет.

— Посиди так немного и пойдем к машине. Тебе уже не страшно?

— Нет. Не могу понять, в чем дело. Мне было страшно, ужасно, чудовищно. Летом возможен такой дневной морок, такие встречи с воздушными призраками. Но теперь все прошло.

— Ляг на траву.

— Нет, мне лучше сидеть. И вообще я уже в порядке.

Реальность снова вернулась к ней. Желтоватая, испещренная цветами трава на склонах, зеленая трава там, где проходила колея, — курчавая и словно подстриженная, словно здесь сад и через него проходит дорога, но дорога, не тронутая стопами людей. В горячем воздухе густо стоял запах цветов и витал легкий привкус горчинки. Медовые травяные заросли полны были гудом и жужжанием насекомых. Но теперь все это, раскинувшееся под куполом опять ставшего синим неба, сделалось вдруг еще прекраснее, явственнее и ярче. Было такое чувство, словно она прошла сквозь какую-то дверь, сделала шаг вперед или назад через тысячелетие и попала в мир девственный и чарующий, в райские кущи, где сознание не испорчено, а глаз — зоркий.

— Какая красота, — проговорила она, — какая немыслимая красота. Я готова молиться ей.

— Да, сказочное место, — подтвердил Питер. Сев рядом с Морган на траву, он все еще посматривал на нее озадаченно и с беспокойством.

— Я имела в виду не это конкретное место, а мир, вселенную, все сущее. Все хорошо. Все прекрасно. И благодать здесь, рядом.

— Морган, ты в самом деле хорошо себя чувствуешь? — спросил Питер.

Повернув голову, Морган посмотрела на него. Она должна, прямо сейчас, доказать ему. Если бы только ей удалось доказать.

— Все вокруг нас прекрасно, Питер.

Он молча смотрел на нее, пытаясь понять смысл этих слов. Они сидели рядом, лежащие на траве руки едва не соприкасались. Круглое лицо Питера разрумянилось и покрылось загаром, голубые глаза ясные и прозрачные, растрепанные длинные светлые волосы поблескивают. Взгляд, который он кинул на Морган, был серьезным и недоверчивым.

— А я не думаю, что все вокруг прекрасно, — проговорил он упрямо. — Войны, голод, чудовищная несправедливость. Как хочешь, а я думаю, что все вокруг ужасно.

— Нет-нет, прекрасно, — сказала она. — А то, что кажется ужасным, ужасно только на поверхности. Оно наносное. Если добро есть в чем-то одном, значит, оно присутствует и в остальном; если что-то одно целостно, драгоценно и безупречно, значит, и все остальное целостно, драгоценно и безупречно. Этого не оспорить. Нужно только смотреть под правильным углом зрения.

— Но в мире нет ничего, что было бы целостно, драгоценно и безупречно, — возразил Питер. — Все запутано, отвратительно, выпачкано и разбито.

— Нет, кое-что хорошее осталось. Например, это. — Она осторожно приподняла двумя пальцами оперенный воздушными листьями стебель, покрытый крошечными цветами вики. Каждый цветок был снаружи лиловый, а внутри синий и в мелких полосках, светлых и ровных, словно бы нанесенных безукоризненными мазками невероятно тонкой кисти.

— Ты говоришь о природе, — протянул Питер. — Это не в счет. Это так, декорации. А я говорю о том, с чем мы имеем дело. Назови что-нибудь такое, и тогда, может быть, я соглашусь.

— А что ты скажешь о… Что ты скажешь о… Вот об этом?

Голос замолк. Гудели и жужжали, переговариваясь, насекомые. Волнами распространялась тишина обволакивающего их кропотливый и неустанный труд горячего плотного воздуха.

Глаза Морган и Питера встретились.

— Да, это безупречно, — почти прошептал он. — И… Морган… Морган…

Морган сняла очки, и в следующую секунду они с Питером были уже в кольце объятий.

Слегка раздвинув ноги, она теснее прижала к себе мальчика, отчетливо ощущая сквозь ткань рубашки его залитое потом твердое гладкое тело. Сцепив руки у него за плечами, прижалась губами к горячей щеке. Его руки гладили ее спину, сначала нежно, потом с вдруг прорвавшейся страстью. Кость к кости прижатые лица дернулись, губы встретились и рке не разомкнулись.

Прошло какое-то время, и, открыв глаза, Морган начала слабо его отталкивать. Потом они поцеловались еще несколько раз, осознанно, неторопливо и не закрывая глаз. Морган вздохнула, Питер застонал. Между телами образовался маленький просвет.

— О боги, — сказала Морган.

— Прости меня, — сказал Питер.

— Тебе не за что извиняться. Это один из лучших сюрпризов, с которыми я когда-либо сталкивалась.

— Для меня это тоже было сюрпризом. Но знаешь… ты всегда была мне… очень дорога.

— Это прекрасно.

Стоя на коленях, Морган обдернула свое хлопчатобумажное платье. Питер, привстав, заправил рубашку в брюки, потом снова уселся, на этот раз по-турецки. Они не касались друг друга. Глаза у обоих блестели.

— Морган, ты извини… Но, видишь ли… Мне так хочется… Пусть это будет… значимо.

— Конечно, это значимо, — ответила она.

— Это не часть видения… или как там его назвать… то, что с тобой недавно приключилось? То, что сейчас произошло, реально и случилось в реальном мире?

— Да, Питер, это реальная часть реального мира. Может быть, тут сыграли роль и… последствия шока. Но это реально, мой дорогой, и это прекрасно. Это часть благодати, которой меня одарили таким сверхъестественным образом, но она совершенно реальна.

— Тогда поцелуй меня еще раз.

— Милое, милое дитя, — говорила она, медленно, нежно целуя его.

— Я для тебя дитя?

— В каком-то смысле это неизбежно. Я знала тебя ребенком. Хотя сейчас ты, конечно, уже не ребенок. Ты высокий, большой. Ты сильнее меня. Ты мужчина.

— Я никогда не влюблялся, Морган. У меня были девушки, но это другое. По-настоящему я никогда не влюблялся.

— Влюбишься.

— Думаю, что уже влюбился. Сейчас. — Нахмурясь, он взял ее за плечо и сжал, не давая ей отодвинуться.

— Нет-нет, это другое. Это…

— Почему «нет»? Я всегда любил тебя. Просто раньше мне было этого не сказать. Я сам не осознавал, что это такое. Теперь я вырос, и моя любовь тоже выросла, стала взрослой.

— Так тебе кажется в эту минуту, но…

— Я ужасно хочу тебя. Морган, давай займемся любовью. Позволь мне, Морган, пожалуйста, сейчас, здесь, в этом волшебном месте. Ведь это суждено. И ты сказала, это часть чего-то большего, реальная его часть. Мы должны заняться любовью. Пожалуйста. Упустить этот шанс — преступно.

У Морган снова закружилась голова. Ее тянуло к Питеру, со страшной силой тянуло в его объятия. Да, здесь, сейчас, в этом волшебном месте. Но с той же силой, хоть и не ясно осознавая причины, она ощущала всю непреложность вето.

— Нет.

— Почему «нет»? Ведь нам наплевать на условности. Никто никогда не узнает. И если ты не захочешь, это не повторится. Но сейчас это должно произойти, пойми, должно.

Морган стиснула голову руками. Похоже, опять подступала та жуткая дурнота. А ведь ему нужно ответить разумно и четко. То, что она сейчас хочет сказать ему, очень и очень важно. «Подожди, подожди минутку…»

— Питер, послушай, — проговорила она. — Я люблю тебя. И это самое главное из того, что сейчас открылось. Я всегда буду любить тебя. Но если мы отдадимся любви, все изменится. Завяжется история, начнется действие…

— И что тут плохого? Я от тебя без ума.

— А вот этого быть не должно.

— Почему? Ты не так уж и сильно старше, да если бы и была, так что с того? Ты сестра моей матери, но это и чудесно. Ты похожа на маму, но ты и совсем другая. И именно поэтому ты для меня — совершенство.