На Земле для нас нет места. Зато там, на далеких звездах, мы начнем все сначала, и наша коммуна даст начало новому, счастливому человечеству! Ради этой великой цели наш экипаж должен пожертвовать многим — иного пути достичь великой цели просто не существует!.. Вы же как-то хитро все выворачиваете, и получается, что не в цели дело, а в том, сколько видов колбас есть в наших столовых, как часто молодежь может отрываться на шумных тусовках и какое пиво она пьют. Понятно, что среди слабых духом такие мыслишки уже приобрели немалую популярность. Я знаю, что кое-кто уже начинает шепотом поговаривать, что мол, неплохо бы повернуть назад к Земле: ведь там жратвы навалом…

Услышав тревожный писк Диагноста, он замолчал, тяжело дыша, и тут же с отвращением почувствовал, как комбинезон забурлил вокруг него, делая успокаивающий массаж. Но он уже успел взять себя в руки.

— Давай поговорим спокойно и откровенно, Хор. Брось ты, наконец, эти дурацкие помидоры!.. Мне уже сто сорок три года, парень. О том, что я делал на Земле, я долго рассказывать не буду — для тебя это пустой звук, как и для всех вас, молодых. Я родился в Алтайской коммуне. К тридцати годам стал Главным конструктором алтайского КБ космолетов. Проект «Геи» я сделал, когда мне не было еще и сорока лет. Разумеется, мы использовали технологии ванриан, которая к тому времени была рассекречена правительством Соединенных Штатов Америки. Но многое пришлось делать заново — ведь никто еще на Земле не строил таких огромных звездных кораблей.

У нашего проекта было много противников во всех мировых коммунах, и даже у нас на Алтае. Нам говорили, что и на Земле для коммунаров хватает дел, что постройка суперзвездолета потребует огромных средств, которые можно было бы вложить в дальнейшее повышение благосостояния населения, ну и так далее.

Но мы понимали — дни всех коммун сочтены. Тяжелое это было время… Во многих странах коммунаров преследовали хуже диких зверей. Людей попросту вынуждали сдавать партийные билеты — травлей, угрозами, шельмованием. При каждом удобном случае нас называли фашистами, вспоминали о том, как первые коммунары строили концлагеря для всех несогласных. Разумеется, при этом никто не вспоминал о том, как фашисты, вскормленные западной цивилизацией, строили концлагеря для коммунаров!

Многие не выдерживали, и уходили в бизнес, науку, искусство. Немало вчерашних коммунаров словно бы вывернулось наизнанку, и присоединились к нашим противникам — в народе их метко назвали «оборотнями». Но нашлись и такие, кому сытое корыто оказалось не по нутру. Из таких людей и был составлен экипаж нашей «Геи». Хотя, как оказалось, люди-то подобрались разные… Но цель у нас была одна: найти в созвездии Персея землеподобные планеты, и построить на ней новое поселение коммунаров.

На первом же собрании экипажа я откровенно сказал, что нам предстоят годы напряженного труда, без всякой парадной трескотни и пышных лозунгов. Я говорил о том, что буду требовать в полете прежде всего безукоризненной дисциплины, честности, преданности нашему общему делу, предельной самоотдачи — и умеренности в личных запросах, независимо от чинов и заслуг.

Последнее не всем понравилось, далеко не всем… Кое-то не захотел лишиться привилегий, заработанных на Земле. Пришлось принять самые жесткие меры — и большинство членов экипажа поддержали меня своим доверием в самые трудные дни полета, когда, казалось, на корабле вот-вот вспыхнет бунт. Только это доверие людей и удерживало меня в последние годы от попытки переложить тяжкий груз власти на кого-нибудь помоложе. Я знал — пока я стою у штурвала, никто не собьет корабль с курса: ни очередной гравитационный шторм, ни губительный поток космических лучей, ни очередной торгаш, пролезший в отдел распределения вещей из корабельных кладовых. Никто и ничто, понимаешь?..

Дугин замолчал, с трудом унимая дрожь в руках. Поймет ли его Хор? Вряд ли… молод он для этого. А молодость всегда излишне самоуверенна — потому что человек еще не успевает как следует узнать самого себя. Сейчас Хор наверняка думает, что под его командованием звездолет пойдет к цели без сучка и задоринки… а ведь этого не будет! И первым, кто может подвести Хора, может стать… сам Хор. Власть порой неузнаваемо корежит людей…

— Я понимаю вас, капитан, — медленно сказал Хор непривычно тихим моноголосом. — И буду откровенен: не знаю, смогу ли стать таким как вы, войдя в рулевую рубку. Слишком много возникает соблазнов… Поэтому мы и настаиваем на операции! — голос его под конец окреп и опять оброс сотнями обертонов — казалось, с Дугиным говорит огромная толпа на площади.

Некоторое время Дугин не мог прийти в себя от удивления. Что это — ложный отвлекающий маневр умного честолюбца?

— Я подумаю, — сказал капитан, сам удивляясь своему спокойствию. — Но прежде я хочу разобраться с тем, что произошло с седьмым двигателем. Ты не возражаешь, если будешь включен в состав рабочей комиссии?

Хор молча кивнул. Дугин с неприязнью заметил, как его глаза вновь закрыла стеклянистая пленка вторых век. Еще через секунду лидер исчез с экрана — и на его месте возник полутемный интерьер какой-то комнаты, в центре которой вокруг овального стола сидело несколько молодых людей в небрежных позах. Капитан напряг глаза, пытаясь разглядеть их лица при колеблющемся свете свечей.

— О, дед! Я чертовски рад тебя видеть! — услышал он до боли знакомый голос. — Наш милый Стайрон только что мне сообщил о твоем досрочном возвращении с того света (молодые люди за столом заржали). — Как себя чувствуешь — как обычно, все в норме?

Скальз, правнук капитана, приветственно замахал ему рукой и опрокинул бокал с вином с возгласом: «За твое здоровье, дед!» Его друзья охотно поддержали тост, но продолжали держаться

в тени.

— Как дела, малыш? — добродушно произнес Дугин, игнорируя риторический вопрос Скальза. — Развлекаешься с дружками? Отлично. Помнится, мы с тобой виделись в последний раз по интеркому в прошлом месяце — тогда ты сидел в этой же позе за столом и тоже с бокалом в руке. Не утомился, мой мальчик?

Кто-то тихонько хихикнул, но сразу же умолк. Скальз вновь налил бокал доверху.

— Что делать, дед, надо же нам, молодым, иногда выпускать пар? — с насмешкой произнес он. — За день так накрутишься на работе… Зато как приятно собраться вечером за бутылочкой виноградного сока (в комнате вновь захихикали), помечтать о светлом будущем… Это, надеюсь, не запрещается?

— Смотря о каком будущем вы мечтаете, — хмуро пробормотал Дугин. — У меня на эту тему имеются определенные сомнения.

— О-о… чувствуется твердая рука Хора и его банды! — обиженно парировал Скальз высоким, почти женским моноголосом. — Ах эти низкородные выскочки, им нет числа. Вечно они норовят вбить клин в мои отношения с родными (голос его скорбно дрогнул), создать общественное мнение, что под крылышками ответственных работников звездолета выросло слабое и бездарное племя приспособленцев. А что, собственно, они могут поставить нам в вину? Да, мы умеем классно тусоваться, но это…

— Что произошло в Оранжерее? — резко перебил его Дугин. Смутная догадка насторожила его. Неужели…

Скальз сразу же подобрался, его поза потеряла былую непринужденность. В комнате заметно потемнело, словно кто-то задул несколько свечей.

— Это гнусный навет! — помедлив, хриплым монобасом ответил правнук. — Не спорю, в тот день в противометеоритном отсеке дежурил кто-то из наших… Ну и что? Разве его вина, что одна из лазерных пушек внезапно вышла из строя, и этот дурацкий метеорит угодил в Оранжерею? Такое могло случиться с каждым! Пусть Хор докажет, нет, пусть он сначала докажет… — голос Скальза насытился злыми, визгливыми обертонами.

Дугин вдруг почувствовал бесконечную усталость и выключил интерком, не договорив с правнуком.

«Сам виноват, — вяло думал он, потирая бугристое лицо, покрытое язвами от лучевых ударов. — Некогда было заниматься родными. Меня хватило только на дочь, но Ирина нелепо погибла. А внуки, правнуки… Многому ли их научишь, общаясь раз в неделю через интерком? Но неужели Хор прав, и на „Гее“ существуют тайные группы, ставящие целью прекращение полета к Персею и возвращение на Землю? И мой правнук Скальз — один из руководителей этих групп?.. Чушь… нельзя доверять информации, полученной из рук Хора. Просто среди молодых идет обычная мальчишеская борьба за право называться неформальным лидером, не более того… Может, надо согласиться с Главным психологом и разрешить Скальзу и его ребятам выпускать свои газеты и журналы, дать им время на кабельном телевидении?.. Нас, стариков, „возвращенцы“ все равно не переубедят. Но вот чему нынешняя молодежь станет учить своих детей? Тот же Скальз — разве он даст своему сыну право на выбор? Черта с два! Я еще на Земле убедился: те, кто громче всего кричит о свободе, как правило требует ее только для себя. По-моему, демократия — это лишь самый извращенный и лживый вид тирании. Но я могу и ошибаться…»