Наконец они пришли в насквозь промерзший летний викторианский домик. И вот сейчас он сидел рядом с ней, растерянный и беспомощный, так как не знал, что делать, что сказать. Тогда он просто взял ее за руку и стал смотреть на ее лицо, пока она рисовала узоры на пыльном стекле.

– Ливви, мы должны вернуться в дом. Ты замерзла, сидя в этой сырости, – сказал он и заметил, как она нахмурила брови.

Не глядя на него, она сказала:

– Не сейчас. Давай побудем здесь еще.

– Хорошо. – Он сунул замерзшие руки под пальто, и увидел тень улыбки на ее губах.

– Вот и прекрасно, – прошептала Ливви. Наконец она дорисовала свой узор и повернулась к нему. – Фрейзер, спасибо тебе за то, что ты приехал сюда.

– Тут не о чем даже говорить. – Он пожал плечами и через какое-то время сказал: – Но я не знаю, что делать.

Она посмотрела ему в лицо. Она забыла, какое оно сильное и доброе и каким теплом светятся его карие глаза.

– И я тоже – ответила она со смущенной улыбкой. – Ты помнишь, когда умер мой папа? Все, что случилось тогда?

Фрейзер кивнул. Его охватило чудовищное желание прижать ее к себе и говорить ей снова и снова, что он помнит каждый жест, каждую секунду их потрясающей любви. Но он не сделал этого. Он сидел со спокойным, бесстрастным лицом и ждал ее слов.

– Когда они остановили меня… когда они нашли наркотики… – Она замолчала. Горло у нее болезненно сжалось, а по щекам неожиданно покатились слезы. Фрейзер достал из кармана громадный клетчатый платок и протянул ей. Вытирая глаза, она продолжала: – Мне так хотелось поговорить с тобой… Услышать твой голос… – Она рассмеялась, пытаясь избавиться от подступивших к горлу рыданий. – О Боже, это было так глупо… – А потом она закричала, не имея сил сдержаться: – Все мои мысли были только о тебе! Не о Джеймсе, не о маме, не о Питере… – Она закрыла лицо руками.

Фрейзер придвинулся к ней, обнял и притянул к себе.

– Как я нуждалась в тебе… в утешении… в любви…

– Шшш, успокойся! – Он прижал ее голову к своей груди и стал нежно гладить волосы.

Вдруг она оттолкнула его.

– Но это все случилось много лет назад! Это не может быть любовь. Я влюблена в Джеймса! – Она расплакалась, но улыбнулась сквозь слезы, понимая, как глупо все это прозвучало. Фрейзер протянул руку и стер слезинки с ее щек. Она на какой-то момент прижала его руку к своему лицу. Он положил ей руку на затылок и приблизил ее лицо к своему. Потом склонился к ней и поцеловал.

Он ласково и нежно коснулся ее губ своими. Потом его язык стал обрисовывать контур ее рта, и она выгнулась от сильного, до боли, желания, пронизавшего ее тело. Он отстранился от нее:

– С тобой все в порядке..?

Она погрузила пальцы в его волосы.

– Да, не… не останавливайся. – Она подняла голову и прижалась губами к его рту, пробуя на вкус его язык. Это было то, чего она хотела, в чем нуждалась. Она хотела, чтобы ее любили, и хотела получать утешение от этой любви.

Их нежное объятие переросло в неистовую страсть. Он притянул ее к себе и стал покрывать поцелуями лицо и шею. Его руки путались в ее одежде, открывая путь к шелковистой коже. Она застонала, ее руки проникли через одежду, и она стала ласкать его мощное, но гибкое тело. Она откинула назад голову, когда он распахнул ее блузку и стал целовать ее грудь, дразня языком твердеющий сосок. Его руки сжимали ее бедра, пока она сбрасывала юбку и белье. Потом дрожащими пальцами она расстегнула его брюки и, держась за его широкие плечи, приподняла свое тело. Он опустил ее на себя, и она закричала от невероятного наслаждения, разрывая тишину ночи. Их стремящиеся друг к другу тела стали одним целым.

Когда все закончилось, он обнял ее, а она положила голову на его плечо. Ее дыхание было тяжелым, а сердце бешено стучало в груди. Они долго оставались в таком положении.

Наконец он пошевелился, и она вопросительно взглянула на него.

– От нас запотели окна, – сказал он и почувствовал, что она улыбается. – Думаю, что нам лучше убраться отсюда, прежде чем я отморожу яйца.

Подняв голову, Ливви расхохоталась и поцеловала его в щеку. В первый раз с тех пор, как она приехала домой, он услышал ее искренний смех. Она приподняла бедра и встала. Поправляя свою истерзанную одежду, она повернулась к нему лицом.

– Фрейзер, я не знаю…

Он быстро прервал ее, закрыв пальцами ее губы.

– Не говори ничего, – сказал он, боясь ее слов. – Не сейчас.

Она кивнула. Как она могла объяснить, что произошло? Она растерялась, с трудом сознавая свои чувства. Она хотела любви, хотела тепла, хотела защиты.

Она вышла первой и ждала, пока он потушит свечи и закроет дверь.

– Ты не жалеешь?

Он не мог видеть ее лица в темноте и не понимал, о чем он может жалеть.

– Нет, я не жалею. – Он не хотел спрашивать, что она имела в виду. Он слишком долго ждал этого момента; он постоянно мечтал о ней с тех пор, как она оставила его в Оксфорде. В этом он был виноват сам. Он не нашел в себе мужества найти ее. И он не понимал, что потерял, до тех пор, пока она не исчезла. Он нашел ее руку, сильно сжал и сунул в свой карман. Исчезла с Джеймсом, подумал он зло, и потеряла все эти годы. Он взглянул на свет, льющийся из окон дома, отбросил все мысли о прошлом и вместе с Ливви молча пошел к дому.

Питер вышел в холл и окликнул Мойру. Его голос звучал тихо – он боялся разбудить Ливви. Мойра была в кухне, складывая продукты в корзину для пикника. Услышав его зов, она пошла к нему, держа в руках пакет молока. Фрейзер слышал, как они стали о чем-то шептаться. Через несколько минут Мойра вернулась на кухню.

– Питер считает, что мы должны уже ехать. Он надеется, что часть репортеров увяжется за нами, – сказала Мойра. Она была одета в легинсы Ливви и длинный свитер. Волосы были стянуты, и через затемненные даймлеровские стекла ее легко было спутать с дочерью. Она улыбнулась. – Правда, я не уверена, что они клюнут.

Фрейзер взглянул на нее с улыбкой заговорщика.

– Попытаться стоит.

Она посмотрела в окно на толпу репортеров, собравшуюся в конце подъездной аллеи. Старый Пасторат находился вдали от дороги. Несколько акров земли, на которой находилась эта старинная усадьба, были защищены высокой изгородью, и ворота на подъездную аллею были закрыты. Дом надежно защищен от любопытных глаз и зловещего блеска съемочной оптики, подумала Мойра. Но только до тех пор, пока Ливви не выйдет из стен дома.

Мойра положила пакет молока в корзину:

– Ну, вот и все. Кажется, я ничего не забыла. Фрейзер, когда вы будете на месте, позвони нам, прошу тебя!

Питер, присоединившийся к ним и услышавший слова Мойры, поддержал ее:

– Да, дай нам, пожалуйста, знать, что все в порядке.

– Конечно. Как только мы доберемся до места, я сразу позвоню вам.

Питер с какой-то долей сомнения взглянул на Фрейзера, а потом наклонился и поднял свой кейс. Мойра вышла в холл, надела шляпу Ливви с широкими бархатными полями и кроссовки. Вернувшись в кухню, она поцеловала Фрейзера в щеку.

– Ты знаешь старую дорогу, которой?.. – начал Питер.

Но Мойра прервала его:

– Ты уже дважды рассказывал Фрейзеру об этой дороге. Нам пора выходить, Питер! – Она подняла черный рюкзак от Армани, перекинула его через плечо и пошла к входной двери. Питер и Фрейзер последовали за ней. Перед дверью Питер остановился:

– Не надо, чтобы тебя сейчас видели, Фрейзер. Пускай они думают, что в доме осталась одна Мойра.

Фрейзер кивнул, отступил в сторону, когда Питер открыл дверь, и крикнул им вслед:

– Пока! Удачи вам!

Фрейзер услышал, как захлопнулись дверцы машины, и вернулся в кухню. Он поднял трубку телефона и стал набирать номер своего офиса. Надо все-таки сообщить, что его не будет еще несколько дней.

Мойра пристегнула ремень безопасности и, пока Питер включал двигатель, стала копаться в рюкзаке.

– Мойра, ты знаешь, я не уверен в том, что мы сейчас собираемся сделать. Я не могу избавиться от мысли, что мы должны остаться и подумать о защите Ливви. Нам нужно много сделать, чтобы…