Впрочем, даже если достоверность и не равна ста процентам, то уровень игры, ведущейся вокруг данного коммуникационного треугольника, таков, что этот треугольник может быть введен нами в рассмотрение в качестве как минимум устойчивого информационного элитного мифа. Но, как я уже говорил со ссылкой на классиков, идеи, овладевающие массами, становятся материальной силой. Мы, развивая классиков (и учась у них), можем сказать, что определенные мифы, овладевая элитами, тоже становятся материальной силой. И в качестве таковой подлежат аналитическому рассмотрению.

Только что мы с вами осуществили герменевтическую реконструкцию. И сейчас самое время рассмотреть ее в качестве частного примера, иллюстрирующего общий принцип.

Предположим, у вас есть несколько источников — И1, И2, И3, И4…Иn.

И что каждый из этих источников может либо сообщать правду (П1, П2, П3, П4…Пn), либо заниматься дезинформацией (Д1, Д2, Д3, Д4…Дn).

Можно отдельно заниматься совместимостью правд (в математике это называется «пересечением» — П1∩П2∩П3∩П4… ∩Пn). Дополняя друг друга, правды дают картину событий.

Можно заниматься таким же пересечением дезинформации.

А можно заниматься еще и пересечением элитных бэкграундов.

Если все эти три типа пересечений вам известны, то вы можете что-то сказать по поводу достоверности системы сообщений. Или, что иногда еще важнее, по поводу характера тенденциозной конструкции, которая выстраивается.

Подобное трудоемкое занятие не имеет ничего общего с собиранием сплетен или построением дайджеста высказываний. Но не имеет оно ничего общего и с предъявлением всегда недоказуемой и неполиткорректной инсайдерской информации. Речь идет о научном методе. Или об аналитическом методе. В любом случае — о чем-то, дающем хотя и относительный, но не нулевой результат. Мы считаем, что любой другой тип работы с данными просто недопустим, если имеет место открытое обсуждение элитных вопросов. Потому что инсайдерская информация никогда не может быть доказана («откуда знаете?», «предъявите источник», «докажите достоверность источника» и так далее).

В конце этой цепи, если вы доказали, говорится: «Откуда такая болтливость? Почему вы засвечиваете источник? В каких отношениях вы находитесь с источником? Почему источник вам это все сообщает? Не реализует ли он через вас так называемый «слив»? Не являетесь ли вы в любом случае участником какой-то игры?»

Если же вы просто «на голубом глазу», ничего не доказывая, обсуждаете чьи-то высказывания, присваивая им статус фактов, то вы не можете заниматься ни аналитикой, ни тем более аналитикой элитных игр. То есть аналитикой высшей категории сложности.

Система высказываний плюс метод интерпретации — вот единственный путь к каким-то соображениям, не лишенным определенной достоверности и политической ценности. Другого пути при открытых обсуждениях просто не существует. И не может существовать по определению. А каждый, кто говорит, что он нашел иной путь, вызывает у нас очень много вопросов.

Высказывание — сложнейшая штука. Иногда высказывание может быть инсинуацией высшей пробы и при этом обладать огромной ценностью. Если, конечно, соединять высказывания с методом.

Возвращаясь к нашей аналитической конструкции, мы вправе теперь утверждать, что проблематичная интеграция Ткачева в проблематичный же тандем «Сечин—Устинов» основана все-таки не на общих социологических закономерностях только, а на каком-то массиве высказываний. А также на каких-то принципах их аналитического прочтения.

Ведь в определенном смысле высказывания — это тоже факт. Да, они могут быть сомнительны по своему содержанию. Но они несомненны в качестве высказываний как таковых. Эти высказывания сделаны такого-то числа таким-то автором в таком-то журнале, газете, на таком-то канале телевидения и так далее. Их можно, так сказать, «пощупать». Они для специалиста по герменевтике почти то же самое, что для физика первичный экспериментальный материал.

Тогда-то и там-то нечто было напечатано.

Предположим, напечатана была клевета. Но она была напечатана! Почему она была напечатана? Кем подписана? Какой печатный орган решил ее «реализовывать» и зачем? Как высок статус лица, на которое клевещут?

У нас клевету зря не печатают никогда. А уж на высокое лицо — тем более.

Я никогда особо высоким лицом не был. Подумаешь, советник!.. Но я точно знал, что если Гусинский приказал Киселеву сделать в «Итогах» сериал по поводу моей ужасной фигуры, то у Гусинского для этого есть основание. И таковым может быть только мое участие в игре, мешающее Гусинскому. Гусинский будет осуществлять наветы, только если задеты его интересы. И нужно сильно задеть его интересы, чтобы он начал организовывать крупную кампанию на основе стопроцентной лжи.

Кроме того, нужно понимать, почему он задействует ложь, а не правду. Этого никто не любит делать. Значит, правду он задействовать не может. А почему не может? Только ли потому, что в правде нет ничего компрометирующего? Специалист по так называемым «активкам» всегда может, добавив к правде чуточку лжи, превратить ее в убедительный компромат. Значит, не потому используется стопроцетная ложь… А почему? Потому что правду говорить запрещено или опасно. Кем запрещено? Почему опасно?

Видите, сколько материала можно извлечь из факта абсолютной лжи! Приводя конкретный пример, я имею в виду кампанию, развернутую Гусинским и Киселевым против меня в связи с какими-то записками по поводу «Газпрома» в 1997 году. Гусинский и Киселев точно знали, кто писал записки. И точно знали, что это не я. Они зацепились за эти записки как за повод. Они развернули кампанию в определенной логике. И после моих открытых публичных действий свернули ее тоже в определенной логике. А я, как специалист по герменевтике, получил огромный массив первичных экспериментальных данных. Я не могу назвать эти данные фактами, но это данные.

Предположим, что все высказывания по фактору Ткачева в «Новых известиях» и прочих СМИ — это данные.

Итак, мы показали, что трио «Ткачев-Сечин-Устинов» изобретено не нами в «башне из слоновой кости» (она же социология элитных бэкграундов), а совсем другими людьми, ни к какой «слоновой кости» никак не тяготеющими. И не только изобретено, но и санкционировано прессой. То есть миф об этом трио создан. Реальность просто обязана быть богаче мифа, но миф — это тоже часть реальности.

И наконец, нам следует оговорить, что дело не в именах. «Что в имени тебе моем?» Ткачев — это конкретное имя. А творцы мифа шлют мессиджи об определенной региональной привязке. В рамках мифа Ткачев — это уже не личность, а индекс.

Ткачев как личность может потерять весомость в связи с теми или иными «обстоятельствами». Ткачев как индекс, как условный системный фактор может при этом сохранить и вес, и значение. Такова «внечеловеческая», социальная логика любой элитной игры.

А потому мы имеем право зафиксировать следующее (рис. 55).

Рис. 55

А вот в этой ситуации все цитированные выше фразы по поводу «янов», «швили» и «оглы» приобретают новое значение. И дело совсем не в том, что я как-то особо чувствителен к тому, что Ткачев небезразличен к ряду окончаний, одно из которых является окончанием моей фамилии. Во-первых, есть самые серьезные основания считать, что Ткачев к этому небезразличен в основном риторически. Во-вторых, нельзя заниматься политикой и реагировать на подобные вещи. В-третьих, Ткачев может обладать и позитивным потенциалом, и определенными предрассудками — что из того? В-четвертых…

В-четвертых, как говорил Лев Толстой, «не в почке дело, а в жизни и смерти». До предрассудков ли, когда государственность на волоске? Пока краснодарский губернатор за государственность — все в порядке. А вот когда он начнет противопоставлять региональные интересы государственным — будет уже не до игры с окончаниями. Пока что у меня нет никаких оснований считать, что Ткачев противостоит идее российской государственности. А именно это приоритетно.