Под этим письмом — пять подписей:

Крючков Владимир Александрович, бывший Председатель КГБ СССР, генерал армии; Леонов Николай Сергеевич, депутат Госдумы РФ, бывший начальник Управления КГБ СССР, генерал-лейтенант; Гусейнов Вагиф Алиовсатович, директор Института стратегических оценок и анализа, бывший Председатель КГБ Азербайджанской ССР, генерал-майор; Генералов Вячеслав Владимирович, бывший начальник Управления КГБ СССР, генерал-майор; Калгин Евгений Иванович, бывший начальник Управления КГБ СССР, генерал-майор.

Инициатор этого письма — В.А.Крючков. Тяжело больной человек (Крючков умер через 23 дня после выхода письма) собирает последние силы и осуществляет весьма серьезную и трудозатратную акцию… Зачем? Крючков действовал не как представитель той или иной группы. Встань он на подобную позицию — не было бы такого письма. И это все оценили. Разным образом оценили, но оценили. Даже в некрологах потом это признавалось.

Итак, речь шла не о частных мотивах. Но и немотивированность исключена для фигуры такого масштаба, находящейся в такой ситуации. Тем самым, придется констатировать, что Крючков отреагировал, исходя из общих мотивов. Сочтя при этом данные мотивы достаточно весомыми.

Что же это за общие мотивы? Речь может идти только об абсолютно реальной угрозе, которая, задевая сообщество, задевает и все общество. Крючков — не внешний наблюдатель. Он плоть от плоти того сообщества, против раскола которого выступает в данном письме. Смешно считать подобное выступление подключением к информационной войне. Оно знаменует собой совсем другое — фундаментальное элитное беспокойство. Это беспокойство, безусловно, повлияло на ход процесса. Как минимум, в процесс включилась уже не только власть, но и элита как таковая.

Впрочем, именно потому, что речь тут должна идти о новом (собственно элитном) типе реагирования, а не о перестрелке с применением разнокалиберного информационного оружия, я не включаю письмо Крючкова в свою информационно-аналитическую типологию, состоящую из 10 кластеров. Но и не обратить внимания на письмо не имею права.

А теперь об этих самых 10 кластерах… Завершив их анализ, я обязан осуществить переход от анализа к моделированию. И что же получается? А вот что (рис. 75).

Рис. 75

Такая «карта высказываний» — в чем-то страшнее самых острых элитных конфликтов. Победит Черкесов или проиграет? Зачем он учудил? Что за этим стоит? Потерял влияние или нет? Возникает странное ощущение, что все аналитическое сообщество, которое должно быть квинтэссенцией независимости, состоит из клонированных мелких работников ЦК ВЛКСМ образца 1978 года, которые, в отличие от 1978 года, полностью освободились от обязанности что-то анализировать.

В этом и состоит мой главный вывод. В 1978 году в несовершенном Советском Союзе было много граждан, готовых нечто граждански обсуждать. А были подданные — внутри той же номенклатуры они преобладали, но они были везде. Но граждан в стране было больше. И это — с учетом отсутствия свободы публичных высказываний.

Теперь непонятно, где граждане. Где они? Ау! Нет ответа.

Вы хотите спросить меня, в чем общий знаменатель? Он — в колоссальном упрощении дискуссии. А ведь «положение обязывает». Обязывает обсуждать, показывать глубину собственного понимания, громить автора статьи с позиций этой набранной глубины (или высоты полета). Но все, что происходит, по сути происходит с позиции «снизу».

Интересно, конечно, и то, кто участвует и кто не участвует в обсуждении. Молчание ничуть не менее репрезентативно, нежели высказывание. И, наконец, репрезентативна динамика. А также лингвистика и семантика. К ним и перехожу.

В аналитике информационной войны очень важно осуществить то, что структуралисты называют соединением синхрона и диахрона. Мы уже разобрались с синхроном. То есть с классификацией всех высказываний по их типу и способу осваивания той или иной событийности. Но эти высказывания развивались не просто органическим образом вместе с событийностью. Конечно же, такое развитие преобладало. И вновь мы можем назвать его собственным или органическим. Но нас-то интересует не это развитие как таковое, а какие-то слабые отклонения от такой нормы. Есть ли они?

В чем для меня, как системщика, парадокс анализируемой информационной кампании?

Нормальное реагирование на любое воздействие состоит в том, что в окрестности воздействия (в нашем случае — статьи В.Черкесова) находится максимум реакций. Может быть, этот максимум чуть-чуть сдвинут от самого события. Статьи надо написать, ситуацию надо осмыслить. Но в любом случае сначала событие, затем максимум реакции. А потом затухание. Нельзя десять лет обсуждать статью Черкесова, правда ведь? Появятся другие события, на них тоже надо реагировать.

Есть так называемые естественные осцилляции. Ну, например, журналы выходят не сразу. А для того, чтобы написать большую журнальную статью, нужно больше времени. Возникают побочные экстремумы (пики активности). И кривая откликов тогда выглядит так (рис. 76).

Рис. 76

Еще одно осложняющее обстоятельство связано с новыми событиями.

Например, сначала арестовали Бульбова (событие № 1).

Потом Черкесов написал статью (событие № 2).

Потом Путин откликнулся (событие № 3).

Потом был создан ГАК (событие № 4).

То есть некий актор-протагонист оказался понижен, а потом повышен.

Игровая драма и закон симметрии требуют, чтобы и актор-антагонист оказался и понижен, и повышен. По этому поводу никакой открытой информации нет. Но с теоретической точки зрения, это не только высоко вероятно, но, по сути, необходимо.

Столь же необходимо, чтобы событию № 1 в драме предшествовало антисобытие, а антисобытию — анти-антисобытие. Это и есть «игровые качели». Не было бы их — вся игровая рефлексия на крупные, но очень прозаические сюжеты, оказалась бы в каком-то смысле избыточной. Но аналитическая интуиция подсказывает, что есть и фигуры баланса, и бесконечные анти-анти-… антисобытия. То есть, что есть Игра.

Чья? Какая? Для ответа на такой вопрос аналитических реконструкций мало. Тут нужно уже именно моделирование. Им и займемся.

Для начала установим, что общая кривая информационных реакций — это сумма нескольких кривых. Для каждой из которых ее главный экстремум находится рядом с очередным событием. В зависимости от остроты события каждый новый экстремум может быть большим или меньшим.

Но чего же не может быть? Того, чтобы одни и те же люди обсуждали одну и ту же тему в одних и тех же словах с возрастающей накаленностью без особых на то причин. Одна и та же тема — это статья Черкесова. Можно и даже должно с новым накалом обсуждать новое событие — отклик Путина или создание ГАКа. Но нельзя жевать одну и ту же статью одними и теми же зубами пять раз подряд с растущей яростностью — без особых на то причин.

То есть вот такое развитие откликов является естественным (рис. 76).

А вот такое является неестественным (рис. 77).

Рис. 77

Когда исследуешь шлейф крупного события, ты должен выделить естественную периодичность (газеты, журналы, книги), потом выделить периодичность, связанную с мультипликацией событий (статья В.Черкесова, реакция В.Путина и т. д.). А потом следить за поведением каждой отдельной «спектральной линии». Например, ситуационных откликов на одно и то же событие — статью Черкесова, образ «крюка». Если отклики нарастают без видимой причины, то это — «плохая информационная кампания». Иначе не бывает. Не может Латынина пережевывать бесконечно одну и ту же тему с нарастающей интенсивностью в одних и тех же словах с апелляцией к одному и тому же образу. Ей это скучно и не нужно. Публике это скучно и не нужно.