6 апреля 1999 года Устинов освобожден от должности начальника Главного управления Генеральной прокуратуры на Северном Кавказе — заместителя Генерального прокурора, сохранив сам пост заместителя Генерального прокурора.

За четыре дня до этого, 2 апреля 1999 года, Скуратов отстранен указом Ельцина от должности на время ведения следствия. История всем знакома. Одновременно с Устиновым М.Катышев освобожден от должности начальника Следственного управления, он оставлен простым замом Генерального прокурора. И.о. Генпрокурора стал Ю.Чайка.

Катышева отстранили по понятным причинам — чрезмерная лояльность к Скуратову. Устинова… может быть, причина была в том же самом. А может быть, и нет — он был все же далек от эпицентра происходящего. В любом случае, он сначала «подвис», но потом возвысился. Мы уже поняли, когда он «подвис». А вот возвысился…

В начале августа 1999 года началось восхождение В.Устинова. Он назначен исполняющим обязанности Генпрокурора РФ. А Ю.Чайку (бывшего со 2 февраля 1999 года и.о. Генпрокурора) сначала отправили на пенсию.

Отправить-то Чайку на пенсию отправили, да только вот ненадолго.

17 августа 1999 года Ю.Чайка становится министром юстиции в правительстве В.Путина.

Проходит много лет. И В.Устинова, заменившего Ю.Чайку на посту Генерального прокурора, отправляют в отставку. Это происходит 2 июня 2006 года. Вместо В.Устинова на пост Генерального прокурора назначают все того же Ю.Чайку. Уже небезынтересно! Но главное в другом. После короткой паузы, вполне сопоставимой с той, которая разделяла существование Ю.Чайки на прокурорском и «юстиционном» поприще, В.Устинов полностью воспроизводит тот же кадровый сюжет и переходит с поста Генерального прокурора на пост министра юстиции. Это происходит 23 июня 2006 года.

Я НЕ ЗНАЮ, КАЖЕТСЯ ЛИ ВАМ ЗНАЧИМОЙ СЮЖЕТНОСТЬ, В РАМКАХ КОТОРОЙ ЧАЙКА УХОДИТ ИЗ ГЕНПРОКУРАТУРЫ В МИНЮСТ, А ПОТОМ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ОБРАТНО В ГЕНПРОКУРАТУРУ, А УСТИНОВ, УХОДЯ ИЗ ГЕНПРОКУРАТУРЫ, МЕНЯЕТ ЧАЙКУ В ТОМ ЖЕ МИНЮСТЕ.

Но я, как аналитик элиты, утверждаю, что такие передвижения на кадровой шахматной доске, конечно, могут быть случайными, но со слишком низкой вероятностью. Намного выше вероятность того, что существует две элитные группы, которые обладают примерно равными пакетами акций в предприятии под названием «власть» и при этом, мягко говоря, сложным образом сосуществуют друг с другом. Одна группа делает ставку на Чайку, другая на Устинова. При этом потенциалы двух групп настолько уравновешены, что уход ставленника первой группы с некоего поста компенсируется, согласно элитным игровым правилам, приходом ставленника второй группы на тот пост, который покинул ставленник первой группы. А ставленник первой группы получает пост, который освободил ставленник второй группы.

При этом одна группа упорно делает ставку именно на Устинова. Другая столь же упорно делает ставку именно на Чайку. А правило состоит в том, что проигравший получает утешительный приз в виде места, которое освобождает выигравший. В противном случае надо признать, что в прокурорско-минюстовском сообществе есть только два человека — Чайка и Устинов, которые могут что-либо возглавлять.

Ровно в той мере, в какой я не берусь ничего утверждать по поводу степени устойчивости региональных или иных обусловленностей, превращающих индивидуум в члена сообщества, я могу настаивать на крайнем правдоподобии гипотезы, согласно которой подобные взаимные рокировки могут говорить только о групповой обусловленности. Той или иной — но именно групповой и именно элитной.

Я не могу тут ничего доказать. Я просто верю своему чутью. И настаиваю на том, что ситуация (а) имеет доказательный характер и (б) является странной.

Под доказательным характером я имею в виду то, что назначения и снятия двух взаимно сопряженных фигур — это факты, подтвержденные документами. Это даже не официальные биографические сведения. И уж тем более не чьи-то наветы.

Под странностью я имею в виду то, с какой силой юридическо-прокурорский свет сошелся клином на двух фигурах, сменяющих друг друга.

Так что не могу я обнулить все свои предыдущие рассуждения! В той же степени не могу сказать, что они все полностью получили некое подтверждение постфактум. Я просто должен признать, что тщательное отслеживание подобных неочевидных вещей — занятие, конечно, неблагодарное, но не бессмысленное. И что, может быть, оно что-нибудь в итоге даст. И потому я продолжаю это занятие.

Итак, 17 августа 1999 года Ю.Чайку, снятого ранее с поста и.о. Генпрокурора РФ, назначили министром юстиции РФ. А Устинов?

7 августа 1999 года начинается ваххабитское вторжение в Дагестан.

9 августа В.Путин назначен и.о. премьера РФ. А Устинов — и.о. Генпрокурора.

Проходит меньше года.

7 мая 2000 года — инаугурация В.Путина, ставшего Президентом Российской Федерации.

17 мая 2000 года — утверждение В.Устинова в качестве Генерального прокурора РФ.

Подобная детальная хронология хороша тем, что она опирается на факты. То есть на некую несомненность. А плоха она тем, что подобного рода факты обладают всеми положительными и отрицательными качествами несомненного. Положительные качества понятны. Здесь нет места мистификациям. Отрицательные тоже понятны. Оставаясь только в пределах несомненного, вряд ли можно в чем-нибудь разобраться до конца. Поэтому эти пределы придется покинуть. Но предварительно оговорив, что дальше нам с читателем придется вместе вступить на территорию весьма зыбкую. И не надо увлекаться подобной зыбкостью сверх меры. Заниматься ею надо, но сдержанно и в сугубо вопросительной интонации.

О еще более проблематичных слагаемых так называемой «гипотетической краснодарской» специфики

Прежде чем заняться этой (еще более проблематичной) спецификой, способной, в случае подтверждения ее наличия, пролить какой-то свет на групповые индексы в рассматриваемых нами историях, оговорим, что все группы в постсоветской России являются крайне зыбкими. А вдобавок еще и опосредованными.

Что значит зыбкими?

Это значит, что люди, связывающие себя в какой-то момент какими-то отношениями, при любом серьезном толчке конъюнктуры начинают подвергать эти отношения глубокой ревизии. Что они вовсе не самураи, готовые сделать харакири ради феодального сюзерена, главы какого-то клана. Проиграет тот, кого на время выбрали главой клана, гибкие самураи пожмут плечами, скажут «козел!» (или что-нибудь погрубее) и будут искать новых хозяев. Иногда связи рушатся и восстанавливаются два раза в неделю — в зависимости от настроения. Иногда являются более устойчивыми. Но в любом случае это не что-то раз и навсегда заданное.

Но это не значит, что связей нет. Внутри частиц облака есть связи, как и внутри элементов, образующих какой-нибудь кристалл. Но это разные связи. То, что сообщество не является кристаллом, не значит, что оно состоит из отдельных атомов. Подвижность структуры не означает отсутствия оной.

Это все по поводу зыбкости. Теперь по поводу опосредованности.

Господин Журден, герой пьесы Мольера «Мещанин во дворянстве», не знал, что он говорит прозой. Но он говорил ею. Некто, интегрированный в зыбкую структуру, необязательно должен знать, что он в структуре, и понимать себя соответственно. Но он может оказаться в ней опосредованно. Его способы принятия решений и действий могут делать его «зыбко когерентным» другим социальным атомам. Так и образуется структура.

Тот, кто понимает структуру как жесткую иерархическую систему, своего рода организацию или даже учреждение (совещание, решение, контроль и т. п.) слишком сильно упрощает жизнь общества и элиты. Да, такие структуры есть. Но есть и совершенно иная структуризация. Очень зыбкая, вариативная и — реальная. Социальные сгустки (конгломераты) образуются, распадаются, образуются вновь. Они регулируются не решениями и даже не договоренностями, а реакциями разного рода. Реакциями на тенденции, вызовы, интересы. Вариативно-реактивные связи доминируют в современной России. Но это тоже связи. А где связи, там и структуризация.