В современной науке проблема мульти- или трансдисциплинарных сборок («сводок») уже поставлена. Но и только. Нет никакого единства в вопросе о том, как нужно осуществлять такие сборки. Кто-то апеллирует к метасборке (термин, адресующий к метаматематике или метаязыку). Кто-то настаивает на необходимости более плотных сборок, нежели те, которые позволяет осуществить методология «мета-». Например, марксисты считали, что плотная сборка может быть осуществлена с использованием марксистского метода. Были и другие попытки осуществить плотную сборку, апеллируя к философии или теории систем.

Между прочим, руководитель одного из наиболее известных в мире учебных заведений, занятых трансдисциплинарным обучением, настаивал в частной и доверительной беседе со мной, что трансдисциплинаристики как алгоритмизированного подхода нет и не может быть. А то, что я делаю, — это искусство, а вовсе не трансдисциплинаристика. И если трансдисциплинаристика и появится, то именно как искусство. Я-то этого не считаю, но игнорировать полностью правоту его оценок тоже не могу. Сводка все еще остается отчасти, увы, и этим самым искусством. А иногда и чем-то другим: «И тут кончается искусство, и дышат почва и судьба».

Такова ситуация в современной науке.

Аналитика — не вполне наука. Но ведь и наука тоже. Сборка (или сведение воедино разнородных информационных потоков) — это актуальнейшая проблема. Человек все равно осуществляет какой-то информационный синтез. Весь вопрос, какой именно. У человека есть первичная, донаучная, способность к синтезу. Ее олицетворяет миф как донаучный синтетический метод. Как только нет других методов, то человек начинает апеллировать к мифу. И чем сложнее и разнороднее информация, с которой он сталкивается, тем в большей степени он будет апеллировать к мифу, если не будет другого метода. В политической аналитике результатом такой апелляции к мифу является теория заговора (конспирология). Именно она претендует на пальму первенства в том, что касается трансдисциплинарной сводки разноречивой и противоречивой информации.

Последствия замены трансдисциплинарного знания мифом понятны. Но мало констатировать понятность и прискорбность таких последствий. Надо попытаться «просканировать» окрестность этого бредового конспирологического метода. И внимательно посмотреть, нет ли где-то рядом совершенно другого, но в чем-то сходного — а главное, рационально трансдисциплинарного метода.

Такой метод есть. И он называется — параполитика.

Конспиролог апеллирует к мифическим заговорам. И его апелляция беззубо-комфортным и лживо-порочным образом замещает сложную реальность с ее уже обсужденной нами нетранспарентностью.

Но есть же и другие заговоры! Не мифические, а абсолютно реальные.

Вся Америка спорила, убили ли Джона Кеннеди в результате заговора. Спорили, спорили, потом оказался убит Роберт Кеннеди. И все перестали спорить. Потому что оказалось, что спорить не о чем. А те, кто считал, что есть о чем («мало ли, какие узоры может нарисовать чудовищное стечение обстоятельств»), столкнулись с еще одним убийством — убийством итальянского премьера Альдо Моро. И тут уж заговор был настолько очевиден, что дальше некуда. Но куда тянулись нити этого очевидного заговора? Люди стали искать, куда, а ищущих начали убивать. Начали убивать крупных чинов полиции, журналистов, политиков. И в таком количестве, что итальянская общественность обозлилась. Как-то она, между прочим, конструктивно обозлилась. Гораздо более конструктивно, чем американская общественность.

Американская — та сразу стала шизеть по поводу Кеннеди. И ей помогли шизеть. А итальянская не стала шизеть. Она, между прочим, не просто не стала. Она агрессивно воспротивилась предлагаемой ей шизоконспирологической перспективе. Отстранилась от нее. И стала разбираться совсем иначе. Неожиданное мужество проявила академическая наука. Процесс разбирательства возглавили, в том числе, и университетские профессора. И для того, чтобы не быть скомпрометированными на корню (мол, занялись ребята конспирологией), ученые изобрели специальный термин: параполитика. И противопоставили его конспирологии (рис. 49).

Рис. 49

Параполитика отстраивала себя как антитеза конспирологии. Она чуралась всего, что было связано с конспирологией. Отстранялась от конспирологических сальто-мортале с их мифами, извечной войной вездесущих трансцендентальных начал. Этому противопоставлялась абсолютная конкретика. Такие-то люди встречались тогда-то, говорили о том-то, совершали то-то. Параполитика хотела быть наукой. Наукой о чем? О том, что не входит в классическую политику. В классическую же политику на том этапе (речь шла о 70–80-х годах XX века) входила только полностью прозрачная часть политического процесса. Политические дискуссии, программы, выборы, дебаты в парламентах… Ну, какие-то общественные, профсоюзные движения — и точка.

Параполитики говорили: «Пусть так. Пусть вы это называете политикой. Тогда мы начинаем исследовать ситуацию, переходя ту грань, на которой вы останавливаетесь. Убийство Альдо Моро имело место? Имело. Это был заговор? Заговор. Ситуация непрозрачна? Непрозрачна. Мы хотим ее исследовать. Почему вы протестуете против того, чтобы мы исследовали реальность? Мы не говорим о войне злых и добрых духов. Мы говорим о реальности, о несомненном. В конце концов, спецслужбы свергают правительства! Да или нет? Вот Моссадыка свергли в Иране! И мало ли где еще кого свергают. Так мы хотим это изучать».

Им отвечали: «А спецслужбы не хотят, чтобы вы это изучали! На то и тайные операции».

А те говорили: «Тайные операции на своей территории против своего народа? Против своих законно избранных лидеров?»

А им снова отвечали: «Такие тайные операции, которые запланированы. Вас не спросили, что планировать».

А те возмущались: «Что значит «не спросили»? Мы граждане! Мы народ! Мы имеем право знать! Есть Конституция! Есть избранная власть!»

А им опять-таки отвечали: «Мало ли что еще есть! Да не про вашу честь!»

А те цеплялись за это: «Так есть, есть! Сами говорите, что есть! А если оно есть, то оно может быть изучено. Ибо оно реально. И не говорите нам про конспирологию».

В ответ им резонно говорили: «Оно-то есть, но как вы его будете изучать? Откуда возьмете данные?»

Утыкаясь в этот вопрос, параполитики поначалу ухмылялись: «Откуда, откуда, от верблюда…» А потом приуныли. Потому что оказалось, что данных действительно нет. А получать их надо, создавая свои разведструктуры. На что у академических профессоров, готовых над этими самыми данными работать по ночам и даже получать пулю в лоб, явно пороху не хватало. А потом данные появились. И это были спецданные.

Фактически академические профессора оказались на чужой оперативной подпитке. Их спрашивали: «А вы это понимаете?» Они отвечали: «А нам плевать! Нам плевать, кто на кого и почему «сливает», какая идет конкуренция! Нам важно, что есть данные. И что они конкретны».

На это следовало естественное возражение: «А верификация (проверка данных то есть)?»

Профессора уходили в сторону от ответа. Им надо было что-то понять. И они готовы были смириться с некорректностью процедуры. Не готовы они были к другому — к развитию теоретического метода. И в целом было понятно, почему. Потому что в основном это были левые профессора. Они были марксистами и не могли идти дальше классовой борьбы. Ну, в крайнем случае, групп по интересам. Теория элит находилась справа. Умеренно правая территория элитоведения была занята Питиримом Сорокиным. А крайняя правая — любопытными, но совсем уж одиозными исследованиями Моски, Парето и других.

Была еще чисто функциональная теория элит, завершившаяся созданием теории принятия решений. Ну, техноструктуры. Ну, Гэлбрейт. Левых профессоров это не могло интересовать. И они фактически углубились в историю. Причем в историю, основанную на этих самых «сливах». То есть, нашпигованную разнокалиберными данными оперативных сводок, которые конкуренты дарили тем, кто готов был все это обработать и реализовать. Постепенно обработки стало все меньше, а реализации все больше.