Бля, мне как человеку, пропагандирующему расизм, стало по-настоящему жаль этого парня. И в этот момент мне стало стыдно перед ним за те поступки, которые я совершал, ненавистно относясь к чернокожим. Вот, сидит парень, у него русская жена, она любит его, ребенок у них. Что еще для счастья надо? Разве он виноват, что у него темная кожа?

  - А как сюда попал?

  - Мама Наташи меня не любит. Всегда говорила, что ее дочери не нужен черномазый муж. Я наркотиками баловался, знал, где купить героин. Ко мне иногда приходили ребята, просили достать дозу, но сам я никогда не продавал. Один раз пришел парень на «ломках», плачет, просит, чтобы я купил ему наркотик. Я сам знаю, как тяжело на ломках. Пожалел я его, взял у него деньги и пошел на точку. Он остался ждать меня в подъезде. Когда я вернулся, меня арестовала милиция и у меня нашли героин. Только нашли больше, чем я принес с собой. Они его как-то мне подбросили. Рядом с милицией стояла мама Наташи и говорила им, что я – наркоман, что я заражаю ее дочь, что мое место в тюрьме. Потом я узнал, что это она в милицию обратилась, а они заставили того парня прийти ко мне. У него не было выхода, так как он тоже попался с наркотой. Ему оставалось либо сесть, либо сотрудничать с милицией. Он выбрал второе. А я оказался здесь по статье 228-й, часть 4[13]. Мой адвокат говорит, что это незаконно, ведь я не торговал. Но доказать будет очень трудно, так как здесь, в России, постоянно нарушаются закон и права человека.

  - Да, Боб, попал ты крепко. Ну, ты не грусти, кому сейчас легко? Жена-то ждет?

  - Конечно! Она на Новый Год на тюрьму приезжала с Воликом. Ее не пустили, и она в полночь открыла шампанское возле ворот тюрьмы, чтобы ко мне быть поближе.

  «Вот это любовь! – подумал я. – Никогда бы не поверил, что белая девушка может так полюбить темнокожего парня. Вот ведь, оказывается, какая непредсказуемая штука любовь!»

  - Юрок, поди сюда, - это звал меня Федор, - я смотрю, ты адаптировался неплохо, пацаны за тебя плохого не говорят, соображаешь быстро. Пора и пользу начинать приносить во благо жития нашего арестантского. Давай-ка ты, друг, подтягивайся к дороге. В курсе ведь, что это такое?

  Дорога меня заинтересовала еще с первых дней пребывания в тюрьме. Я удивлялся сообразительности тех, кто ее придумал. Дорогой называлось средство общения между арестантами, так называемая тюремная почта. Любой зек мог написать записку (маляву) своему приятелю, находящемся в любом месте тюрьмы, и отдать свое послание на дорогу. Дорога прокладывалась из камеры в камеру – по воздуху (это когда от окна к окну натягивали канат и по нему туда-сюда гоняли малявы), через отверстия в стенах (кабуры), по дальнякам[14] (канатик запускался через унитаз и через канализацию оказывался в другой хате). Длина каната (коня) была в два раза больше, чем расстояние между камерами, для того, чтобы можно было перетягивать от одной к другой различные грузы  с малявами, чаем и сигаретами. Существовало множество видов упаковки отправляемого груза – это была целая наука. Мне всегда было интересно посмотреть за ловкостью дорожников.

  - Хорошо, Федор, я с удовольствием пойду изучать это искусство.

  - Ну, вот и ладушки. Только смотри, дорога – это святое. Любой косяк – и ты круто попал. Так что будь аккуратнее.

  Потихоньку я начал осваивать премудрости дороги. Стас учил меня вязать канаты. Для этого распускались вязаные вещи и носки. Учил запечатывать грузики с сигаретами и чаем – они заплавлялись в целлофан. Учил правильно подписывать адрес на малявах. Иногда доверял мне перегнать маляву из хаты в хату.

  - Понимаешь, Юрок, - учил Стас, - без дороги в тюрьме не жизнь. Она нам очень помогает. Сидят, например, подельники в разных хатах, а им договориться надо, что следователю говорить, чтобы показания совпадали. Вот они и общаются друг с другом с помощью дороги. Мусора начинают какую-нибудь хату щемить – сразу отписка по тюрьме: «На помощь!», значит. Ну и так далее. Поэтому дорога – это святое. Здесь все строго. Мусора постоянно рвут коней, пытаются перехватить переписку. Так что, если вдруг палево какое, а у тебя мульки на руках, сделай так, чтобы они не попали к мусорам: гаси их в дальняк, жри, делай, что хочешь, но только не запали, а то пиздец будет. Врубаешься?

  С каждым днем я все больше времени проводил на дороге и все больше вникал в ее тонкости.

  В тюремной жизни вместе с тяготами были и приколы. Одним из таких приколов было присваивание кличек. Если у человека, заехавшего на централ, не было погоняла, ему присваивала прозвище тюрьма. Выглядело это следующим образом: человек вылазил на решку и орал на весь тюремный двор фразу: «Тюрьма, старушка, дай кликушку, не мусорскую, а воровскую!». Со всех сторон выкрикивались различные погоняла, из которых надо было выбрать себе подходящее. В благодарность за погремуху надо было спеть песню.

  Как-то один парнишка, заехавший к нам, попросил таким образом его обозвать. Предложения поступали разные, но он никак не мог выбрать. Потом кто-то крикнул: «СОЛИСТ».

  -Не, не катит, - ответил наш герой.

  -Да ты не понял, брат, солист это не тот, который песни поет, а тот, который капусту солит!

  Тут вся хата просто упала со смеху.

  -Ништяк, катит! Буду солистом. А че, пацаны, капусту солить, это же в бабле купаться! Клевое погоняло!

  Иногда меня вывозили в ИВС на допросы.

  - Юрий, почему ты такой упрямый? Все равно, дело твое почти доказано, остались небольшие мелочи, - разводил меня следователь, - мать хочет к тебе приехать, но пока не дашь показания, я ее к тебе не пущу. Зачем молчишь? Сознайся – сидеть меньше будешь. Мы походатайствуем, и судья сделает снисхождение.

  - Как вы не понимаете! Я этого не делал, мне не в чем сознаваться, - стоял я на своем.

  - Дурак ты, Юра. Все равно тебя посадят. Я ведь как лучше хочу.

  Я понимал, что меня разводят. Чего-то им не  хватало, чтобы завершить дело, и они копали под меня яму, а помогали им в этом мои так называемые друзья.

  Я уезжал на тюрьму, где мне сообщали, что срок моего ареста продлен.

  Я писал жалобы в различные инстанции, но не дождался ни одного ответа. Я начинал понимать, что вся эта мусорская система сильно отлажена, что эти «слуги закона» научились обходить этот закон стороной и сами вершили «правосудие» так, как им удобнее. Они зарабатывали свои «звездочки» на жизнях невинных людей. Вместо того чтобы искать преступников, они брали крупные взятки и подставляли тех людей, которые не могли им заплатить.

  Позже мать рассказывала мне, что этот следователь за мое освобождение просил у нее двадцать тысяч долларов. Получается, что жизнь человека, стоит немного - заплати мусорам, и убивай кого хочешь.

  - Юрок, дойдет дело до суда – выбирай суд присяжных, - учил меня Федор, - там люди обыкновенные сидят, не испорченные мусорской системой. Сумеешь доказать, что это не ты убивал – пойдешь домой, а не сумеешь – на зону поедешь и надолго. Вот такие, брат, дела. Сам с ними уже пятый год воюю, доказать не могут, а посадить хотят. Благо адвоката мне сильного братки наняли. Пятый год на этой тюрьме отвисаю, а уйти пока не получается. Тут ведь как. Попасть сюда очень просто, а вот выбраться практически невозможно. Беспредельничают собаки, стрелять их надо.

  Как-то заехал к нам в хату парнишка. Не успели за ним тормоза закрыться, как он с порога заявил:

  - Пацаны, а где здесь наколки делают?

  - У, да ты откуда такой ушлый-то взялся? – засмеялись братки.

  - Со станции я, со Столбовой. Давно хотел в тюрьме побывать, наколки сделать. Меня Кеша зовут.

  - Ты что, больной что ли? Кто ж это по своей воле в тюрьму-то хочет? – сидя за дубком поинтересовался у него Ваня. Ваня – парень мажористый, сын богатых родителей. Когда на воле был, любил на машинах крутых кататься, бандита из себя строил. Занимался вымогательством, за что и угрелся.