– Я уже выполняла все твои указания! Посмотри, куда это меня привело! Ты не знаешь…

Он прошептал:

– Не. Говори. Мне. Что. Я. Не. Знаю.

– Тогда не указывай, что мне делать, – возразила она. – Если, на их взгляд, я заслуживаю смерти, то я заслуживаю большего, чем простое выполнение твоих приказов.

Джон откинулся на сиденье, его глаза были устремлены на белый дом середины прошлого века на противоположной стороне улицы.

– Если кто-нибудь еще решит, что смерть твоего отца выглядит загадочно, следователи… обнаружат его след, по которому шли мы с Глассом… В этом случае рано или поздно твой дом окажется под колпаком нашей службы безопасности, копов или ФБР. Деньги – это дым греха. Если кто-нибудь решит, что со смертью Фрэнка не все чисто, то тогда «хорошие» парни обнаружат, что он «прятал» деньги, которые, как легко можно будет доказать, были не его. Это ничего не докажет, но сильно все запутает. Система, возможно, не сможет разгадать, что Фрэнк делал или что с ним случилось, но, сложив в одну кучу секретное расследование, проводимое за свой счет, грязные фильмы и грязные деньги, его, вне всяких сомнений, признали бы виновным.

– Кто был в твоем доме, если этот фургон стоял там неспроста?

– Мои враги – это листья деревьев, корни которых я не могу разглядеть.

– Сейчас не время цитировать поэтическую прозу! – оборвала Фонг.

– Цитировать? – фыркнул Джон. – Черт подери, я сам это написал.

– Что, если этого парня там нет? – спросила Фонг.

– Тогда мы подождем. Когда ты звонила ему на работу, они сказали…

– Сказали, что его сегодня не было, и ничего больше, – ответила Фонг. – А что, если он не захочет с тобой разговаривать?

– Он мне все расскажет.

Она изучила выражение его лица. Примерно минуту они провели в полном молчании. В окнах дома, за которым они наблюдали, не было никакого движения.

– Как он может позволить себе жить в этом квартале? – спросила Фонг.

– Я полагаю, Мартин Синклер арендовал этот дом у кого-нибудь, кто поддерживал на выборах не того кандидата, или стал жертвой ошибочной экономической теории.

Джон посмотрел на часы: 4:09. Через час любопытные соседи начнут возвращаться на эти тихие улочки.

– Вперед, – скомандовал Джон. – Оставим наши чемоданы.

Они вполне могли быть молодоженами, подыскивающими подходящее жилье или сбившимися с дороги в незнакомом районе.

Прогулялись вверх по улице. Подошли по тротуару к центральному входу этого большого белого дома. Осторожно осмотрелись по сторонам. Свернули на кирпичную дорожку, ведущую к двери. Латунная прорезь почтового ящика, резной дверной молоток и колокольчик. Окна первого этажа закрывали плотные шторы. За колючими ветками живой изгороди обернутая в синюю пленку «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» в прозрачной упаковке, валяющиеся на ковре из сухих листьев.

Джон подергал ручку двери – закрыто. Позвонил.

Толстые стены и хорошие звукоизолирующие перекрытия заглушали звуки внутри дома. Стоя на ступеньках, они с трудом различали звуки дверного звонка.

Позвонил еще раз. Постучал раз. Постучал второй.

– Никого нет дома, – сказала Фонг. – Холодно, – добавила она немного погодя, – мы можем подождать и в машине.

Однако она последовала за ним вокруг дома. Деревья и забор делали задний дворик довольно уединенным.

Окна двери, выходящей на задний дворик, были занавешены. Замок – простая дверная ручка с кнопкой. Никаких проводов, ведущих к сигнализации.

– Подожди, – прошептала она.

Пошарила над дверным косяком. Под каменной фигуркой лесной нимфы она нащупала золотой ключик.

Он негромко постучал в дверь. Тишина. Никакого ответа. Золотой ключик щелкнул в замке.

Поворот запястья, мягкий толчок… И они оказались внутри, на кухне, забитой нераспакованными коробками. Джон что-то шепнул на ухо Фонг. Она сверкнула глазами, но подчинилась.

– Есть кто-нибудь дома? – крикнула Фонг. – Агент по продаже недвижимости!

Склонявшееся к горизонту солнце просачивалось через занавески и драпировку.

Запах картона, старых газет, пыли.

– Никого нет, – сказала Фонг.

Они перестали шептаться.

– Не дом, а сказка, – сказала Фонг, разглядывая кухню с газовой плитой и духовкой в центре, многочисленными шкафами и столами, посудомоечным агрегатом и микроволновой печью.

Рядом с раковиной лежала коробка, в которой засыхали три ломтика вегетарианской пиццы.

– Что-то у меня нет ощущения, что мы попали в сказку, – сказал Джон.

Рядом с закрепленным на стене телефоном висела черная доска для записи сообщений. Чистая черная поверхность, ожидающая мела.

– Теперь мы с тобой взломщики, – сказала Фонг. – Уголовные преступники.

– Ладно, пошли посмотрим, что тут есть еще.

Стараясь ступать бесшумно, они направились в глубь дома. Фонг сказала:

– Если мы вошли так легко…

Она последовала за Джоном по коридору в столовую. Посреди столовой стоял стол, заставленный перетянутыми тесьмой коробками.

У-уух.

Джон отпрыгнул к стене, Фонг вскрикнула…

– Обогреватель. – Джон указал на отдушину в стене столовой, подставляя руку под струю теплого воздуха. – Обогреватель включился.

– Черт!

– По крайней мере, нам будет не холодно, – сказал Джон.

За столовой следовала гостиная, в которой тоже стояли нераспакованные коробки.

– У меня сердце ушло в пятки, – сказала Фонг. – Ужас.

– Но это наша возможность распутать дело, – сказал Джон. – Это шанс, за который ты должна молиться.

Дневная тень кралась по светлому паркетному полу лестничной площадки к разбросанным конвертам.

Пол заскрипел, когда Джон проворно нагнулся и поднял письмо. Он пригнулся, чтобы посмотреть в почтовую щель, прислушался, не раздастся ли звук ключа, поворачивающегося в замке парадной двери. За его спиной Фонг разглядывала перевязанные коробки и голые белые стены. Толстые стены, которые не пропускали сюда звуки из внешнего мира и поглощали звучавшие в стенах этого дома и смех, и слезы, или вопли.

Архитектор строил этот дом как трехэтажную коробку. Он скомпенсировал навязанную ограниченной сметой скуку, спроектировав в доме систему верхнего света. Два верхних этажа включали в себя световые шахты шириной с комнату. Лестницы держались за внутренние стены световых шахт.

Фонг шла вслед за Джоном, не упуская его из виду, но держась на некотором отдалении. Она попятилась от него, когда он принялся разбирать груду писем на полу перед дверью. Зацепилась каблуком за устланную ковром нижнюю ступеньку, ведущую к проникающим сверху мерцающим бликам заходящего солнца. Она обернулась.

Багровые руки схватили ее за лицо. Издав вопль, она запнулась, отпрянув назад, и… пурпурно-черное лицо качнулось ей навстречу…

Джон, обернувшись, увидел Фонг, увидел это лицо, руки, свисающие откуда-то сверху… – О Боже, нет, о нет! – Фонг вытащила пистолет из-за пояса джинсов, обхватила его трясущимися руками, стараясь направить на все еще покачивающееся тело. Палец нажимал на курок, нажимал, но тот застрял и не двигался…

Джон схватил ее за руки и, крепко обхватив ее, вытащил пистолет из судорожно сжатой руки.

– Все нормально! – крикнул он ей. – Все нормально! Он уже мертв!

Труп мужчины свешивался вниз головой над лестницей.

– Ш-ш-ш-ш, – сказал Джон. – Не ори. Не надо криков.

– Он мертв, он мертв, он…

– Да, – сказал Джон. – Да.

Опухший от притока крови труп качнулся еще пару раз и замер. Висит. Белая рубашка заправлена в брюки. Одна нога неуклюже откинута, как верхняя черточка у буквы «К».

Джон снял пистолет с предохранителя, взвел курок.

Рок-н-ролл.

Сказал:

– Оставайся…

– Да пошел ты! – прошептала Фонг.

Она пошла за ним, чтобы не оставаться одной.

Медленно ступая по ступенькам.

Это лицо. Пурпурно-кровавая кожа. Выпученные, раскрытые глаза.

Мартин Синклер. Дипломат, сотрудник государственного департамента США. Тридцати с небольшим лет. Муж. Отец. Труп.